Избранное: Христианская философия - Жильсон Этьен

Такое сближение Дунса Скота и Декарта, как нам кажется, требует самых серьезных оговорок и не защищено от целого ряда возражений. Оно одновременно искажает как истинную мысль Декарта, так и истинную мысль Дунса Скота, приписывая Декарту теорию главенства воли, которой он не придерживался, а Дунсу Скоту — концепцию божественной свободы, которой у него не было.

Не вызывает ни малейшего сомнения, что Декарт не устанавливал главенство божественной воли над божественным разумом в том смысле, как это понимал Дунс Скот. Нельзя даже сказать, что в человеке Декарт подчинял разум воле; нигде он не задается классическим вопросом схоластики, что из них обладает большим достоинством. Один только знаменитый текст «Четвертого размышления»[6*], к которому мы еще вернемся, приписывает, как кажется, воле, рассматриваемой как бесконечная сама по себе, бесспорное превосходство над нашим разумом, который, напротив, конечен. Но данный текст надо исследовать в его собственном контексте, чтобы выяснить на основании совокупности содержащейся в нем аргументации точный смысл и значимость данного положения. Нужно также прояснить этот текст с помощью его источников, а некоторые из них, бесспорно, содержатся в учении св. Фомы, который, впрочем, всегда говорил о главенстве разума по отношению к воле. Можно привести многочисленные свидетельства того, что Декарт никогда не учил о главенстве воли у человека[263]; его глубокая критика интеллектуализма учения о свободе как безразличии является явным осуждением такой идеи. Но введенное самим Декартом радикальное различение между сущностью человеческой свободы и сущностью свободы божественной может навести на мысль, что если в человеке воля не главенствует, то она может главенствовать у Бога. Бог может сотворить все, что Он пожелает, одним тем, что Он этого желает, и Его желания достаточно, чтобы это было истинным и благим. Подобно Дунсу Скоту, он учит, что сотворенное Богом является благим, потому что это сотворил Бог, а вовсе не так обстоит дело, что Бог сотворил это, потому что это является благим. Как и Дунс Скот, он учит, что Бог может перевернуть основания (les fondements) природного и морального порядка (если отвлечься от его неизменности) и заменить их другими, которые будут столь же благи, если их пожелает Господь. Поэтому может показаться очевидным, что Декарт, как и Дунс Скот, рассматривал божественную свободу в аспекте абсолютной независимости и подлинного главенства воли.

Тем не менее нам представляется, что такая интерпретация вступает в противоречие как со многими текстами Декарта, так и с его настоящими намерениями. Прежде всего заметим, что если обратить внимание на выражения, используемые самим Декартом, то будет странно называть его учение о божественной свободе учением о главенстве воли. Как он на самом деле выражается? — «Одно и то же в Боге — желать и знать…», «В Боге это одно и то же — волить, постигать и творить, причем ни одно не предшествует другому ne quidem ratione[7*]». Мало того, что такие выражения невозможно интерпретировать как утверждения главенства воли, они выражают опровержение и осуждение подобного утверждения. Как воля может быть в Боге главенствующей по отношению к разуму, если она составляет с ним одно, если она является самим этим разумом? К Богу как его понимает Декарт выражение «главенство воли» неприменимо. Иллюзия, без сомнения, порождается некоторыми двусмысленными выражениями, которых в известных случаях трудно бывает избежать. Декарт выступает против своих оппонентов, которые различают в Боге разум и волю и хотят вынести из сферы Его свободного выбора сущности истины и блага. С точки зрения этих философов, божественная воля никак не участвует в конституировании сущностей: она просто принимает их такими, какими находит в божественном разуме. Легко понять, что Декарт, стремясь преодолеть вводимые в божественную сущность различения, подчеркивает роль воли в сотворении вечных истин. Бог не сделан по нашему образу и подобию; Он бесконечен и един; Бог не обсуждает сам с собой и не ищет в себе истину, Он сам является неделимым источником этой истины. Сущности вещей зависят поэтому не только от Его разума, но и от Его воли, а поскольку <оппоненты Декарта> отрицали именно воздействие воли, то на ней и приходится ставить ударение, чтобы пояснить новую точку зрения. Поэтому Декарт и повторяет при каждом удобном случае, что Бог «желает», чтобы благо было тем, что оно есть; что он «желает», чтобы вечные истины были именно такими, каковы они есть. Подобные выражения имеют только один смысл: истоком всякого блага, как и всякой истины, является божественный разум, но в такой же мере и божественная воля, от этого разума неотличимая. Нужно ли искать здесь утверждение главенства божественной воли? Разумеется, нет. Для того, чтобы можно было говорить о главенстве, нужен приоритет; и Декарт утверждает, что божественная воля творит благо и истину, именно для того, чтобы оспорить тех, кто вводит какой бы то ни было порядок приоритета между божественным разумом и Его волей. Из этих двух атрибутов Бога, которые, согласно Декарту, совпадают, ни у одного не может быть никакого приоритета по отношению к другому ни в каком смысле.

Если Декарт не утверждал ничего подобного учению Дунса Скота о главенстве божественной воли, то и Дунс Скот, со своей стороны, не придерживался ничего подобного декартовскому учению о творении Богом сущностей блага и вечных истин. Наше утверждение не содержит ничего нового, и те, кто знакомился с Дунсом Скотом из первых рук, на этот счет не заблуждаются[264]. Посмотрим на данный вопрос с той точки зрения, которая нас здесь особенно интересует: возможного сопоставления Дунса Скота и Декарта. Прежде всего нужно признать, что Дунс Скот приписывает творящей воле Бога гораздо больше свободы, чем св. Фома; точнее, он гораздо охотнее, нежели св. Фома, настаивает на абсолютной недетерминированности, которую надо признать в конце концов за этой волей. И один, и другой теолог согласны, что воля Бога сама по себе обращается лишь к наисовершеннейшему благу, каковое есть ее собственная благость; таким образом, она необходимо желает лишь того, что сущностно связано с ее собственной благостью, каковы все божественные атрибуты и действия (processions divines). Что касается сотворенных вещей, то они связаны с благостью Бога лишь акцидентальным образом, потому что творения ничего не могут прибавить к Его собственной благости, подобно тому как точка ничего не добавляет к линии[265]. Поэтому Бога ничто не вынуждает желать творений. Зададимся теперь вопросом, мог ли Бог пожелать иных творений, нежели те, которых Он пожелал. Скот отвечает, что Бог мог бы, потому что никакое творение не соединено необходимым образом с Его сущностью. Мог ли бы Бог пожелать творений, подчиняющихся другим моральным законам, нежели те, которым Он их подчинил? Да, потому что эти законы и их справедливость не соединены необходимым образом с его сущностью. Так же как и сами творения, законы, посредством которых Бог воздействует на творения, во власти Бога. Ибо если закон, согласно которому действует некоторое существо, как и справедливость этого закона, находятся в его власти, оно может действовать противно данному закону и все равно действовать справедливо, потому что может сделать справедливым и иной закон. Так, король по своему усмотрению определяет законы, по которым он управляет своими подданными. Следовательно, имеются некоторые общие законы относительно того, что следует делать, установленные божественной волей, а не божественным разумом первично по отношению к акту воли. Бог может избрать и другие. Например, разум Бога предлагает Его воле такой закон: никто не может спастись без благодати. Если этот закон нравится свободной воле Бога, то он будет справедливым; и то же относительно всех других законов. Таким образом, что касается божественного могущества, называемого potentia ordinata[9*], оно может действовать лишь сообразно тем законам, которые само на себя наложило; но если рассматривать абсолютное могущество Бога, то оно может действовать и вопреки этим законам, и Его действие все равно будет справедливым, и тут нет никакого противоречия. Подобно тому, в самом деле, как Бог может действовать иначе, чем Он действует, Он мог бы установить другой закон, и закон этот будет тем не менее справедливым; ибо если Бог его устанавливает, он и становится справедливым, так как любой закон является справедливым только потому, что принят божественной волей[266]. Это верно относительно порядка морального, но столь же верно и относительно порядка природного. Если бы Бог пожелал сотворить вещи таким образом, что они следовали бы иному порядку, нежели тот, который Он им придал, это никоим образом не означало бы отсутствия порядка, ибо новые законы, по которым бы все происходило, образовали порядок в силу одного того, что Бог пожелал их таковыми[267]. Одним словом, как природный порядок, так и моральный, зависят от Его воли. Но как божественная воля производит вещи, в каком отношении стоит она к божественному разуму в акте творения? Состоит ли свобода в абсолютном безразличии, которое определяется исключительно само собой и без какого бы то ни было основания?