Внук Персея. Сын хромого Алкея - Генри Олди

– Ого! – ужаснулась одна.

– Ого! – восхитилась другая.

И по лицам обеих Тритон все понял верно. Тут бы и круглый дурак понял, а Тритон был не круглый, а очень даже мускулистый. До утра он рьяно оправдывал ожидания девиц – и славно помял косточки обеим, доведя красоток до изнеможения. Затем – куда спешить? – продрых до полудня и проснулся с мечтательной улыбкой от уха до уха.

Вечером девки обещали прийти еще, и подружку захватить.

Явившись в харчевню, Тритон потребовал вина и мяса. Сейчас он пребывал в самом блаженном расположении духа. Жрать – от пуза, пить – хоть залейся. Война, правда, кончилась. Жалко. Зато смазливая краля сама на тебя залезть спешит! Что еще человеку надо? Компанию? Пить в одиночестве Тритон не любил. И тут – на тебе! – дядька Локр. Старый приятель Тритонова папаши. Лучше компании и не сыщешь!

Любимчик судьбы, ухмыльнулся Тритон. Я любимчик, да.

– Эй, дядька!

Локр – весь из узлов и канатов – сделал шаг. Остановился. Крепко уперся ногами в глиняный пол, словно в палубу корабля; не спеша повернул голову. Он всегда так делал – вначале смотрел, по‑совиному выкручивая шею, а потом уже разворачивался целиком.

– Тритон? Сын кормчего Навплиандра?

Особой радости на лице моряка, изборожденном морщинами, не отразилось.

– Ага! Иди, да! Угощаю!

Тритон давно мечтал произнести эти слова. Сейчас он сиял от гордости. Он теперь не просто герой – он богатый герой! Доля добычи, выделенная ему Амфитрионом, в глазах тирренца выглядела поистине царской.

Моряк опустился на табурет напротив Тритона.

– Вина! Прамнейского!

В винах Тритон не разбирался. Он полагал так: чем крепче, тем лучше. Но прамнейское любил Эльпистик.

– Давно не виделись. Слышал, отец твой погиб… Как ты без него?

В словах моряка крылось недоумение. Парень – дурак дураком. А гляди ты, не пропал! Да к тому же не бедствует – угощает.

– Убили папашу, – Трион помрачнел. – Бабы.

– Какие бабы?

– Эти, значит. Вакханки.

– И как ты без него? – повторил вопрос Локр.

На столе объявился пузатый кувшин.

– А я с Амфитрионом! – Тритон наполнил чаши. – Слыхал? Он герой и лавагет! Ну, и я тоже, да.

– Тоже лавагет? – Локр не поверил ушам.

– Не… Куда мне! Он – лавагет. А я при нем. За встречу, дядька Локр!

Выпив, Тритон снова плеснул в чаши.

– Я смотрю, – моряк сощурился, – люди Амфитриона не бедствуют.

– Ага! Он такой! Мы только с войны. Добычи загребли – гору!

– Что за война?

Старый шрам под глазом дядьки Локра ожил, изогнулся белесым червем.

– Так война же! – изумился Тритон. Он был уверен, что на всем Пелопоннесе только и разговоров, что об их славных победах. – Телебоев в Орее били! Побили! Вот, вернулись. А ты, дядька Локр? В море ходишь?

– Хожу.

Моряк не спешил делиться подробностями.

– Куда?

– На Самос хожу. На Крит, Родос. Сейчас с Тафоса…

– Здорово! А мы тафийцев били, значит. Телебои – это ж они и есть!

– Ну, я‑то не воевал…

– Жалко.

– Почему?

– Ну… – мысли путались, отказываясь превращаться в слова. Но упрямства Тритону было не занимать. – Если б ты воевал… За телебоев, да! И вы победили… Тогда ты б меня угощал!

Шутил Тритон редко. Обычно шутили над ним. А тут все так удачно сложилось! Тирренец затрясся от хохота, едва не опрокинув стол. Даже дядька Локр осклабился. Нет, положительно, сегодня – лучший из дней!

– За тех, кто в море! Чтоб возвращались.

Отцовы здравицы Тритон помнил до сих пор. Выпив, он пригорюнился.

– Чего нос повесил, герой?

– Давно в море не был. Мамку бы увидеть… Скучаю по ней.

– Посейдон даст, увидишь. Жизнь длинная…

– Ага! Наливай!

В харчевню вошли двое юношей. Задержавшись у входа, они внимательно слушали разговор Тритона с моряком. При упоминании Тафоса и телебоев один что‑то шепнул другому. Тот в ответ усмехнулся – и вдруг сделался серьезен.

– Ссать хочу, – громогласно возвестил Тритон, выбираясь из‑за стола. – Жди, дядька!

Возвращаясь из отхожего места, он нос к носу столкнулся со вчерашним обидчиком. Фиест, вспомнил Тритон. Ну точно, Фиест. Сын покойника. А вон и второй сын, Атрей – с дядькой Локром сидит. Долдонит, а дядька кивает.

– Рабом звал, – набычился Тритон. – Ты меня рабом…

– Прошу прощения, – развел руками Фиест.

– Резать хотел…

– Уже не хочу. А ты знаешь, почему герой никогда не догонит черепаху?

– Герой? Черепаху?!

– Ну да. Вот, смотри… – Фиест подвел Тритона к пустому столу. Выставил кружку: – Это герой. А это черепаха…

Черепахой стала корка хлеба.

– Допустим, герой бежит в десять раз быстрее черепахи. Вначале он находится на тысячу шагов позади неё. Пока герой пробежит это расстояние, черепаха проползёт сто шагов…

– Хо‑хо! – восхитился Тритон. – Проползет, да!

– Когда герой пробежит еще сто шагов, черепаха проползёт десять шагов…

– Точно!

– И так до бесконечности. Понял?

– Он бежит?

– Да.

– Она ползёт?

– Точно.

– Понял! – Тритон ощутил себя мудрецом. – Не догонит! Вина!

– Вина мне и моему другу! – поддержал Фиест.

– Прамнейского!

– Да ты знаток!

– Я знаток, да!

О дядьке Локре тирренец забыл напрочь.

– …вообще‑то я на Закинф собираюсь…

– Так это рядом! – просиял Атрей. – Передашь послание, и валяй на свой Закинф! А плата…

– Ну? – подобрался моряк.

– Тебе понравится.

Атрей уже трудился над табличкой из ясеня, покрытой воском. Под заостренной палочкой рождались некие символы. Грамоты Локр не знал, и преисполнился уважения к молодому человеку. Письмо в глазах моряка было священнодейством.

– Вручишь старшему из сыновей Птерелая. Ему, и никому другому. Запомнил?

Атрей прикрыл написанное гладкой дощечкой, защищая восковый слой от случайной порчи. Завернул послание в тряпицу. Извлек из сумы на поясе золотой перстень. С перстня скалился лев. Еще вчера лев украшал безымянный палец старшего из сыновей микенского ванакта.

– Перстень отдашь вместе с посланием. И не вздумай оставить себе! Тут про перстень тоже написано.

– Как насчет платы? – напомнил моряк.

– Вот, держи. Я буду ждать ответа. Привезешь – получишь вдвое.

– Где тебя искать?

– В харчевне.

Стасим

Стилос бойко расчерчивал восковую табличку, творя мир заново. Возник остров, похожий на тушку ощипанной куропатки. Голову куропатке отрубили, отсекли и левую голень. Севернее, над птицей, валялась обгрызенная мышами лепешка – еще один остров. Крошки рассыпались аж до побережья Акарнании.