Реквием в Вене - Дж. Джонс

Для Тора эта речь оказалась длинной, казалось, это откровение почти что утомило его, но внезапно он решил дополнить его. Когда этот человек говорил, его тело оставалось совершенно неподвижным, руки были умиротворенно сложены на коленях.

— Мне чуждо тщеславие, госпожа Майснер. Я не ищу славы или состояния. Жизнь научила меня не летать слишком близко к солнцу. Некоторые, из числа самых дорогих и близких для меня, пытались, и результаты оказались трагическими. Нет. Дайте мне постоянное рабочее место, где могут быть употреблены мое образование и мой ум, и я буду счастлив. У меня нет желания ни открывать свою собственную адвокатскую контору, ни производить впечатление на своих коллег. По табличке вашего мужа на входной двери видно, что вы — совершенно особая фирма, которая практикует в нескольких направлениях. Одному адвокату не под силу охватить все это. Отсюда я делаю вывод, что вы ищете солидного и постоянного работника. Кого-то, кто взял бы на себя повседневный труд во всех тонкостях заниматься завещаниями и доверенным управлением, оставив адвокату Вертену уголовное направление. Но естественно, если я ошибаюсь и вы ищете кого-то по уголовной части, то с прискорбием извещаю вас, что я не ваш человек.

— Нет. Нет. Господин Тор, вы совершенно правы. Требуется кто-то для завещаний и доверительного управления. И я высоко ценю вашу искренность.

На самом деле Берта оценила ее достаточно для того, чтобы тотчас же предложить ему это место. Тор согласился начать работу на следующий же день.

Внезапно она вспомнила о телеграмме мужа, доставленной вчера поздно вечером. Карл был явно разочарован необходимостью прервать свою охранную деятельность, чтобы просто вернуться в Вену и привезти бумаги Малера. А господин Тор ехал в том же направлении, ибо ему необходимо было вернуться в Линц за своими вещами.

— Это может показаться странной просьбой, — начала было жена адвоката.

— Что такое? — мягко спросил он.

Она коротко объяснила ситуацию, и господин Тор проявил себя более чем готовым и жаждущим выполнить роль посыльного к господину Вертену в Альтаусзее.

— Это также даст мне благоприятную возможность представиться вашему уважаемому супругу, — добавил новый помощник.

Они вместе быстро уладили это: Тор немедленно выезжает в Зальцкаммергут. Карл написал, что должен вернуться завтра. Таким образом, Берта сможет избавить его от тягот поездки. Ей придется немедленно послать ему телеграмму в гостиницу, чтобы опередить его отъезд. Как ни хотелось ей вновь увидеть Карла, молодая женщина понимала, что он разрывается между своими обязанностями, и хотела облегчить его положение, насколько это было в ее силах. У них будет время позже, чтобы сообщить ему радостную для обоих новость. А теперь, когда господин Тор поступил на фирму, было похоже на то, что ей в конце концов и не придется разговаривать с Карлом о доходности частного расследования.

Она проделала хорошую работу, подумалось ей, когда позже вечером ужинала в «Старой кузнице» со своей приятельницей Розой Майредер. Их разговор быстро перекинулся на феминистскую лигу, организацией которой занималась Майредер.

Все это время, однако, Берта не выпускала из головы крошечную жизнь, зародившуюся в ней, почти не обращая внимания на еду, стоящую на столе: аппетитную гору больших пухлых белых клецок, начиненных сливовым джемом, залитых растопленным маслом и обсыпанных растертым маком с сахаром. Запах сдобы, некогда столь притягательный для молодой женщины, теперь претил Берте, и она отодвинула от себя тарелку, что не укрылось от глаз ее подруги.

— Я прибавила килограмм-другой со свадьбы, — пояснила Берта. Хотя она не была приверженцем гимнастических упражнений подобно покойной императрице, никогда не отправлявшейся в путешествие, не прихватив с собой своих тренажерных машин, Берта гордилась тем, что поддерживала свое физическое состояние.

У Розы это объяснение вызвало улыбку, и молодая женщина поняла, что ей не удалось обмануть приятельницу.

Роза Майредер была видной фигурой в Вене, и Берта почитала за удачу иметь ее в числе своих друзей. Писательница, художница, музыкантша и феминистка, она напоминала собой женщину из Возрождения, которая была связана со многими новыми течениями в искусстве и мысли в Вене не только через свое творчество, но и через созидательную деятельность своего мужа, архитектора Карла Майредера. Собственно говоря, именно муж Розы предоставил первую работу архитектору и оформителю Адольфу Лоосу, когда молодой человек возвратился из поездки в Америку.

Берта познакомилась с Розой благодаря работе в благотворительном заведении; Роза добровольно вызвалась оказывать помощь по художественному воспитанию детей. Наблюдая за ней в обществе, детворы, Берта поразилась ее теплоте и шаловливости. Своими собственными отпрысками Роза не обзавелась, и было сомнительно, что они появятся у нее теперь, в сорокалетием возрасте. Отчасти по этой же причине Берта не упомянула о своем собственном состоянии; она не знала, является ли отсутствие наследников для приятельницы поводом для сожаления или нет. Она никогда не упоминала об этом, и Берта следовала ее примеру.

— Ваш муж занимается чем-то интересным? — внезапно спросила Роза, как будто возвращаясь к недоговоренной теме.

Берта оживилась.

— В сущности, да.

Она понизила голос, нагнувшись через стол к Розе. Когда Берта описывала их усилия по спасению Малера, обе женщины имели вид заговорщиц.

— Бог ты мой! — воскликнула Роза, когда Берта закончила краткое изложение событий. — Конечно, ходили слухи о нем как очень строгом руководителе в Придворной опере, но уж пытаться разделаться с ним?

— Это может быть не связано с музыкой, — пожала плечами Берта, — но ни Карл, ни доктор Гросс не верят в это.

— А это наверняка еще один строгий начальник, — заявила Роза, имея в виду Гросса.

Берта выгнула брови в знак согласия.

— Но он может также быть смешным старым медведем.

— Хотела бы я посмотреть на это. — Роза прикончила свою порцию, положив вилку и нож на тарелку. — Хотя, если поразмыслить, то, возможно, профессиональная деятельность Малера является достаточным поводом для убийства. Вспомнить хотя бы его постыдное отношение к Гуго Вольфу.

Берта прищелкнула языком.

— Этот бедняга…

Вольф, музыкальный гений, чья непреходящая слава была обеспечена одними только песенными сочинениями, сошел с ума в 1897 году в возрасте всего тридцати семи лет и теперь содержался в доме для умалишенных в округе Альзергрунд земли Нижняя Австрия.

— Он навестил Малера как раз перед тем, как разум у него помутился, — сообщила Роза. — Малер сначала пообещал поставить его оперу, но потом не исполнил обещания.

Теперь Берта припомнила: Роза написала либретто для оперы Вольфа «Коррехидор».[59] Она и Вольф фактически стали близкими друзьями во время этого сотрудничества. А когда Малер отказался поставить оперу, Вольф совершенно потерял душевное равновесие, заявив во всеуслышание перед Придворной оперой, что Малера уволили и теперь он, Гуго Вольф, является новоиспеченным директором. После этого друзья Вольфа заключили его в лечебницу для душевнобольных.

— Ужасное время, — произнесла Роза, мысленно вновь переживая эти моменты.

— У него возникло ощущение предательства. Вот это-то и толкнуло его за грань. Он и Малер были такими близкими друзьями, и тут этот отказ.

Берта ничего не знала об их дружбе.

— Когда же они повстречались?

— В консерватории. Оба бедствовали, перебивающиеся с хлеба на воду студенты, даже одно время вместе снимали жилье. Можно только предполагать, скольких старых друзей озлобил Малер.

Случайное замечание Розы насторожило Берту. Ни она, ни ее муж, ни даже Гросс не рассматривали такую возможность ранее. Невзирая на присутствие старого друга, Натали Бауэр-Лехнер, они пренебрегли тем фактом, что Малер провел период с 1875 по 1880 год в Вене, обучаясь у таких преподавателей, как Антон Брукнер, и зарабатывая на жалкое существование уроками музыки.

До сей поры Карл и доктор Гросс сосредоточивались на тех людях в повседневной жизни Малера, которые могли затаить обиду против него. А что, если эта обида относилась к прошлому, а не к настоящему? Кто еще дружил с Малером в те годы?

Судя по истории, преподнесенной Розой, Гуго Вольф имел достаточные основания рассчитаться с Малером. Однако, будучи заточенным в доме для умалишенных, он явно не являлся подозреваемым. Но кто еще мог иметь зуб на Малера с тех лет? Какое другое предательство могли испытать знакомые прежних лет, годами лелея свою ненависть? В конце концов, невозможно стать директором Придворной оперы в возрасте тридцати семи лет, не наступив на ногу кому-то или не столкнув вообще с лестницы успеха других претендентов.