Локумтен - Дмитрий Таланов

— У таких белый пух на макушке, — сказала Эша, показав на знакомую фигурку. — А вот это — «стрелок»!

— Я знаю «стрелка», — всё еще оглядываясь, сказал Филь. — Он дает мерзкий свет.

— Этот свет отпугивает демонов, — кивнула девочка, — но не всех, а только самых глупых. Для прочих имеется «дельта».

Эша указала на фигурку-треугольник, похожую на греческую «дельту». Филь дернулся надавить на нее, но Эша остановила:

— Не надо! Это крайнее средство, не стоит размахивать им просто так.

— А что она делает? — спросил Филь.

— Она убивает, — ответила Эша, и добавила, видя, как округлились у Филя глаза: — Одних демонов, только... ты не играй с этим. Думай, прежде чем на это решиться.

Филь растерялся: «Нельзя убивать демонов? Почему?». Видя его затруднение, Эша сказала:

— Знаешь, бывают ситуации, когда на этот знак нажимать не стоит.

Позже, когда остальные уже спали в карете, кроме Кали, который дрых под ней, мальчик спросил, глядя на затухающий костер:

— Слушай, Эша, а что такое с Лентолой? Кто напустил на нее порчу, что она вдруг подобрела?

Поставив локти на колени, Эша сидела подперев лицо ладонями. Не поворачивая головы, она ответила:

— Это с ней случается в периоды тягот и лишений. Ее бросил жених, когда узнал про смерть отца, она получила вчера письмо.

— Ага, — сказал Филь, поерзав на бревне. В свете костра задумчивая Эша была ужасно симпатичная, даже невзирая на ее диковинную стрижку. Она, не двигаясь, смотрела прямо перед собой и этим напоминала сегодняшнюю девочку на дальнем берегу. Не выдержав, Филь сказал:

— А ты сегодня даже хорошенькая.

По брошенному на него взгляду он понял, что похвала не вышла.

— Я хочу сказать, ты такая красивая в темноте, — сделал он вторую попытку.

Эша повернулась к нему, криво ухмыляясь.

— Спасибо, ты прав, днем я сама на себя боюсь смотреть в зеркало, — сказала она вставая.

Филю показалось, что она обиделась, и он окончательно смутился. Но оставался еще один вопрос, который требовал немедленного ответа.

— А что теперь будет со мной? — выпалил он. — Я что... буду сидеть у вас на шее?

— А что тебе еще остается? — ответила она. — Ладно, я пошла спать!

Эша ушла, а Филь остался сидеть у потухшего огня. Он думал и думал, пока у него не затрещала голова. Небо успело посветлеть на востоке, когда, заметив это, он поднялся на ноги и подошел к очагу.

Мальчик протянул руку к одинокому куску вареной говядины, но передумал. Вместо этого он достал из продуктового ларя на запятках кареты отрез копченого марро и положил его в свой вещмешок. Забросив мешок за спину, он с легким сердцем зашагал назад по дороге.

— 11 —

«Жизнь - это просто, живи и радуйся, если сможешь...»

Подпись Эши Фе под одним из ее рисунков,

из архива семьи Фе

Поздно вечером он уже входил в Кейплиг. Перевалив через гряду холмов, Филь постучался в первую попавшуюся хижину, стоявшую более-менее прямо. Мальчик с трудом держался на ногах — за день он прошел по суше едва не больше, чем за всю свою жизнь. Его сандалии развалились на подходе к городу и последние пару миль он прошагал босиком.

Из-за покосившегося плетня с заднего двора раздался неистовый лай и мохнатый пес метнулся к Филю, оскалив клыки. Тот не поверил ему — пес выглядел сытым и совсем не таким злобным, как облезлые портовые собаки, от которых, бывало, приходилось удирать во все лопатки. Пес, однако, настойчиво наступал.

— Шапку сошью! — пригрозил ему Филь.

Он был сам злой как собака, ибо после полудня крошки во рту не держал. В хижине ощутилось шевеление, и истошный голос прокричал оттуда: «Замолкни, гнида дольменная! Ты на кого там лаешь, зараза такая?».

Пес сбавил пыл, но дорогу не уступил. Дверь в хижину распахнулась, из нее выглянула всклокоченная старуха в видавшем виды салопе.

— А ну иди сюда, тварь! — страшно заорала она, и тут старуха заметила Филя. — Ой, господинчик, это такая хорошая собачка, не кусается, только играет! — проговорила она скороговоркой, шагая за порог. — Заблудились или еще чего?

Вопрос был задан как-то неприветливо — старуха разглядела босые ноги Филя. Мальчик не стал долго думать.

— Пустите переночевать, матушка! — попросил он. Поймав повторный взгляд на свои ноги, Филь добавил: — Я отработаю ночлег.

Старуха ловко прицепила пса за цепь, лежавшую у полусгнившего крыльца, не переставая разглядывать гостя. Коричневое лицо ее покрывала сетка морщин.

— Да что ты можешь, — проговорила она с ухмылкой, обнажив наполовину беззубый рот. — Может, вспашешь мне делянку или ножи наточишь? Что ты можешь, барчук?

Ожидая ответа, она подбоченилась. Филь обвел глазами тесный двор.

— Могу сеть починить, — указал он на дырявую сеть, выглядывающую из-за сарая.

— Правда, можешь? — с сомнением произнесла старуха.

Она пригладила свои патлы и затянула их в узел. Филь подтвердил.

— Ну, если не врешь, заходи! — Старуха распахнула перед ним дверь в полутемную хижину, откуда тянуло чем-то кислым. — Только всё равно я не верю тебе, барчук, потому, чтобы ты не вздумал меня обмануть…

Она проворно сдернула вещмешок с его плеча, когда он входил в сени.

— Это будет моя гарантия, что ты не сбежишь.

У мальчика не оставалось сил протестовать. В сенях, между кучей брюквы в углу и сваленными грудой кочанами капусты, стояла бочка белого порошка. Не удержавшись, Филь украдкой сунул в него палец и облизнул его.

— Зачем тебе столько соли, матушка? — подивился он.

Беспардонно шаря в его мешке, старуха ответила:

— Так все говорят, что соль скоро исчезнет и будет война с сердарами! Императрице-то нашей снесли голову, слышал?.. Ой, что это?

Тесную хижину освещал коптящий огонек масляной лампы, стоявшей на засаленном грубом столе. В ее свете Филь увидел, как тусклые глаза старухи вспыхнули алчностью, когда она нашарила Арпонис. Но ему было всё равно — он хотел только есть и спать. Не доставая жезл из мешка, старуха сунула его на кособокую печку. Филь пробормотал, опускаясь на скамью у стола:

— Матушка, если ты прямо сейчас меня не накормишь, я умру. И повисну ярмом на твоей совести, — добавил он, не зная, как еще расшевелить эту старуху.

— Ой, прости, касатик! — опомнилась она и заметалась между печкой и столом.

Филь выдул залпом кружку воды, которую она поставила перед ним, и только потом принялся за гороховую тюрю в деревянной тарелке. Повеселев, мальчик с любопытством огляделся: хижина была сколочена из худых замшелых бревен, между которыми торчала сухая трава. Единственное окно в ней было не больше окна его комнаты в замке, разве что стена там была толщиной с эту хижину.