С тенью в душе - Ярослав Коваль

— Я понял. — И уже в голос: — Ну-ка, покажи арбаль, — и решительно протянул руку.

Это было чем-то вроде проверки. Поколебавшись, демон мне оружие протянул. Тяжёлая оказалась штука, но для одного-двух выстрелов в воздух вполне годится. Тетива толстая, серая, плотная, словно металлическая, и стрела, уже уложенная в ложбинку — толстая, длинная, должно быть, тяжёлая. Почему-то без оперения, но с фигурным утолщением на конце. Оценив пальцем остроту наконечника, я вернул арбалет владельцу.

— Куда направляетесь? Не в Ишниф?

Ответили мне не сразу.

— Туда, — сказал демон, чуть более антропоморфный, чем остальные. — Откуда такой интерес?

— Да вот, думаю. — И, настроившись на мысленное общение, уточнил у своей невольной спутницы: — Как будет правильнее — попроситься идти с ними или просто поставить их перед фактом?

— Даже и не знаю, — развеселилась она. — Зависит от тона. Пока держишься неплохо. Вообще забавно, я думала, вас, людей, воспитание больше портит.

— Нас жизнь портит намного сильнее, чем воспитание. Поэтому я тут и смог вообще найти правильный тон… Что ж, я, пожалуй, с вами поеду, так уж и быть. Если, конечно, эти твари не очень тихоходны, — и я небрежно кивнул на грузовых существ, равнодушно переминавшихся с ноги на ногу, пока погонщики были заняты другими делами.

— Да мы и без сопровождения доберёмся.

Я смерил собеседника бесстрастным взглядом.

— Кто тебе сказал, что я стану сопровождать? Мне удобно — и тебе, полагаю, будет удобнее. Безопаснее. До Ишнифа.

— Не поспоришь.

— Это «да», — пояснила мне айн. — Если не хочешь, чтоб тебе на шею сели, устраивайся сразу на спине у какого-нибудь из ездовых и отдыхай. Такой, как ты, у его караванчика в сопровождении — это огромная удача. Надо себя поставить.

— Это мы всегда пожалуйста… Странно, если будешь продолжать в том же духе, я скоро научусь себя здесь вести. И преуспею.

— Если б это было так просто… В общем, мне уже даже интересно, как у тебя всё дальше пойдёт. Азарт появляется.

— Делаешь хорошую мину при плохой игре?

— Ну, в какой-то степени, — без охоты ответила она. — Откровенно сказать, я уже отчасти привыкла. За столько-то лет… Если принимаешь правила игры, можешь и себе выгадать что-нибудь. Я на это очень рассчитываю.

Я с любопытством посмотрел бы на неё, если бы мог, но сейчас это было невозможно. Потрясающе было вести диалог с нею и одновременно общаться с караванщиками, один из которых взялся за дело с хозяйской сметкой и предпочёл сразу указать мне, на какое животное можно карабкаться, чтоб не перегрузить и так уже перегруженных. Указывал он мне с опаской, словно ожидал, что сейчас в ответ я влеплю ему чем-нибудь смертоносным. И пришлось смерить его холодным взглядом, чтоб не слишком обманывать ожидания, хотя вся предшествующая жизнь и воспитание настойчиво требовали от меня совсем другого поведения. Совладать с собой оказалось очень трудно.

А вокруг, пыля и туманясь, всё тянулась пустошь, равнодушная и вместе с тем грозная. Не так же просто пропадало без дела столь огромное пространство! Наверняка этой пустоте и безжизненности были свои причины. Доискиваться их мне не хотелось, поэтому я изображал бесстрастие и скуку. Смотреть не на что, делать нечего. Отвяжитесь все от меня.

— Даже я? — полюбопытствовала айн.

— Сейчас-то тебе что от меня нужно?

— Ну, какой ты неласковый, — она проявилась рядом смутным мреющим облачком, но достаточно чётким, чтоб разглядеть все подробности великолепной фигуры. — Я исправлю тебе настроение.

— Ты сейчас всему каравану исправишь настроение.

— Сколько раз повторять — видишь меня только ты. Только ты, и успокойся.

Она прильнула ко мне гибко-змеиным движением, которое однако не вызывало отторжения, наоборот — влекло. Как это всё-таки здорово временами — иметь дело не с реальной, а с отчасти воображаемой женщиной. При желании всегда можно наделить её желаемыми чертами. Если б ещё не её омерзительный характер…

— Так ли уж тебе не по вкусу мой характер? — промурлыкала она, ластясь. — А может, его ты и ценишь? Перчику добавляет?

— В наших с тобой отношениях что-либо друг в друге ценить можно только с такой точки зрения, что всё равно друг от друга не деться никуда. Так лучше уж видеть хорошее в плохом.

— Чарующее в пугающем, да? — она прильнула ко мне так близко, что я ощущал её дыхание, которого на самом деле не было.

Но о том, чего не было, я забыл, ощутив на губах её губы, а под ладонью — тело, которому едва ли можно было отыскать равное среди живых, человеческих женщин. Обнимая айн, я тем не менее помнил, что нахожусь на виду, ощущал и вздрагивающую холку ящера под боком, и тюки, подпирающие спину, и движение пеших спутников слева и справа. Смутно, очень смутно ощущал, но всё-таки мир реальный существовал в моём восприятии на тех же правах, что и пространство, созданное для меня пленной демоницей.

Я обнимал её и тонул в волнах жара и наслаждения, но даже в самый прочувствованный момент помнил — она мне враг, и терять голову нельзя.

— Почему ты не можешь отпустить свой дух? Разве ты этого не жаждешь? — прошептала она мне так, как могла бы произнести самая влюблённая на свете женщина.

— Не знаю…

— Так, может, прислушаешься к моему совету?

Этот вопрос стал чем-то вроде отрезвляющей пощёчины. Я не упустил ощущения, расцвечивающего мир всеми оттенками радости, но во многом очнулся, и реальное пространство демонического мира стало ближе, отчётливее, чем мир моего общения с айн.

— Ты упорна, я вижу. Так и мне, знаешь ли, уступать не к лицу. Чем я хуже тебя? Мы отправляемся в Ишниф, и я буду учиться у тамошнего правителя.

Она помолчала, потом отстранилась. Между нами, словно стена, возведённая из природного камня, выросла отчуждённость, звенящая, будто внезапно воцарившаяся тишина. Я спокойно пережидал этот момент — не потому, что до мелочей рассчитал или же почувствовал, как следует себя вести. Просто так получилось. Глубины нашего с айн взаимопонимания становились всё непрогляднее, и в какой-то момент я ощутил, что она наблюдает за мной с любопытством и умиротворением, спрятанным под наигранной обидой.

— И ты по-настоящему порадовалась бы, если б я поддался, уступил?

Она помедлила, прежде чем ответить, потому что неправда в общении со мной была ей так же недоступна, как и настоящая свобода воли.

— Испытала бы отвращение. Потому что принадлежу такому слабаку и слюнтяю, пусть и временно.

— А сейчас? Отвращения нет?

— Отвращения нет, — со вздохом согласилась она. — Ладно. Если ты хочешь обойти демона из числа властных (в том числе и правителя области), то тебе надо запомнить перво-наперво одну вещь. Демоны намного лучше, чем люди, чувствуют слабость. Если ты слаб, лучше сразу откажись от мысли чего-либо тут добиться. Если ты слаб — либо стань сильным, либо ложись и помирай.

— Это-то понятно.

— Это всем понятно, всем людям и всем демонам. Откуда, как ты думаешь, вокруг столько слабаков и полуразумного сора? Либо лень, либо неисправимое слюнтяйство.

— Ты считаешь силой только способность одержать верх над всем миром и всем показать козу?

— Нет. — Айн говорила как бы нехотя. — Слабость — это неспособность понять, что же тебе на самом деле нужно. Если человек по-настоящему хочет власти или знаний, он их добьётся. Если же он хочет их потому, что это вроде как здорово, и все должны этого хотеть, а в действительности ему желаемого не переварить — он слабак. Не может честно заглянуть себе в душу.

— Для людей более актуально — власть и деньги. Деньги — настоящий фетиш.

— Золото — та же власть. Всё — власть. Даже эта ваша вера — власть, не более. Только она и имеет вес. Тот, кто свободен от её сладостного влияния — сам себе мир и сам себе Бог. — Нежелание отвечать куда-то испарилось, теперь пленная демоница говорила с такой страстью, какой не проявляла даже в моих объятиях. — Но я не встречала подобных. А ты?

— Только читал. Продолжай. Что ещё мне надо запомнить?

Путешествие протекало не без приятности, хоть и напряжённо — временами. Я помнил даже в дремоте, что мне необходимо держать марку и не ронять преувеличенного чувства достоинства, если не желаю получить болт в спину. Караванщики общались со мной лишь по острой необходимости и очень коротко, словно бы опасались случайно сказать что-нибудь не то. Они готовили на всех одну и ту же походную кашу каждый вечер и каждое утро и ни разу не попытались возразить мне, когда я решительно накладывал себе порцию. Каша оказалась вполне съедобной и сытной, вот только слегка отдавала плесенью.

Горы постепенно таяли в дымке за спиной, пустошь по краям дороги становилась всё менее пустынной. Кое-где имелся даже намёк на растительность, но к деревьям, растущим группками, караван не приближался никогда, даже если устраивал стоянку поблизости от такой. И я не спрашивал, почему. Потом начали появляться строения и посёлки, правда, они так и скрывались в отдалении — к ним путешественники тоже не приближались.