Солнце и луна, лед и снег - Джессика Джордж

Настала очередь Тордис смеяться.

— Точь-в-точь наша матушка. Но тебе вроде бы нечего скрывать, — заметила сестра.

Ласси опустила глаза, и сестра взглянула на нее пристальнее:

— Или есть?

— Н-нет.

Тордис обошла кровать и обняла младшую за плечи.

— Что тревожит тебя, сестренка?

— Ничего, — ответила ласси, складывая и перекладывая сорочку.

Даже для ее собственного уха это слово прозвучало откровенной ложью.

— Ничего?

— Просто… — Ласси внезапно замолчала.

— Просто что?

Два голоса сражались в голове у ласси. Один, принадлежащий белому медведю, предупреждал ее не выдавать никаких «тайн». Второй голос, ее собственный, едва не плакал от одиночества, когда сестра обняла ее. Ласси наслаждалась обществом исбьорна, но между ним и любым человеческим существом, особенно одной из сестер, лежала пропасть.

— Просто… — Она все еще колебалась, не зная, как начать. — Ладно, только маме с папой не говори, но каждую ночь кто-то ложится ко мне в постель, — выпалила она на одном дыхании.

— Кто-то ложится к тебе в постель? Кто? — Тордис свела брови на переносице.

— Не знаю, — пожала плечами ласси. — Ночью мне никак не удается найти свечу. Кровать огромная, и… кто-то просто ложится на другую сторону и засыпает. А наутро — никого.

— Кто-то?

— Или что-то. Я не вижу…

Тордис в ужасе схватилась за горло:

— Оно хоть человеческое?

— Думаю, да.

— Откуда ты знаешь?

Ласси покраснела.

— Я ощупала ему голову, — прошептала она.

— Это мужчина? — Глаза Тордис сузились.

Ласси не пришлось говорить. Пылающие щеки сказали все.

— Незнакомый мужчина лежит рядом с тобой каждую ночь? Бедное дитя! — Тордис поцокала языком. — Знаешь, на самом деле вовсе не обязательно, что это мужчина, даже если на ощупь…

Ласси отстранилась, чтобы лучше видеть лицо Тордис.

— Я тебя не понимаю…

— Дворец-то заколдованный, — напомнила сестра. — Этот… мужчина… который делит с тобой постель, тоже наверняка заколдован. Например, ужасный тролль притворяется человеком, чтобы внушить тебе ложное чувство безопасности.

— Мне так не кажется.

Ласси говорила правду. Было нечто очень… постоянное и обыденное в ее ночном госте. По сравнению с минотавром в кухне он выглядел почти скучным.

— А если этот неведомо кто играет с тобой в некую игру? Постепенно убеждает тебя в своей невинности, пока ты вообще не позабудешь о его присутствии?

— Но какой в этом прок?

— Живя в такой глухомани, как наша, всякого наслушаешься — жуткое дело, — сказала Тордис с мрачной уверенностью. — Ты не знаешь, на какие пакости способна эта тварь.

— Но я не чувствую угрозы, — возразила ласси.

Сестра только головой покачала:

— Неважно. Тебе надо взглянуть на это существо при ярком свете, чтобы убедиться, что это не какое-то ужасное чудовище.

— Но говорю же тебе: ночью даже свечки не найти, а камин гаснет.

Тордис пожевала губами, затем подошла к канделябру на комоде. Ласси не зажигала у себя свечи, потому что они были сделаны матерью, с добавкой трав, от которых она чихала. Сестра вынула из кармана передника ножницы и отрезала у свечи верхушку. Она протянула ласси этот кусочек свечи вместе с коробком спичек, вынутым из другого кармана.

— Возьми это и посмотри на чудовище, с которым делишь постель, — посоветовала ей Тордис. — Наш священник говорит, что свеча, отлитая в христианском доме, способна развеять любой морок. Это единственный способ убедиться, что ты в безопасности.

— А если нет? — Ласси почувствовала, как по спине пополз холодок.

— Поступай, как сочтешь нужным: запирайся на ночь или беги из дворца и возвращайся домой. — Тордис сунула коробок и свечку в руки сестренке. — Носи их всегда при себе. Обещай мне.

— Хорошо, — сказала ласси, скорее чтобы успокоить Тордис, чем соглашаясь с ней.

На глазах у сестры она спрятала оба предмета за корсаж платья. От трав в свече у нее защекотало в носу и зачесалось там, где свечка соприкасалась с кожей. Девушка тайком вытерла руки об одну из сорочек, которую упаковывала.

— Я только схожу посмотрю, не проснулся ли папа. — Она бочком обошла кровать, начиная жалеть, что вообще раскрыла рот.

Последние драгоценные часы с отцом ласси провела в тревоге. Она не могла сосредоточиться на романе, который они торопились дочитать, да и кожа на груди чесалась все сильнее, по мере того как воск нагревался от тепла ее тела. Когда настала пора прощаться с родными, она была злая, уставшая и покрылась сыпью.

— Вернуться бы уже во дворец, там хоть ванну принять можно, — проворчала она Ролло, пока они ждали в маленькой рощице за городом.

Аскель и Торст привезли ее туда, но она заставила их тотчас уехать, понимая, что исбьорн при братьях не покажется.

— Ты пришла, — сказал он, выходя из-за деревьев, словно вызванный ее мыслями.

Несмотря на сыпь и плохое настроение, у нее внутри все затрепетало от радости при виде медведя и по лицу расползлась широченная улыбка.

— Конечно. Я же дала слово!

Ласси без приглашения вскарабкалась ему на спину и ударила его пятками по ребрам, словно коня:

— Поехали.

Она потерла грудь, мечтая, чтобы зуд прекратился.

Медведь пророкотал что-то, то ли смеясь, то ли жалуясь, и сорвался с места. Ролло помчался следом, вывалив язык от предвкушения. Они направлялись домой.

Глава 19

По возвращении во дворец жизнь вскоре снова вошла в колею. Ласси читала и упорно постигала тролльский язык. Они с исбьорном вместе сидели за обеденным столом и разговаривали, а иногда она ездила на нем верхом, когда он бегал наперегонки с Ролло по снежной равнине. Всякий раз, заподозрив, что медведь или кто-то из слуг утратил бдительность, она выпаливала вопрос в надежде застать их врасплох и получить ответ.

Впрочем, ей не многого удалось добиться. И слуги, и исбьорн привыкли к ее внезапным наскокам и хранили по поводу троллей или колдовства глухое молчание.

Но не все оставалось по-прежнему. Ласси понимала, как расстроила Эразма своими вопросами, но надеялась, что со временем страхи его поутихнут и он снова станет прислуживать ей. От Фионы радости было мало, да и Ролло тоже скучал по фавну.

— Мадам Грей… — обратилась она к домоправительнице, которая складывала льняные салфетки на конце длинного кухонного стола. — А где Эразм? Я уже месяц как вернулась, а до сих пор его не видела. Он все еще сердится на меня?

Крепкие гранитно-серые ладони домоправительницы сомкнулись на складываемой салфетке, смяв ее в крохотный шарик. Закрыв каменные глаза, она тяжело задышала носом. От этого ноздри у нее раздувались, превращая лицо горгульи из просто некрасивого в откровенно жуткое.

Ласси отпрянула.

— Мадам Грей?

Саламандры прекратили резвиться в кухонном очаге. Гарт бросил нож, который точил, и на цыпочках вышел из кухни, ругаясь себе под нос.

Мадам Грей разжала кулаки. Ногти ее проткнули тонкий лен салфетки. — Она разгладила ткань, обозрела дырки и бросила салфетку в огонь, где кто-то из саламандр одним дыханием превратил ее в пепел. Домоправительница пошевелила серыми крыльями — этого ласси никогда раньше не видела, они всегда были сложены на спине. Когда крылья снова поникли, мадам Грей взглянула на ласси и произнесла:

— Эразма здесь больше нет.

— А где он?

— Его здесь больше нет, — повторила мадам Грей. Она откашлялась, произведя такой звук, словно встряхнули бочку с камнями. — Наверное, вам не следует проводить столько времени в кухне со слугами, госпожа. Это неприлично.

Понимая, что ее выгоняют, ласси встала и вышла из кухни. Наверху, в большом зале с колоннами развалился у огня Ролло. Девушка взглянула на резьбу на каминной полке, но глаз не цеплялся за знакомый до последней черточки узор. Почесав волка под ребрами мыском туфли, она направилась к себе в покои и проверила пустой дневник, не появилось ли там новостей. Но никто в тот день не писал. Ханс Петер вообще ни словом не обмолвился с тех пор, как она вернулась во дворец.

— Ладно, я заставлю его написать, — проворчала она.

Усевшись за изящный ледяной письменный столик, ласси взяла перо. Наверху страницы она написала сообщение для Йорунн, извинившись перед ней, поскольку дальнейшее предназначалось только для глаз Ханса Петера. Затем она передала слова мадам Грей, описала ее внезапное возбуждение, молчание саламандр и резкий уход минотавра.

«Я знаю, что фавн и остальные были здесь, когда здесь жил ты, — написала она. — Куда, по-твоему, мог подеваться Эразм? Вряд ли он вернулся домой. Но не убежал же? Я беспокоюсь за него».

Ласси поставила затейливую подпись и закрыла дневник. Чувствуя себя гораздо лучше, она направилась в гардеробную и сняла с вешалки зеленое платье, которое задумала перешить. Раньше одежда ее не особенно занимала, поскольку собственной у нее, по сути, и не было. Но теперь, обретя бесконечный источник красивых нарядов, она постепенно проникалась присущим ее полу тщеславием.