Черчилль. Биография. Оратор. Историк. Публицист. Амбициозное начало 1874–1929 - Дмитрий Медведев

У Черчилля действительно была тысяча причин для извинения. Он признавал свою леность510, но проблемы, по его мнению, были не только в нем. Проблемы были и в преподавателях. «Я не могу учиться у того, кого ненавижу и кто отвечает мне тем же», – объяснял он511. Уинстон не боялся поправлять учителей, если считал, что они не правы512. Особенно если ошибались в цитировании английских поэтов или приводили неверные исторические факты. Однажды он раскритиковал лекцию про Ватерлоо, сославшись на источники, неизвестные преподавателю. Источники были проверены, и оказалось, что Черчилль был прав513. Не боялся он и дерзить, отвечая на нападки в свой адрес. Когда один из учителей заявил ему в категоричном тоне: «Черчилль, у меня есть очень серьезные основания быть недовольным вами», он тут же парировал: «У меня также, сэр, есть очень серьезные основания для недовольства вами»514.

Помимо проблем с учебой, в Хэрроу Черчилль снова «отличился» своим поведением. «Он последовательно нарушал почти каждое правило, – вспоминал учившийся с ним сэр Джеральд Вуластон (1874–1957). – Он был ужасно непослушный»515. Однажды его поймали за битьем стекол в одной из школьных мастерских516. Уинстон объяснил, что мастерская не функционировала и он с друзьями лишь хотел ускорить процесс ее разрушения517. Наказание последовало незамедлительно – семь ударов розгами518.

Но Черчилля это не остановило. В другой раз он собрал из пороха и пивной бутылки бомбу, которую намеревался взорвать в заброшенной постройке. Там, по слухам, водились приведения, и он решил положить этому конец. Поместив взрывное устройство в подвал, поджег его и выбежал наружу. Однако ничего не произошло. Подождав немного, Черчилль полез вниз, и в этот момент раздался взрыв. Ему повезло – он отделался легкими ожогами на лице и опаленными бровями519.

Черчилль не раз отвечал за свои проступки и перед сверстниками. Например, его любимой проказой было сталкивать школьников в местный бассейн. «Что бы ни говорили, но это было очень забавно – подкрасться к какому-нибудь голому приятелю, а лучше недругу и толкнуть его в воду, – вспоминал он впоследствии. – Я частенько проделывал эту шутку с парнями моего возраста или поменьше. У меня это даже вошло в привычку».

Один случай запомнился ему особенно. Приметив невысокого парня, наш озорник тихо подкрался к нему и толкнул в воду. Торжество было недолгим. Юноша быстро вылез из бассейна и походкой, не предвещавшей ничего хорошего, направился к обидчику. Уинстон попытался спастись бегством, но был настигнут и брошен в воду.

Едва он выбрался из бассейна, как его окружили одноклассники:

– Ну, ты и влип!

– Ты хоть знаешь, что натворил?

– Ты столкнул Эмери[26], он учится в шестом классе…

– К тому же он староста, отличный спортсмен и лучший игрок футбольной команды…

Уинстону ничего не оставалось, как принести извинения:

– Прости меня, но я принял тебя за четвероклассника. Ты ведь та кой… маленький. – Сообразив, что последнее слово говорить не сле довало, он тут же добавил: – Мой отец, а он великий человек, тоже маленький!

Все рассмеялись, и на этом инцидент был исчерпан520.

Но далеко не все выходки заканчивались столь безобидно. Однажды несколько школьников затолкали Уинстона в постель и облили сначала горячей, а потом холодной водой. Возмутителя спокойствия спас учитель, проходивший мимо. Спасенный Уинстон тут же взялся обличать обидчиков «рокочущей» дикцией, поклявшись, что когда-нибудь всенепременно «будет великим, а они так и останутся никем»521.

Неудивительно, что Черчилль, с его своенравием, шкодливостью и дерзостью, не пользовался популярностью среди воспитанников Хэрроу. «Мы, учившиеся в других классах и не пересекавшиеся с Уинстоном лично, очень быстро стали наслышаны о нем, и та информация, которая до нас доходила, оставила о нем неприятное впечатление», – свидетельствует сэр Джеральд Вуластон522. Не лучшее мнение сложилось и у тех, кто сталкивался с Уинстоном каждый день. Будучи наказан старшиной школы Фредериком Сирилом Ньюджентом Хиксом (1872–1942) (впоследствии Хикс станет епископом Линкольнским), Уинстон дерзко заявит: «Я буду более великим, чем ты», за что немедленно получит очередную оплеуху523. Очевидцы вспоминали о нем, как о «капризном, рыжеволосом бульдожке»524, как о «замкнутом мальчике, который бродил сам по себе» с видом «гордым и недовольным»525.

Нередко замкнутость, стремление к одиночеству, трудности в общении со сверстниками приводят к комплексам в зрелости. Но Черчиллю подобных психологических проблем удалось счастливо избежать. Его спасла высокая самооценка, а также готовность идти против течения. Последнее качество проявлялось в самых разных жизненных ситуациях. Взять, к примеру, отношение к няне. У всех учеников Хэрроу были няни, но их не принято было приглашать в школу, да и вообще публично вспоминать о них. Уинстон, напротив, не только частенько приглашал к себе миссис Эверест, но и под удивленные, а порой и неодобрительные взгляды учеников гулял под ручку с полной немолодой женщиной в старомодной шляпке и скромном облачении по главной аллее, а также публично целовал ее на прощание. «Это был один из самых смелых поступков, которые я когда-либо видел», – свидетельствует Джон Эдвард Бернард Сили (1868–1947), отличившийся впоследствии в окопах Первой мировой войны и работавший вместе с Черчиллем в правительстве526. «Оглядываясь назад, я могу только желать, чтобы и я, будучи ребенком, был настолько же смел, чтобы пригласить к себе няню, как это сделал Уинстон», – добавляет сэр Джеральд Вуластон527.

Одновременно с проявлением нонконформизма именно в стенах Хэрроу Уинстон Черчилль впервые открыто заговорит о собственном предназначении и вере в свою судьбу. Летом 1891 года между Уинстоном и его одноклассником Мюрландом Эвансом (1874–1946) состоялся следующий диалог:

– Ты собираешься пойти в армию? – спросил Мюрланд.

– Возможно, – ответил Уинстон.

– Может быть, ты собираешься сделать карьеру в политике? Пойти по стопам знаменитого отца?

– Не знаю, но это более чем вероятно. Ты же знаешь, что я не боюсь выступать на публике.

– Похоже, ты не слишком-то уверен в своих намерениях и желаниях, – не унимался Мюрланд.

– Зато я уверен в своем предназначении. Мне постоянно снятся об этом сны.

– Что ты имеешь в виду?

– Я вижу огромные перемены, которые скоро произойдут в нашем спокойном мире. Великие потрясения, ужасные битвы, война, масштабы которой ты не можешь себе представить. Лондон будет в опасности…

– Что ты такое говоришь? Мы защищены от вторжения еще со времен Наполеона. Защищены навсегда.

– Нет. Я вижу намного дальше тебя. Я смотрю в будущее. Наша страна подвергнется страшному нападению, какому именно сказать не могу, но предупреждаю тебя об этом нашествии. Говорю же тебе, я возглавлю оборону Лондона и спасу его и всю Англию от катастрофы.

– Так ты будешь генералом, возглавившим войска?

– Не знаю, будущее расплывчато, но главная цель видна ясно. Повторяю: Лондон будет в опасности и я, занимая высокий пост, спасу нашу столицу, спасу нашу империю!528

Так или иначе, в Хэрроу перед Черчиллем встанет вопрос о выборе дальнейшего пути. В то время перед отпрысками именитых фамилий были открыты три двери – церковь, юриспруденция и армия. Деятельность на коммерческом поприще, как правило, не рассматривалась, поскольку считалось, что выходцам из аристократических семейств не стоит посвящать свою жизнь столь сомнительному предприятию. Для карьеры священника или юриста необходимо было знание классических наук. И в первую очередь – латинского языка, который так и останется для Уинстона «мертвым», а также математики – «запутанной Страны чудес», живущей по своим канонам и правилам.

Окончательный выбор был сделан в середине 1889 года. В один из дней лорд Рандольф зашел в детскую, где Уинстон с младшим братом разыгрывали военную баталию. Численность оловянной армии достигала полутора тысяч единиц. Игрушечные британские солдаты, собранные в пехотную и кавалерийскую бригады под командованием юного Уинстона, вели ожесточенные бои с вражеской армией под командованием Джека. Лорд Рандольф, наблюдавший некоторое время за сражением, неожиданно спросил старшего сына:

– Уинстон, а ты не хотел бы стать военным?

Едва подумав о том, как было бы замечательно командовать армией, тот без промедления ответил:

– Да!

В течение многих лет Черчилль полагал, что отец натолкнул его на мысль стать военным на основе интуиции и жизненного опыта, но, как ему рассказали впоследствии, лорд Рандольф просто пришел к выводу, что его сын не способен стать юристом529.

В то время Уинстон и правда был не против карьеры военного. Он всегда питал слабость к военному делу, которое полностью соответствовало его ментальности борца, а также личности, «неспособной сохранять нейтралитет в любом спорном вопросе»530. В этом плане очень точную характеристику Черчиллю дал талантливый журналист Альфред Джордж Гардинер (1865–1946): «В течение всей своей жизни Уинстон постоянно играет роль – героическую роль, даже не отдавая себе в этом отчета. При этом он одновременно и актер, и зритель, изумленный своим собственным исполнением. Он видит себя мчащимся вперед сквозь дым сражения, торжествующим победу грозным воителем, взоры его легионеров устремлены на него и полны веры в победу. Его герои – Наполеон, Мальборо, Агамемнон. Он любит авантюру и сражение больше жизни, даже больше той идеи, ради которой сражается»531.