Легенда озера Гранд - Жанна Аллан

Они с Николасом были похожи. Только отец был чуть постарше, чуть пониже ростом, не такой сухой, с седыми прядями в курчавых черных волосах, но его глаза, охваченные сеткой морщин, были копией темно-карих глаз Николаса. Когда он смеялся над рассказом Николаса о том, как тот расследовал исчезновение Скотта, его глаза излучали такую же теплоту и радость.

С тех пор как приехал, он несколько раз взглянул на Рэйчел. Изучая ее? Осуждая? Быть может, интересуясь, каково ощущать себя дочерью преступника? Только это не так. Ее отец невиновен. И лучше всех это знал мужчина, который медленно, даже неохотно поднимался по причалу.

Дети Дайаны, Энди и Джоджо, явно его обожали. Но это ничего не значило. Она читала, что внуки гангстеров часто обожают их.

Они с Николасом поспорили, говорить ли ему заранее о том, что они хотели бы побеседовать с ним об отце Рэйчел. Рэйчел возражала против этого. Николас настаивал. Потом он просто стал игнорировать ее возражения, просьбы и рассуждения.

Ленч комом лежал у нее в желудке. В первый раз она спросила себя, стоило ли затевать все это. Столкнуть камень с горы было легко. Трудность состояла в том, чтобы контролировать, куда он покатится. Ее отец мертв, и мало кто знает о причине его смерти. Может быть, ей следовало бы успокоиться? Нет. Она не имела на это права. Ведь он был невиновен.

Вытянувшись на выцветшем палубном кресле, лейтенант Бонелли вынул трубку из кармана пиджака.

— Ева, мама Ника, заставила меня бросить курить много лет назад, но я до сих пор думаю с этой штукой во рту.

Ласточка низко пролетела над водой. Рэйчел задержала дыхание и выдохнула, когда она взмыла в воздух.

Старший Бонелли откинулся в кресле, опустив на глаза поля шляпы, чтобы укрыться от горячего июльского солнца.

— Вы, наверное, не помните, но я видел вас в тот день.

Она могла бы поклясться, что помнит каждую деталь того ужасного дня. Но она не помнила, чтобы отец Николаса был там.

— Я сидел в неприметной полицейской машине, когда лейтенант зашел к вам в дом, чтобы сообщить вашей матери о происшедшем. Вы были такой худышкой с гривой ярко-рыжих волос, сверкающих на солнце. Тот сентябрь был необычно теплым, и окна в машине были открыты. Ваш брат подскочил к машине и спросил, кто я такой. Вы подошли вслед за ним и прочитали ему лекцию, чтобы он не разговаривал с посторонними.

— Она, должно быть, родилась командиром, — сказал Николас.

Мимо промчалась моторная лодка. Она прошла близко к берегу, так что волны заплескались о камни и причал закачался.

— Вы очень подозрительно посмотрели на меня, — слегка улыбнулся Джозеф Бонелли. — Ваши глаза казались слишком большими на вашем лице. Позже я пытался описать Еве их цвет, но мне не удалось.

— Цвет зеленой бутылки из-под пива, если через нее смотреть на солнце, — сказал Николас.

Джозеф Бонелли украдкой взглянул на Рэйчел.

— Думаю, ты прав. Ну, все равно, — он пососал черенок трубки, — потом лейтенант вышел, и ваша мать позвала вас обоих домой.

Его слова перенесли ее назад. Мама была такой тихой, такой спокойной. Их отец умер, сказала она. Сбит полицейской машиной. Они объяснили, что их отец украл деньги, но это неправда. Он не был вором. Неважно, что говорят другие, он не был вором. Он любил их. Он не оставил бы их. Он не был вором. Мать повторяла эти три предложения снова и снова. В тот день, на той неделе, до тех пор, пока они не отпечатались у них в мозгу. Эти слова образовали каменную стену, на которую они опирались в самые трудные времена.

Ночью мать одиноко плакала в темноте. В своей комнате, бродя по дому. Рэйчел никогда не говорила ни ей, ни брату о том, что она слышала это. Она хотела бы знать, лежал ли и Тони по ночам без сна, прислушиваясь к рыданиям матери, не в силах, как и Рэйчел, облегчить ее боль и муку.

Еще одну вещь мать заставила их запомнить. Никогда и никому, даже своим лучшим друзьям, они не должны говорить о том, что сказали полицейские про их отца. Потому что полицейские ошибались.

А теперь она сидит здесь, сжав руку сына одного из полицейских. Рэйчел моргнула. Когда она схватила руку Ника?

Вынув трубку изо рта, Джозеф Бонелли постучал ею по ручке кресла, прежде чем снова взять черенок в рот.

— Николас сказал, что вы хотели расспросить меня о вашем отце? Что именно вы хотите узнать?

— Я не верю, что он продавал информацию о согласованных ценах на подряды компании Паркера и Тэйна их конкурентам.

— Она думает, что вы ложно его обвинили, — прямо сказал Николас. — Или ты, или Роберт Тэйн.

Джозеф Бонелли вынул трубку изо рта и непонимающе уставился на сына. Ник пожал плечами.

Как бы давая понять, что она заблуждается и не в своем уме. Рэйчел выдернула руку.

— Такое вполне возможно, — произнесла она. — Мой отец не был вором.

Ее слова словно заморозили их троих, и они застыли в молчании. Рэйчел казалось, что она парит в воздухе, наблюдая за этой сценой со стороны. Над озером что-то громко хлопнуло — это порыв внезапно налетевшего ветра наполнил повисший парус маленькой лодки, проплывавшей мимо них. Дома на другой стороне озера, раньше запертые, тихие, на праздники ожили, причалы и берега заполнили люди, издали напоминавшие муравьев. В воздухе витали ароматы готовящегося на жаровнях мяса.

— Я не вполне понял Николаса, — наконец произнес Джозеф Бонелли. Он вздохнул. — Полагаю, вы расскажете мне, что знаете.

Рэйчел рассказала ему.

— Так объяснила случившееся ваша мать?

— Вы хотите сказать, что она лгала?

Он ответил не сразу, потом заговорил, намеренно тщательно подбирая слова:

— Настоящими жертвами преступления вашего отца стали ваша мать и вы с братом. Она была вынуждена в одиночку растить двоих детей. — Он помедлил. — Мы все делаем ошибки, порой с самыми добрыми намерениями. Сознавать это бывает очень грустно, но люди слишком слабы, чтобы сопротивляться искушению. Они убеждают себя в своей правоте, находят тысячи извинений.

— Мой отец не был слабым.

Он продолжал, словно не слыша ее:

— Вашу мать заверили, что в связи со смертью вашего отца Тэйн хочет, чтобы дело было закрыто. Я не знаю, зачем она вам это рассказала. Вам не было нужды знать об этом. Не было необходимости омрачать ваши воспоминания.

— Я не нуждаюсь в ваших оскорбительных объяснениях, — твердо сказала Рэйчел. — Ничто не может омрачить воспоминания о моем отце. — Николас накрыл ее руку своей. То ли призывая успокоиться, держать себя в рамках, то ли тревожась за нее. Не обращая внимания на приличия, она сбросила его руку. — Не называйте его преступником. Он им не был.