Игры писателей. Неизданный Бомарше. - Эдвард Радзинский

Фуше удивленно посмотрел на него.

– Монолог длинен. У меня всегда было неважно с чувством меры. Именно при этих словах произошло то, что Фуше не мог забыть до смерти: вишневая занавесь, закрывавшая место, где прежде стоял роскошный камин, чуть-чуть приоткрылась. И вновь упала.

Постоянная холодная усмешка Фуше вмиг исчезла. Теперь его лицо выражало испуг, почти панику.

– Боже мой! – тихо воскликнул Фуше.

– Что случилось, гражданин?

– Там... она!

Бомарше вопросительно глядел на гражданина Фуше.

– Антуанетта, – прошептал Фуше.

Бомарше оставался странно спокоен. Он совсем не удивился, только пожал плечами и вяло сказал:

– Какая глупость... – Его голос звучал как-то тускло. – Королева Франции давно в могиле. И вы помогли отправить ее туда.

И тут гражданин Фуше с неожиданной прытью бросился к занавеси, откинул ее... Столб густой пыли стал его добычей и голая стена за занавесью – изуродованная стена со следами разрушенного камина.

Фуше стоял у стены, отряхиваясь.

Бомарше, чихая, поднялся и заботливо опустил вишневую портьеру Потом произнес:

– Забавный финал нашего разговора.

– Я не сумасшедший, – растерянно прошептал Фуше.

– Я в этом уверен.

– Но там... там была...

– Никому не говорите об этом. Иначе они не будут в этом уверены. До свидания, гражданин Фуше.

Фуше уже взял себя в руки: прежняя улыбка на тонких губах.

– Прощайте, гражданин Бомарше. У вас действительно была завидная жизнь. Надеюсь, и смерть будет не хуже.

– «Надеюсь, и смерть будет не хуже»... Браво! Знаете, что такое банальная, но удачная реплика? Это когда оба говорят об одном, а думают совсем о разном. Что и выясняется, – Бомарше засмеялся, – но только в финале.

Гражданин Фуше уехал.

Единственные часы, сохранившиеся после «того погрома», долго били двенадцать. Бомарше слушал. С последним ударом он что-то вспомнил.

– Лекарство... забыл принять... – Он расхохотался. – Когда везли на казнь королеву, палач посоветовал ей одеться потеплее. Она сказала: «Вы боитесь, что я простужусь?» Но самое смешное: кажется, я принял лекарство... Простые действия исчезают из памяти. Вчера никак не мог вспомнить, отправил ли я деньги сестре. И обычные слова... это самое мерзкое... забываешь. Впрочем, уже можно все в прошедшем времени... И этот полдень, и эти мысли, и все глупые заботы... ком забот – все не нужно. Более ничего ненужно... Я свободен... Я думал, что пьеса – это много действующих лиц. Нет, самая интересная пьеса – это ты один... Этот итальянец Казакова как-то сказал мне «Напишите пьесу – человек сидит на горшке... и тысячи забот и возвышенных мыслей... а он на горшке...» Я видел его... десять лет назад. Десять лет – и как вчера... Старость – как революция... Неправдоподобно быстро бежит время... Я устал... Устал. И тем не менее пора готовить Театр.

Он встал, повернул грязноватые стулья из Трианона к вишневой занавеси. Вольтеровское кресло передвинул к комоду, на котором лежали шпаги и пистолеты.

После чего сел в кресло и стал ждать»

«Как уходил последний полдень».

В час пополудни вернулся Фигаро. Он молча принес утренний кофе.

– Ну и что ты там делал, убийца?

– Сидел.

– В камере?

– Нет, в приемной на стуле.

– У тебя такая важная физиономия, будто тебя пытали.

– Вас ожидают.

– Пришел?

– Пришел.

– Зови, убийца... Ты хоть понимаешь юмор – последний Фигаро убьет своего создателя... Какова шутка?

Фигаро молча глядел на Бомарше.

– Ну хорошо, зови.

Граф Ферзен вошел в комнату.

Бомарше – сплошная улыбка – оглядел графа.

«Темный фрак, положенный в былые времена революции... Не хочет обращать на себя внимания. Глупец! Все так изменилось в Париже. И скромная одежда на этаком барине, пахнущем дорогим одеколоном и в дорогом шейном платке... Ах, мой друг, вы и перстень, стоящий целое состояние, забыли снять! Но как же снять – это ведь наверняка ее подарок... Нет, сразу обращает на себя внимание сей господин. И голова – гордая, с орлиным носом на высоком теле торчит... при таком росте одиноко бедной голове парить над прохожими... одни облака вокруг. Одиночество очень высоких людей... И Антуанетта, маленькая красотка, нежный плющ вокруг дуба... маленькие холеные ручки... ее губы... Все это, друг мой, я испытал сегодня ночью. Тело Антуанетты в моей постели... тело другой...»

После недолгого молчания Бомарше обрушил на пришедшего поток обычных театральных восклицаний:

– Дорогой граф! Сколько лет! Простите, что принимаю вас в спальне. Маленький островок уюта, этакая лодка Ноя... Гостиная, столовая и прочие тридцать комнат совершенно разрушены потопом революции, да-с... И сложное финансовое положение не позволяет, увы, предпринять необходимые меры. Но я привык... Когда-то я верил, что для счастья необходим дворец, а теперь вот счастлив в единственной комнате, ибо знаю: всех нас ждет последнее самое долгое счастье в комнате не более чем в пару метров.»

Ферзен не слушал – он уже увидел те стулья. И не мог оторвать от них глаз.

Бомарше продолжал искриться улыбками – само дружелюбие:

– Эти стулья в полном вашем распоряжении. Присаживайтесь, граф поудобнее. Вы ведь не раз на них сиживали. Боже мой, все это было не так давно... и так давно». Другая жизнь, другая жизнь...

– Я просил через вашего слугу уступить их мне, – сказал граф. Он ненавидел этого тучного человека, его постоянную улыбку, точнее – постоянную насмешку.

– Конечно же, конечно, они дороги вам! – воскликнул Бомарше. – Но есть затруднение: мне они дороги тоже. Они для меня – часть восхитительного мира, который навсегда исчез. Где он? Разве что остался в моих комедиях... Власть, слава – все тлен! Суета! «Повелитель сверхмогучий обращается во прах» – я вынужден цитировать себя. Помню, мне было чуть за тридцать» тогда правил Людовик Пятнадцатый. Я готовился уехать в Испанию по семейному делу: убить на дуэли соблазнителя сестры, что, кстати, и удалось... И как раз накануне отъезда мне пришлось быть в Версале В тот день, как сейчас помню, шел дождь... холодный был май... Я был в апартаментах герцогини де П. и из окна увидел носилки. Их вынесли из дворца, а на носилках, под простыней, намокшей под проливным дождем, ясно обозначалось нагое женское тело. Я в ужасе спросил: «Что все это значит?» И герцогиня объяснила: «Только что закрыла глаза госпожа де Помпадур...» Вот так! Вчерашнюю некоронованную королеву Франции» ее благосклонный взгляд ловили принцы крови, ее воспевали поэты и рисовали живописцы, с ней спешили поделиться своими открытиями ученые, да и ваш покорный слуга отправил ей свои первые часы» и вот ее, как подохшую собаку, спешно уносили прочь под проливным дождем, ибо по этикету во дворце не могло находиться мертвое тело. А король» он только заметил вослед когда-то обожаемому телу.– «Бедная мадам! Должно быть, печально отправляться в такое дальнее путешествие в такую плохую погоду...» И тотчас забыл о ней в объятиях другой. Двор сказал: «Бедняжка маркиза!» И тотчас начал ее любить, как прежде ненавидел. Мы, французы, первые в мире по непоследовательности» «Вот и кончилась греза», – сказал я тогда. И то же я повторил, когда убили королеву. Какой странный вкус у судьбы! Оставить жить, к примеру, меня, старого бумагомараку, и удалить из жизни такую красавицу, оставив ее голову в руках палача Сансона!

– Ни слова о Ней! – сказал граф.

– Да, конечно, иначе вы меня... Итак, я весь внимание. Я хотел бы услышать причину вашего страстного желания повидать меня, чтобы, как я понял, непременно меня убить.

– Вы выразились точно – убить. Я вам об этом написал. – И граф продолжил срывающимся от гнева голосом: – Я получил сведения, сударь, о вашем участии... касательно... касательно» – Он остановился, задыхаясь от ярости.

– Я вас понимаю, – Бомарше все так же нежно улыбался. – В гневе трудно формулировать. Позвольте мне. Тем более что удачная реплика – моя профессия. Итак, во-первых, вы получили сведения о некоем эпизоде, героиней которого была некая дама...

– Эпизоде?! Так вы называете грязный фарс, с которого началась гибель королевы Франции? И который придумали вы, жалкий писака! – Графу же сладил с гневом, был холодно-невозмутим. – Но сначала я хотел бы, сударь, услышать от вас все подробности. Прежде чем...

– ...вы убьете меня.

– Да. Я убью вас.

– Заключительная фраза дискуссионна по понятной причине: я постараюсь не дать вам это сделать. Что же до подробностей... вот эта часть фразы мне нравится. Я даже кое-что подготовил и, смею надеяться, с лихвой вознагражу ваше любопытство. Вы пришли услышать об одном эпизоде, но услышите о двух. О двух, я сказал бы, таинственнейших эпизодах, героиней которых оказалась она – королева Франции... Но одно уточнение. Вы должны понять, дорогой граф, что пришли в дом Бомарше, но оказались – где? В театре!

– Я не позволю издеваться... – Граф в бешенстве вскочил и попытался схватить Бомарше за горло.