Переплетение - Алексей Поселенов

— Ну что, охотник, — усмехнулась мужу Наталья, — где добыча?

Андрей молча достал из рюкзака беличий хвостик и протянул жене:

— На вот… Трофей.

— Чего это? — нахмурилась та и взяла хвост в руки.

— Чего, чего… Хвост беличий, не видно, что ли?

— И чего с ним делать? А где сама белка?

— Зачем она тебе? Вот, хвостом любуйся.

Наталья хмыкнула и вернула «трофей» мужу. Тот взял хвост и повесил его между створками зеркал на трюмо, стоявшее в коридоре: «Пусть здесь болтается».

Каждый день, собираясь утром на работу, Андрей смотрел на этот хвостик. Сначала при виде своего трофея он испытывал… нет, не гордость, конечно, но что‑то больше схожее с самодовольством — как-никак, а он единственный из четверых вернулся домой не с пустыми руками. Пусть это была одна единственная белка, но всё же — её подстрелил он, а не кто-то другой. Но через неделю, когда его взгляд вновь остановился на висящем лохматом обрубке, он вдруг почувствовал раздражение: «Зачем он здесь? Что сейчас, всегда им тут любоваться, что ли?» Сдернув хвостик с трюмо, он перевесил его на дальний крючок вешалки.

Вечером Наталья спросила:

— А ты зачем хвост этот на вешалку повесил? Куда куртку вешать сейчас? Или ты так, временно?

— Не знаю, — буркнул Андрей.

— Ну так прибери его куда-нибудь.

Жена принесла из коридора серо-рыжий кусочек шерсти и положила возле мужа, сидящего на диване.

Андрей взял беличий хвостик в руки. Тот был мягкий, пушистый, довольно приятный на ощупь, но… он был мертвый. И Андрею вдруг стало грустно. «А зачем я убил её? — подумал он. — Зачем мне, в конце концов, этот хвост? Зачем он мне нужен?!»

И ему вдруг отчетливо вспомнился тот день. Вспомнились пихты и сосны, уходящие далеко ввысь к синему небу, приятный аромат прелой хвои, вспомнилась журчащая по камням речушка, скалы, ягоды шиповника… Всё это было там, далеко, где люди — редкие гости. И эта белка жила тоже там, скакала по деревьям, делала запасы на предстоящую долгую и снежную зиму. Может, у неё и бельчата даже были…

И вот «редкие гости» приехали туда. И привезли с собой её смерть. А разве ей был уже срок умирать? Нет, она была полна сил и энергии. Была… До тех пор, пока не попалась на глаза одному из тех, приехавших. И её не стало, потому что малюсенький кусочек свинца, с бешеной скоростью вылетевший из наведенного на неё ствола, мгновенно оборвал её жизнь. И всё, что от неё осталось, это вот этот вот маленький пушистый хвостик, который тот человек забрал с собой в качестве трофея. Но трофея чего? Какой такой победы? И зачем?! Зачем вообще он убил её?! Он что — хотел сшить себе из её шкурки одежду, потому что замерзал? Нет… Или он был голоден, умирал, и хотел съесть хотя бы белку, чтобы выжить? Тоже нет… Если бы это было так, его ещё можно было бы оправдать, но на беду той белки у него было просто плохое настроение и оружие с собой. Поэтому он взял и просто убил её. Просто убил…

Все эти мысли быстро пронеслись в голове Андрея, и ему стало противно. Он стал противен самому себе. Он быстро встал, молча завернул беличий хвостик в газету и запихнул его поглубже в мусорное ведро. «Какая может быть об этом память? — с раздражением вспомнил он слова соседа по гаражу. — Зачем она мне нужна, эта память?!» Сейчас он больше всего на свете хотел вычеркнуть из своей памяти ту поездку.

И уже на следующий день Андрей дал в газету объявление и по дешевке продал ружье первому же позвонившему покупателю.

Конфуз

Дали как-то на работе Сане Прошкину путевку в санаторий. Он парень хоть и молодой, но решили, пусть тоже здоровье маленько подправит, как-никак в шахте проходчиком работает, так что лишним не будет. Да и зимой это дело было, желающих не особо много нашлось. А Сане чего? Парень он неженатый, хоть какое-то разнообразие в жизни будет.

В общем, заселился он в санаторий. Тот недалеко был, в сосновом бору, километрах в тридцати всего от дома. Первым делом, конечно, к врачу на прием, а со второго дня ему уже процедуры разные назначили — ванны какие-то, массаж, душ Шарко и прочее.

Незаметно первая неделя пробежала. Живет Саня, блаженствует и в ус не дует. Питание трехразовое как на убой, перед сном ещё кефир дают, со стороны персонала уход всяческий и забота. По вечерам с мужиками в бильярд играют, массовик-затейник песни под гармошку поет, чего ещё надо?

А дней через десять врач предложила Сане поделать ещё электросон. «Это, — говорит, — вещь тоже неплохая, для всего организма полезно — для иммунитета, для нервов. Не возражаете?» Саня пожал плечами: «А чего мне возражать, если полезно?» И дали ему направление на этот самый электросон.

Отыскал Саня после обеда нужный кабинет, постучался, зашел и сразу же у порога буквально обомлел… Ёлки-палки! В других кабинетах, где он до этого был, медсестры все женщины в годах уже, лет за сорок, можно даже сказать, пышные такие, а тут — сидит за столом натуральная красавица. По годам примерно Санина ровесница, может, даже чуток помоложе будет.

Глазищи огромные с такой легкой грустинкой, что хочется сразу же подойти, обнять её всю, прижать к себе крепко-накрепко и сказать: «Не бойся, я тебя в обиду никому не дам». Посмотрела красавица на Саню, улыбнулась ласково губками аккуратными, но не маленькими, а такими чуть пухленькими, розовенькими. А за губками — зубки ровные, белые, словно кораллы, притаились.

В общем, как увидел Саня эту красоту, у него внутри прямо сжалось всё. Стоит, молчит и глядит на медсестру так, словно в первый раз человека в белом халате увидел. А халат этот… Лучше б она на себя робу какую-нибудь надела. Облегает халатик фигурку её тоненькую, но не худую, а именно стройную такую, ладную, подтянутую…

Ну так вот, улыбнулась девушка и говорит: «Давайте вашу книжку». Проглотил Саня комок, вставший в пересохшем горле, и протянул сестричке книжечку свою, которые в санаториях людям выдают, где записаны все процедуры, которые человек проходит.

Девушка руку за книжечкой протянула, а Саня ещё и разглядеть успел — нет на пальчике безымянном кольца обручального. Заколотилось тут у него сердце пуще прежнего, а ноги буквально ватными сделались. «Ёлки-палки, — думает, — и чего мне врачиха этот электросон сразу не предложила?