Гоблин – император - Эддисон Кэтрин

Кала тоже казался необычайно взволнованным, но было не время выяснять, что случилось. Майя просто сказал:

— Очень хорошо, — и вернулся в Унтеленейсмер, на этот раз поднявшись по узкой лестнице на императорский балкон, который висел между колоннами, как добыча паука в паутине.

Он испытал секундное головокружение, глядя сверху на гробы и вспомнив то время, когда смотрел на белую и такую далекую фигуру Императора.

— Ваше Высочество? — Тревожно спросил Кала, но Майя только покачал головой.

Он положил руки на перила и глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Потом начал молиться, повторяя про себя молитву сострадания к мертвым, которую накануне слышал от Мера Селехара, и пытался произнести ее так же терпеливо и искренне. Сострадание было все, на что он мог надеяться. Он не мог молиться о любви или прощении, они были недоступны ему. Он не мог простить отца, не мог полюбить своих братьев, которых никогда не видел. Но он мог чувствовать сострадание к ним, как и к другим жертвам, и к состраданию он стремился сейчас: оплакать их смерть и не таить на них обиды за прошлую жизнь.

Внизу начали собираться придворные. Он поймал несколько быстрых взглядов и с внезапной усталостью подумал, что должен будет познакомиться с придворными и правительством. Ему следовало узнать у Цевета, какова роль Императора в придворных церемониях, и каким образом он должен принимать в них участие. Должен ли он отдавать им приказы, или они сами знают, что следует делать дальше?

Я не был рожден для этого, подумал он; его плечи и шея напряглись в усилии держать подбородок как можно выше, а тихий голос ученого произнес у него в голове: «Ваше Высочество, крушение „Мудрости Чохаро“ было вызвано диверсией».

Майя почувствовал облегчение, когда явился Архипрелат, чтобы начать церемонию, хотя с некоторой долей вины сознавал, что задержка произошла по его вине. Похороны после захода солнца не предвещали ничего зловещего, так как до восхода оставалось много времени, но при дворе было достаточно блюстителей традиций, которые должны были счесть это за знак пренебрежения и неуважения. И не могло быть никаких сомнений, что каноник Орсева даст им знать, кто виноват.

Он заставил себя слушать красивый голос Архипрелата, и был благодарен вуали за то, что придворные не могут видеть его лица. Он нашел в толпе своих сестер Немран и Ведеро. Арбелан Драхаран и вдовствующая Императрица находились на должном и, должно быть, тщательно сохраняемом расстоянии друг от друга. Невеста Кириса, Стано Бажевин, неловко стояла в одиночестве. Принцесса Унтеленейса со своими детьми. Майя был примерно в возрасте девочек, когда умерла его мать; он с тревогой посмотрел на них, но не увидел за их покрывалами ничего, кроме торжественно распахнутых глаз. Он задумался, был ли его брат Немолис хорошим отцом, и дал ли он своим детям шанс полюбить себя. Идра, очень прямой и бледный, с достоинством стоял рядом с матерью; теперь он стал принцем Унтеленейса и, казалось, чувствовал груз ответственности, как и сам Майя.

Драхада посмотрели на него только один раз. Когда Архипрелат начал читать молитву над гробом Немолиса, его вдова Шевеан повернула голову; даже через вуаль ее взгляд пылал такой враждебностью, что Майя невольно отступил на шаг назад. Она отвернулась, избавив его от своего внимания, и Майя сжал пальцы на перилах балюстрады. Что-то случилось, подумал он. Во время клятвы он не нравился ей, но свою ненависть она выказала только сейчас.

Сострадание, подумал он, зафиксировав взгляд на Архипрелате и снова погрузился в молитву сострадания к мертвым. Это спасло его от мыслей.

Поминки, которые он как Император должен был открывать и закрывать, проводились в Унтелеане. Ему не разрешили присутствовать на поминках матери, так что он не знал, чего следует ожидать, и был смущен обнаружив накрытые столы и очищенный для танцев центр зала.

— Что мне делать? — Прошипел он в ухо Кале. — Я не умею танцевать!

— Вы и не должны, Ваше Высочество, — тихо сказал Кала. — Вы попросите придворных танцевать в честь мертвых, а сами сможете сидеть, стоять или танцевать, как вам угодно.

— Спасибо, — ответил Майя, правда, не совсем успокоенный.

Прежде чем подняться на помост, он откинул вуаль назад, теперь она давала ему ощущение не безопасности, а слепоты. Он повторил слова, подсказанные Калой, хотя они казались слишком неуклюжими и высокопарными; и еще он не мог судить о тоне своего голоса, звучал ли он искренне или раздраженно или скучно. Придворные смотрели на него с хищным блеском в глазах, но когда он сделал знак музыкантам, они послушно сформировали пары и заскользили по сверкающему полу заученными искусными движениями, которые Майя не решился бы повторить публично.

Ты должен научиться танцевать, сказал он себе и устало опустился на трон. Сиденье было не очень удобным, но по крайней мере, это было его место по праву. Бешелар и Кала заняли свои позиции по обе стороны престола. Майя отклонил голову назад, чтобы спросить Кала:

— Может быть, вы хотите присесть?

Со стороны Бешелара донеслось приглушенное сопение. Кала сказал:

— Спасибо, Ваше Высочество, но нет. Мы в порядке.

— А вы не хотели бы потанцевать?

— Ваше Высочество, пожалуйста, — прошипел Бешелар.

— Строго говоря, мы не являемся придворными, Ваше Высочество, — пояснил Кала. — Если бы мы не были вашими нохэчареями, мы не оказались бы здесь. Так что с нашей стороны было бы грубейшей бестактностью танцевать здесь, даже если бы в зале нашлись дамы, согласные принять нас в качестве партнеров.

— О, — сказал Майя, чувствуя себя очень молодым и глупым, и почти с облегчением услышал голос Бешелара, говорящий:

— Ваше Высочество, к нам идет лорд Чавар.

Майя повернул голову: к помосту бодрой рысцой приближался лорд-канцлер, за ним следовал молодой человек, такой же невысокий и коренастый, как сам Чавар, но одетый с естественной элегантностью, которой не хватало его отцу.

Они остановились у нижней ступени. Майя поманил их ближе, подавив в себе желание оставить Чавара внизу.

— Ваше Высочество, — сказал лорд-канцлер, вставая на колени, — можем ли мы представить вашему вниманию нашего сына Наревиса?

— Ваше Высочество, — сказал молодой человек, изящно опускаясь на одно колено.

— Мы рады, — ответил Майя.

Бессмысленная фраза, но она вполне удовлетворила Чавара и его сына.

Они поднялись, и Чавар продолжал:

— Мы понимаем, Ваше Высочество, как неприятно для вас в вашем возрасте оказаться при дворе без дружеского окружения.

За спиной Чавара Наревис закатил глаза и слегка подмигнул Его Императорскому Высочеству. Внезапно Майя почувствовал невыразимое облегчение. Он сухо сказал:

— Мы высоко ценим ваше внимание, лорд-канцлер, — но продолжать не стал, так как уже заметил, что любое выражение благодарности лорд-канцлер рассматривал как поощрение для новых завоеваний.

Чавар, сияя широкой улыбкой, поклонился и отошел в сторону, а Наревис пододвинулся ближе и прошептал:

— Ваше Высочество, мы должны извиниться. Но из многолетнего опыта мы уже знаем, что идея, засевшая у отца в голове, становится всесильной.

— Вовсе нет, — сказал Майя. — Мы благодарны. Мы не… то есть, у нас еще не было возможности познакомиться с нашим двором.

— Все случилось так быстро, не так ли? Ну, вряд ли мы сможем сейчас познакомить Императора со всеми нашими близкими друзьями, но если Ваше Высочество позволит…

Он замолчал, приподняв одну бровь в дружеской усмешке.

— Да?

— Мы были бы рады указать вам самых примечательных личностей. Мы знаем почти всех при дворе.

— Вы очень добры, — сказал Майя. — Пожалуйста.

Следующие четверть часа Наревис стоял около трона, развлекая Майю перечислением имен и кратким обзором наиболее скандальных сплетен. Майя слушал, смотрел и пытался запоминать, хотя опасался, что его память на имена и лица не так хороша, как бы ему хотелось. Затем Наревис извинился, улыбнулся и, сказав, что вряд ли Император захочет выбрать фаворитов, прежде чем сможет познакомиться со всеми придворными, удалился прочь, чтобы найти партнершу для следующего танца.