Жернова. Книга 1 - Вик Росс

людей древками трезубцев к краям лестницы, чтобы полностью освободить проход. Жрец уселся в портшез, и четверо порхов осторожно подняли и понесли его вверх. А из повозки за веревку на шее вытянули босую беременную женщину в одной рубахе. Ее рот был забит пробкой, руки связаны за спиной.

— Ловчие схватили гнилушку! Урхуд! — вонзились в уши крики из толпы. То и дело оступаясь, беременная тяжело поднималась по ступеням, Бренн видел ее уродливо растянутые пробкой губы и раздуваемые от нехватки воздуха ноздри. Народ шарахался, делая оберегающие от скверны знаки.

— Чуешь, как от нее холодом-то веет, — услышал Бренн за спиной громкий шепот.

— И не говори, прям будто душу высасывает, тварь, глазами-то как ворочает, стерва… Видать, ищет-ищет, кого бы сгноить… И ублюдка своего, поди от храфна поганого зачала, паскуда брюхатая…

За женщиной из повозки вытолкнули здорового верзилу, и Бренн в недоумении замер — несмотря на разбитый распухший нос и ротовую пробку, искажающее черты лица, человека невозможно было не узнать.

— Да это же Сирос — помощник пекаря… — услыхал он громкий возглас снизу.

— Хрень какая! — в другом голосе слышалась растерянность, — кой кукиш пекаря-то угораздило попасть в темные уроды? Кобелина он, конечно, знатный, но окромя этого за ним вроде ничего такого не водилось…

Бренн не верил глазам — Сирос — урхуд? — это же курам на смех. Кроме похоти, обжорства, да ябедничества его не в чем было обвинить… Оттянутые назад плечи и скрученные ремнем локти за спиной доставляли парню сильную боль, и его громкие стоны хорошо слышались в повисшей тишине. Когда мимо вели беременную, Бренну даже не пришлось напрягаться, чтобы уловить слабый запах яджу с оттенком древесной коры. Но это был чистый светлый запах, в нем не было примеси грязи и скверны.

Перед жерлом коридора женщина вдруг остановилась, издавая странные горловые хрипы, будто давилась чем-то. По ее ногам потекла моча. Распорядитель резво отскочил, с отвращением глядя на ее торчащий из-под рубахи живот и выпирающие груди. — Жаль, что нельзя вытащить пробку из твоего поганого рта, гнилая уродка, — прошипел он. — Иначе ты бы языком вылизывала сейчас свои мерзкие выделения.

От праведного гнева кончик его носа дрожал, а полная верхняя губа вздернулась, обнажая мелкие выбеленные зубы. Стражник толкнул урхуд в спину древком пики, заставляя идти дальше, а из-за двери на четвереньках выползли две порхи, и, почти касаясь лицами пола, стали вытирать лужу и мокрые следы за преступницей. Затем в дверь втолкнули скулящего Сироса, от которого едко и кисло воняло потом и ужасом. Бренн отвернулся. Наверное, и я также воняю страхом… — мелькнуло в голове. Он нашел глазами опекуна, почти потерявшегося среди толпы зевак. Тот кивнул ему, но легче не стало.

Тут эфеб сделал знак, чтобы Бренн поднялся на площадку портика, и он шагнул на последнюю ступень. Скользя равнодушным взглядом над головами людей, что ожидали на ступенях, распорядитель молча показал один палец. От Непорочного повеяло давно скисшим молоком. Бренн невольно поморщился и про себя усмехнулся — этому похожему на бабу жрецу никогда не подняться до следующего ранга. Нажав на плечо Бренна жезлом, эфеб велел: — Идешь вместе с уродами в Судейский зал!

Главный коридор, освещенный тусклыми красными светильниками, ветвился множеством отходящих от него узких коридоров с дверями, рядом с которыми стояли ссутулившиеся фигуры просителей. Первым эдиры поволокли пекаря, который мелко семенил, скрючившись в три погибели, так высоко вздернули ему за спиной запястья. Следом вели скулящую женщину и Бренна. Страж постоянно подталкивал его в поясницу древком короткого копья, но идти быстрее не получалось — перед Бренном еле передвигала ноги несчастная беременная, и при толчках он едва не утыкался ей в спину.

Как заклинание, в голове билась единственная мысль — пусть они найдут совсем хилую искру! Слабую и жалкую… Пусть будет так!

Глава 8. Суд Яджу

Гулкий зал Судейской встретил подозреваемых стылым холодом и густым сумраком. Любой звук, — будь то слово, шепот, всхлип или шлепанье босых ног — многократно отражался от стен. Всех поставили перед высоким каменным подиумом, где за длинным столом сидело трое Непорочных. Их лица были закрыты белевшими в полутьме масками с черными дырами для глаз. Лежавшие перед Жрецами свитки и документы освещались бледно-синим светом низких ламп. На пекаря Бренн старался не смотреть, да Сирос будто и сам не узнавал его — смотрел в одну точку стеклянными глазами и стонал.

Бренн всей кожей ощущал, как белые маски бесстрастно сверлят его черными прорезями глаз. По потному телу от холода бегали мурашки, заставляя напрягаться еще больше. Бренн покосился на промокший подол рубахи стоящей рядом беременной — только бы не обоссаться, как в пять лет. Такой позор станет тут же известен и в кварталах Нижнего города.

Женщину вытолкнули вперед. С низкого сводчатого потолка на нее хлынул столп белесого света, и она оказалась в центре светового пятна. Холодный голос, казалось, раздался со всех сторон, и кто из Судей произносил слова, было непонятно: — Марта Шрин, двадцати лет, повитуха. Безмужняя, трое детей.

Повисла долгая мучительная пауза, и Голос вновь загремел под сводами: — Шрин обвиняется в сокрытии и применении гнилой яджу. Проверка в Испытательном Рауме не требуется, поскольку двадцать благонадежных свидетелей подтвердили, что Шрин принудительно изымала плод из чрева женщин, сжигала ядовитые травы, крысиный помет, когти птиц и окуривала рожениц их дымами. Поила зельем со змеиными и жабьими головами. Имела сношения с темными сущностями, от которых, возможно родила своих отпрысков, вываривала живых младенцев, принося их в дар чернобогу Калиба.

Бренн онемел от кошмарности предъявляемых Марте Шрин обвинений и тому, что дознаватели даже не собирались проводить проверку — они просто поверили на слово людям, которые донесли на нее. Женщина завыла, замотала головой, отвергая сказанное судьями, но Голос обрушился на нее с новой силой:

— В соответствии с Кодексом, Марта Шрин, как гнилая урхуд, — безликий судья опять сделал долгую паузу, и женщина затряслась, — приговаривается к публичному вырезанию языка, ослеплению, и последующей казни посредством длительного копчения над углями.

Снова пауза, и снова гремел бесстрастный голос, от которого гудела голова: — Выношенный и оскверненный гнилью плод, будет уничтожен вместе с ней. Детей гнилой особи Шрин проверят на заражение гнилью. Если они чисты, то их разделят и передадут для должного воспитания в Детские гнезда.