Голливуд истекает кровью - Х. Р. Пенроуз

Я сопротивлялась ему, но безрезультатно, желая, чтобы он убрался от меня, когда ярость и боль закружились во мне подобно торнадо. Я хотела уйти от его резких слов, но не от тела на мне, которое душило меня, зажигая изнутри. Насколько это хреново?

Когда он отстранился, я вскочила, мои кулаки ритмично задвигались, сжимаясь и разжимаясь. Я бросила яростный взгляд на человека, которого я абсолютно презирала. Он направился к двери с явным намерением уйти, прежде чем обернулся со своими последними прощальными словами.

— Люди говорят, что помещение животного в клетку, но проявление к нему снисхождения, предоставление всего необходимого для ухода и подпирание этой двери позволяет поверить, что они не в клетке. И все же, на самом деле, это все еще клетка. То же самое можно сказать и о людях.

Его глаза сфокусировались на мне.

— Давай посмотрим, что произойдет, когда я закрою дверь, которую держал открытой для тебя.

Моя рука заныла, когда он закончил, и я влепила ему пощечину. Мою ладонь обожгло от силы, которую я вложила в удар. Его голова дернулась в сторону, застигнутый врасплох. Я замерла, осознав, что сделала, не подумав.

Повернувшись ко мне, Рейн прижал меня спиной к стене. Его горячая ладонь коснулась моей щеки, большой палец слегка погладил под глазом. Я затаила дыхание, не шевеля ни единым мускулом. Затем он убрал ладонь и ударил меня в ответ.

Я вытаращила на него глаза. Удар был совсем не сильным, наверное, как легкий шлепок. Я испытала большую боль при порезе бумагой. Я знала, что он сохранил около девяноста девяти процентов своей силы, но все же. Все же.

Лицо Рейна исказилось, когда он усмехнулся мне.

— Что дает тебе право набрасываться на меня в гневе? Ударь меня, и тебе следует ожидать ответного удара. Я даже слышать не хочу всю эту чушь о том, что ты женщина. Особенно когда ты первая меня ударила. Разве не все женщины заявляют о равных правах?

С этими словами он быстро отошел от меня, покидая комнату, когда щелкнул замок, удерживая меня внутри. Черт. Я прислонилась к стене, чувствуя, как меня охватило чувство вины из-за моих действий, хотя он и не заслуживал этого от меня.

Глава 13

Пэрис

Мне было восемь лет, когда я впервые осознала, что отличалась от других детей, окружающих меня.

Мои эмоции обострились. Они с силой проникали в повседневную жизнь, как яркие акварели на чистом белом холсте. Цвета росли и сливались, принимая самые разные направления.

Переходя из одной приемной семьи в другую, я никогда не задерживалась больше чем на год в каком-либо одном месте. Я научилась полагаться на себя в юном возрасте, когда ни один взрослый не ставил мои интересы и потребности выше своих. Все они были эгоистичны до глубины души.

Я вытирала слезы, исправляла свои собственные несчастные случаи, когда поранилась. Я воровала еду в магазинах, когда ее скрывали от меня в наказание.

Годы спустя, когда мне было пятнадцать, я попыталась покончить жизнь самоубийством. Пыталась и потерпела неудачу.

Это было преднамеренно. Я тщательно все спланировала.

В тот день у меня все было на месте. Я сбежала из школы, засунув все необходимое на дно школьной сумки. Я заскочила в маленький магазинчик на углу, заплатив несколько центов за конфеты "пик энд микс", и сунула банку газировки и плитку шоколада в карман под носом у владельца. Я бы не вернулся, так что для меня не имело значения, какой бы доброй ни была леди, или небольшая трещинка вины, которая пробежала по мне, когда я это сделала. Вероятно, она и по сей день проклинала меня до небес за то, что я ее обокрал.

Я помнила, что все шла и шла, пока подошвы моих ног не заболели сквозь рваные кроссовки. Они нуждались в отдыхе, но я хотела этой боли, потому что знала, что долго ее не выдержала бы. Сквозь эту боль я хотела, чтобы горькая боль жизни проникала в мое тело до тех пор, пока я не оказала бы миру и самой себе услугу и не стерла бы себя с его земного плана.

В любом случае, никто не стал бы скучать по ничтожеству.

Когда наступил ранний вечер и краски неба потускнели, смывая день, купая меня в сгущающихся ночных тенях, я уверенно направилась к уединенному переулку. Он был оцеплен и заблокирован, случайный участок, предоставленный самому себе, о котором быстро забыли.

Разросшиеся сорняки нависали над бывшей дорожкой, а просевшая от непогоды кирпичная кладка позволяла мне удобно сидеть. Я перекинула ногу через стену, затем осторожно достала из сумки бутылку дешевой водки, которую стащила из шкафчика моих нынешних приемных родителей. Они больше заботились об алкоголе в этом специальном шкафу, чем когда-либо о детях, попавших к ним на попечение. Не то чтобы система социальных служб заботилась о детях, которых они отдавали в новые дома. Моя приемная воспитательница, Салли, была строгой, наглой стервой, которая считала себя лучше остальных. Я клялась, что ей нравилось приводить меня в дома к людям, с которыми я конфликтовала.

Я вспомнила в ярких деталях лязг крышки от водки, когда отвинтила ее, наблюдая, как она упала на бетонный пол, несколько раз перевернувшись на бок, описав круги, прежде чем остановиться. Звук, казалось, эхом разнесся по моему тихому убежищу, когда я замерла, ожидая, что кто-нибудь выскочил бы, подкрался и напугал меня. Но ничего. Несмотря на то, что у меня было жуткое ощущение, что за мной наблюдали, я списала это на животное.

Я сделала большой глоток водки, поморщившись от резкости, когда она прошла по моему горлу и тепло осела в желудке. Я глубоко вздохнула, не в раздумье, а просто для того, чтобы вернуть себя к реальности того, что я собиралась сделать.

Я вспомнила, что думала о том, что подумали бы люди, когда стало бы известно, что я покончила с собой. Пэрис Блю, сумасшедшая девчонка, с которой все старались не встречаться. Будут ли они оплакивать меня? Будут ли они выражать бессмысленное сочувствие и говорить бессмысленные слова, чтобы сказать себе, что они были хорошими людьми, несмотря на то, что им было наплевать на меня, когда я была жива?

Это не имело значения, потому что меня не было бы рядом, чтобы увидеть это. Где-то в глубине души я надеялась, что один из этих придурков пожалел о словах, которые беззвучно резали и оседали в моей постоянно кровоточащей плоти.