Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1917 год. Распад - Олег Айрапетов

Поздним вечером 25 февраля (10 марта) на квартире у председателя Совета министров князя Голицына было собрано совещание правительства. Начавшись около 12 часов ночи, оно завершилось в 4 утра 26 февраля (11 марта)56. В ходе совещания обсуждался вопрос о роспуске Думы. Вызванные Протопопов, Хабалов, Белецкий и Глобачев производили впечатление колеблющихся людей, но тем не менее они предложили распустить Думу и ввести в городе осадное положение. В результате этот вопрос так и не был решен, но зато Голицын поручил министрам иностранных дел и земледелия вступить в консультации с лидерами Думы и намекнул на то, что в правительстве могут произойти перемены. Имелась в виду отставка Протопопова. Что касается демонстраций, то совет согласился с предложением Хабалова обратиться к их участникам с предупреждением о том, что войска будут действовать против них оружием57.

Правительство колебалось между политикой «кнута» и «пряника». Риттих требовал не останавливаться перед пролитием крови, потому что в противном случае ее прольется гораздо больше. Покровский предлагал обратиться к императору с просьбой разрешить уйти в отставку, так как члены правительства «не снискали доверия страны». В целом, большинство участников совещания все же склонялось к выбору решительных действий58. В результате было принято решение о введении осадного положения, но при этом главный исполнитель был в растерянности. «На членов Совета министров генерал Хабалов произвел неудовлетворительное впечатление, – вспоминал Барк. – Он, видимо, растерялся, и в нем не чувствовалось надлежащей энергии для проведения решительных мер»59.

Перед совещанием правительства Хабалов собрал начальников военных районов столицы: все они, без исключения, высказались за энергичное применение войск60. Среднее командное звено было настроено решительно, чего нельзя было сказать о высшем. Хабалов и Беляев продолжали колебаться, явно опасаясь брать на себя ответственность за последствия. Участник правительственного совещания вспоминал: «Заседание министров в этом отношении принесло пользу: два генерала, далеко не воинственные, набрались энергии и освободились от страха ответственности перед Царем и обществом»61. В результате диалог с общественностью лишался всякого смысла. Толку в нем в любом случае было немного, так как судьба страны уже решалась на улицах ее столицы. Тем не менее, сославшись на личную инициативу, Риттих и Покровский пригласили на совещание Маклакова и выразили свою уверенность в необходимости создания «ответственного министерства»62.

Объявления с суровыми предупреждениями были расклеены по всему городу. Казалось, они начинают действовать, а город – успокаиваться. Уже днем демонстранты были обстреляны войсками у Казанского собора. Особенно активно действовала учебная команда лейб-гвардии Волынского полка. Счет убитых и раненых пошел на десятки63. Улицы в центре были очищены от демонстрантов, на них остались лежать только трупы. Многим начинало казаться, что революция в очередной раз потерпела поражение64. Достаточно было появиться самому небольшому числу солдат, готовых действовать оружием, как обстановка сразу же начинала меняться. При первых же выстрелах толпа разбегалась65. Так, полуэскадрон 9-го запасного полка – около 80 человек под командованием одного корнета – всего несколькими залпами разогнал демонстрацию численностью в несколько десятков тысяч человек66. Вместе с тем в ряде случаев к вечеру пехота и даже юнкера стали действовать без особой решимости67.

Сторонники активных мер считали необходимым возвращение императора в столицу, так как только его присутствие могло заставить преодолеть неуверенность у колебавшихся членов правительства. Вечером 26 февраля (11 марта) Спиридович позвонил в Могилев Воейкову и сообщил ему об этом68. Николай II был спокоен и не торопился с отъездом, который планировал на вторник, 28 февраля (13 марта). В Ставке знали, что беспорядки в Петрограде приняли большой размах, но все же больше всего Верховного главнокомандующего и его начальника штаба беспокоило положение дел на Юго-Западном фронте, где весной должно было начаться наступление69. Там возникла опасная ситуация со снабжением. 25 февраля Николай II писал жене: «Последние снежные бури, окончившиеся вчера, по всем нашим югозападным ж.[елезно]-д.[орожным] линиям поставили армии в критическое положение. Если движение поездов немедленно не восстановится, то через 3–4 дня в войсках наступит настоящий голод»70. Внимание к этой проблеме легко объяснимо: если волнения в Петрограде были вызваны сложностями с обеспечением хлебом, то снежные заносы могли создать гораздо более опасную ситуацию в армии.

26 февраля (11 марта), в воскресенье, день в Ставке начался службой в соборе, которую вел отец Георгий Шавельский. На ней присутствовали Николай II, Алексеев, Свита, команды солдат и простые прихожане. Далее день следовал по обычному распорядку, но беспорядки в столице все больше и больше начали беспокоить императора71. Во второй половине дня информация о них вызвала у ряда сотрудников Ставки испуг. Алексеев держался спокойно: он предлагал императору перейти к решительным мерам для разрешения вопросов снабжения, осложняющих положение фронта и армии72.

В это время председатель Думы готовился связаться по телеграфу с императором по вопросу об ответственном правительстве. В 14:00 Нокс приехал к Родзянко на Фурштадтскую. О том, в каком настроении находился этот человек, свидетельствует дневник британского офицера. Кандидатуру на пост премьера Родзянко обсуждать не хотел, но дал ясно понять, что лучшим человеком на этом месте будет он сам. Понятливый британец догадался и спросил главу Думы, не согласится ли он принять эту ответственность на себя. «Он ответил утвердительно, что он, может быть, делает ошибку, но все же он сделает что-то. Как всегда, он предложил британскому и французскому послам сделать совместное представление (по его кандидатуре. – А. О.). Родзянко считает, что этот кризис пройдет, но неизбежно еще будут возникать похожие кризисы, так как людям до смерти надоело правительство. Боюсь, что Родзянко велик только физическими размерами»73. Именно после этого разговора он убеждал, что некое лицо, обличенное доверием, сможет навести порядок на улицах. Между тем в Петрограде порядок начал покидать не только улицы, но и казармы.

Беспорядки перерастают в революцию

Уже вечером 26 февраля (11 марта) взбунтовалась 4-я рота запасного батальона лейб-гвардии Павловского полка. Переполненные запасными казармы, почти полное отсутствие офицеров, отсутствие обучения (хорошо дело было поставлено лишь в учебной команде) – все это привело к тому, что значительная часть солдат, вооружившись, пошла за агитаторами-рабочими на улицу. Бунт был подавлен с помощью преображенцев, но 21 солдату с оружием удалось бежать. Новость о том, что солдаты стали переходить на сторону революции, ободрила улицу и усилила натиск пропагандистов на войска1.

Движение еще оставалось преимущественно стихийным. «Настроение в рабочих кварталах, – вспоминал о ситуации, сложившейся с 26 на 27 февраля В. Д. Бонч-Бруевич, – было сильно приподнятое, полное решимости и воли к действию. Но никак нельзя сказать, что тем движением, которое нарастало с каждым часом, кто-либо руководил»2. Характерно, что активность демонстрантов, стремившихся в центр города, резко возрастала к середине светового дня и падала с наступлением сумерек. К вечеру 26 февраля (11 марта), после стрельбы по толпе, ситуация в центре Петрограда казалась стабильной, а в ночь на 27 февраля (12 марта) Невский, освещаемый прожектором с Адмиралтейства, полностью обезлюдел. После полуночи полная тишина иногда прерывалась винтовочными выстрелами3.

Приблизительно в два часа ночи петроградский градоначальник подошел к окну своего штаба: «Столица спала. Казалось, отдыхала от безобразий последних дней, лишь у пылающих костров жались извозчики, а около них неподвижно стоял неизменный страж порядка – старый петербургский городовой»4. На самом деле, идиллии не было. Одинокого полицейского не просто было встретить вдалеке от здания градоначальства на Гороховой, во дворе которого, кстати, с началом волнений расположился жандармский дивизион5. «На улицах пустынно. Полиции нет, – вспоминал Спиридович. – Изредка встречаются патрули или разъезды. Спокойно. Зловеще спокойно. Но неспокойно в казармах. Всюду разговоры о событиях за день. Обсуждают бунт Павловцев. Смущены не только солдаты, но и офицеры. Офицеры видели за день на улицах полную бестолочь. Нет руководительства. Нет старшего начальника»6.

Все сильнее сказывалось недостаточное количество офицеров в запасных частях. Количественная и качественная слабость командных кадров приводила к тому, что войска быстро терялись в сложной, наэлектризованной обстановке противостояния с демонстрантами. «Войска вышли на улицу без офицеров, – писал об этих днях А. И. Деникин, – слились с толпой и восприняли ее психологию»7. Патрули и разъезды выходили в наряд без офицеров. «Город не походил на самого себя, – писал американский журналист. – На улицах почти никого не было, кроме групп солдат, которые производили впечатление часовых, о которых забыли. Не было видно ни одного полицейского»8. Пока старшие командиры в столице старались ускользнуть от ответственности и отдачи приказов, активизировались политики.