Манас великодушный - Семен Израилевич Липкин

и вступили в драку. Они дрались с таким ожесточением, что не заметили, как приблизился к ним Кокчокез.

— Бозуул спас Бая, оба скрылись от нас, — сказал старший из десяти буянов, первым увидевший Кокчокеза.

Кокчокез расхохотался:

— Не стоит из-за этого терзать друг друга, дети мои! Хорошо, что Бай удрал: тень его смерти не ляжет на нас. Теперь я объявляю себя ханом, а вас — моей опорой.

И вот Кокчокез стал ханом. Он сказал жене Манаса: «Будь ханшей, перейди в мою юрту». Каныкей отказалась. Он сказал десяти ее красивейшим подругам: «Вы овдовели. Выходите замуж за моих племянников». Подруги отказались. Тогда Кокчокез отнял у Каныкей и у сорока ее подруг все имущество, отнял драгоценности, отнял бухарские ковры и развесил их в своей юрте, отнял арабские книги и сжег их, отнял нарядные юрты и выгнал с позором жен богатырей. Он выгнал и престарелую Чиирду, мать Манаса, отобрав у нее весь многочисленный скот, и приказал:

— Кто станет помогать жене Манаса, или матери Манаса, или женам сорока богатырей Манаса, того я лишу жизни.

Угроза Кокчокеза испугала людей. Никто не решался помогать бедным женщинам. И вот в то время, когда имя Манаса, сиявшее славой, гремело в Туркестане, у его матери не было одежды, чтобы прикрыть свое дряхлое тело. В то время, когда могущество Манаса разгоралось подобно солнцу, у его молодой жены не было крошки мяса, чтобы обмануть голодный желудок. В то время, когда сорок богатырей удивляли мир своими подвигами, их юные жены доили коров у людей Кокчокеза, получая за свою работу один кувшин молока на всех. Чиирда в драном бешмете на плечах, с палкой в руке ходила от юрты к юрте, прося подаяния. Ей отказывали, боясь Кокчокеза, и только какая-нибудь сердобольная молодица или девочка-несмышленыш осмеливались тайком положить в ее суму немного толокна или кусок сыра. Чиирде оставалось только умереть, но слишком твердой казалась ей могильная земля, ибо надеялась она еще увидеть своего милого сына.

Каныкей бродила как тень по кочевьям. И кочевья казались ей тенью настоящих кочевий, и подруги казались ей тенями подруг, и ковры ее, украшавшие теперь юрту Кокчокеза, казались ей тенями ковров. Сорок жен богатырей Манаса делились с ней заработанным кувшином молока, но и эта ничтожная пища была для Каныкей обильной. На закате каждого дня она взбиралась на вершину горы, с которой сбегала река, и подолгу глядела на юг, в сторону Небесных Гор, ожидая Манаса. И люди снизу смотрели на нее, и она казалась им частью неба, до того она была прекрасна в своей одежде нищенки. А Каныкей, следя за камушками и ветками ивы, уносимыми быстрой рекой, вспоминала детство в доме своего отца Атемира, своих учителей и наставников, вспоминала первую встречу с Манасом. Не хотелось ей верить, что жизнь ее кончится в нищете и безвестности на диком Алтае, что не увидит она больше мужа, что овдовела она в такие юные годы. Она думала о Манасе: «Я не обманулась в нем: у него лик вождя, а вожди не умирают, не исполнив предначертанного. У него звездные глаза, а звезды не гаснут».

В таких думах сидела она, подобно орлице, на вершине горы, как вдруг увидела далекое облачко, все возраставшее и возраставшее. Нередко ей приходилось быть свидетельницей рождения облаков, но на этот раз ее сердце почему-то забилось сильнее. Предчувствие счастья охватило ее. Она радовалась неизвестно чему и никак не могла унять стук своего сердца.

Между тем облако росло и росло и оказалось пылью, поднятой конями тысячи всадников. Это была киргизская дружина. Возглавлял ее Бакай. Когда дружина достигла ущелья, Бакаю послышались тихие стоны. Он остановил дружину, а сам повернул коня в сторону ущелья и увидел двух киргизов: старого и молодого. Старый лежал на траве и тихо стонал, а молодой был так дик и страшен, что вид его испугал коня Бакая. Вглядевшись в него, Бакай узнал Бозуула.

— Что с тобой, львенок Бозуул? — спросил Бакай. — Как попал ты сюда? Почему у тебя вид изгоя?

— Вот твой отец. Он умирает, — сказал Бозуул.

Бакаю показалось, что стрела впилась в его сердце. Он спрыгнул с коня и упал к ногам Бая и, обнимая его ноги, сказал со слезами в голосе:

— Я виновен: я не узнал своего отца. Прости меня, если можешь!

Бай приподнял голову, опираясь на локоть. Трудно было в этом старике, нищем и жалком, узнать славного старейшину могучего рода. Голосом слабым и тонким, как нить паука, Бай спросил:

— С какою вестью прибыл ты, сын мой Бакай?

— С вестью о перекочевке, — сказал Бакай. — Мы разгромили ханов из дома Чингиза, мы завоевали землю отцов! Я прибыл за тобой и за народом: вытащим колья юрт из алтайской земли, вернемся на родину, к истокам Семи Рек, к Небесным Горам!

— Подойди, сын мой, к моей руке, я благословлю тебя! — воскликнул Бай. — Я благословлю тебя, ибо мне суждено умереть здесь, ибо я не увижу земли отцов. Передай Манасу, что последнее мое слово было о нем. Нас, киргизов, немного на земле, мы подобны горсточке на ладони вселенной, но мы любим свободу. Пусть народ наш никогда не знает цепей, пусть его кличем будет: «Манас!»

Так умер Бай, старейшина рода. Воины подняли его прах и уложили на носилки, чтобы понести к юртам. Вдруг один из них крикнул:

— Какая-то нищенка бежит к нам!

Это была Каныкей. Бакай, пораженный видом своей ханши, спешился перед ней, и Каныкей прижала его седеющую голову к своему сердцу и разрыдалась. И тогда Бозуул поведал Бакаю о коварстве Кокчокеза.

— Прикажи убить этого хитреца и десять буянов Орозду, — так закончил свой рассказ Бозуул. — А их людей мы накажем таким наказанием, чтобы до седьмого поколения дошел их позор!

— Я не убью Кокчокеза и сыновей Орозду, — сказал Бакай. — Я не буду наказывать их людей: я не хочу лишать Манаса сладости праведной мести. Скачи, мой Бозуул, вперед и передай народу слово о победе. Объяви, что завтра, с первым лучом, начинается перекочевка.

Бозуул поскакал в аул, но оказалось, что весть о победе Манаса опередила его. Люди связали Кокчокеза и десять буянов и, ведя их на аркане, говорили:

— Вот скачет Бозуул. Это к предателям скачет смерть.

Но Бозуул сказал:

— Не будем лишать Манаса сладости праведной мести. Пусть он убьет их. А вы готовьтесь к перекочевке: Манас завоевал земли отцов.

Велика была радость народа, но больше всех радовалась престарелая Чиирда. Ей вернули все ее добро, ей оказывали почет,