Таланты и покойники - Александра Романова

— И во сколько?

— Сразу после спектакля. Все покланялись, опустился занавес, и я сбегала в подсобку.

— В каком состоянии находился тогда блок?

— О господи! — вздохнула Тамара Петровна. — Вы что, считаете, если одно и то же спросить сто раз, так на сто первый я отвечу иначе? Я не обратила на блок ни малейшего внимания. Он не имел отношения к премьере, я на него и не смотрела вовсе.

— А если б с ним было что-то не так, вы бы обратили внимание?

— Ну, — ехидно сообщила та, — если б упал мне на голову, наверняка обратила бы.

— А потом, во время банкета, вы в подсобку не ходили?

— Нет, не ходила.

— Однако вы на какое-то время покинули зал.

Тамара Петровна, подняв брови, процедила:

— Я посетила дамскую комнату.

Талызин, словно не заметив яда в ее словах, простодушно уточнил:

— Надолго?

— Да, на столе оказалась некачественная водка, и меня тошнило. Требуются подробности?

— Нет-нет, ни в коем случае! Может быть, кто-нибудь еще заходил в субботу в подсобку?

Затянувшееся молчание прервала Галина Николаевна, спокойно произнеся:

— Кирилл, вы ведь там были в субботу?

Молодой человек удивленно нахмурился, и она пояснила:

— Мы еще встретились, когда вы оттуда вышли. Перед самым спектаклем.

— А, — кивнул Кирилл, — точно. Я и забыл.

— Ничего страшного, — ободрил его Талызин, — главное, что теперь вспомнили. Так зачем вы туда заходили?

— Куда-то запропастилась компьютерная дискета, нужная мне по роли как реквизит, и я подумал, не оставил ли ее там.

— И как же?

— Нет, она лежала у меня в дипломате.

— Вы долго пробыли в подсобке?

— Пару минут.

— И за пару минут, — уважительно прокомментировал следователь, — вы успели обыскать помещение и обнаружить, что там нет дискеты? Дискета — вещь маленькая, может заваляться, где угодно.

— Ничего я не обыскивал, — довольно нервно возразил Кирилл. — Окинул помещение взглядом, увидел, что дискеты нет, и тут же вышел. Я особенно и не надеялся, что она там. Поэтому и забыл потом про эту вашу подсобку…

— Но вы ведь регулярно там бывали?

— Это еще почему?

— Ну как! — улыбнулся Талызин. — Раз вы предположили, что могли оставить там дискету, значит, туда нередко захаживали.

К молодому человеку вернулась привычная флегматичность.

— Просто подумал, ее могла отнести туда Тамара Петровна. Она все хранит в подсобке.

— Но вы сказали — «оставил».

— А имел в виду другое. Сказал, не подумав.

— Хорошо. Итак, вы окинули помещение взглядом. Вы увидели при этом блок?

— Наверное. Но я искал дискету и на блок, как и Тамара Петровна, не обратил внимания.

Игорь Витальевич попросил:

— А вы вспомните! Вы ведь мужчина, к тому же инженер. Вам это должно быть близко. Тем более, именно вы принесли когда-то блок в подсобку и установили его…

— Ну знаете ли! — резко вскричала Наташа. — Да за такие намеки…

Кирилл повернулся к ней, и она смолкла.

— Я не имел в виду ничего плохого, — смущенно уточнил следователь. — Просто Тамаре Петровне как женщине трудно удержать в памяти подробности, связанные с блоком, а мужчине, да еще инженеру, легче.

— Наверное, — кивнул Кирилл. — Но я так нервничал из-за премьеры, что плохо помню все, что было в тот период.

— Да, кстати! А с Евгением Борисовичем вы перед премьерой общались?

— Возможно. Даже скорее всего.

— И о чем вы беседовали?

— Наверное, ни о чем существенном. Не помню.

Вика знала, что он врет, однако мысль соперничать в откровенности с Галиной Николаевной ей даже в голову не пришла. Не хочет говорить, и не надо — это его личное дело.

Талызин, казалось, был полностью удовлетворен.

— Итак, — констатировал он, — в подсобке были Тамара Петровна и Кирилл Андреевич. Оба не заметили ничего особенного. Кстати, Кирилл Андреевич, а что привело вас туда вторично?

— В каком смысле — вторично? — недоверчиво осведомился Кирилл.

— Но ведь именно вы обнаружили тело, я не ошибаюсь? Для этого вам пришлось забрести в подсобку. Зачем?

— Ну… думаю…

Неожиданно вмешалась Наташа.

— Объясните, — выпалила она, — а мы вообще-то обязаны отвечать на ваши вопросы? Я считала, вы должны предъявить нам какие-нибудь бумаги, без них это не допрос, а самоуправство.

— В какой-то степени, да, — почти весело подтвердил Игорь Витальевич. — Я занимаюсь самоуправством. Можно вести дело строго официально. Тогда все вы будете вызваны в прокуратуру или в отдел по расследованию умышленных убийств, а ваши показания будут протоколироваться и подписываться. Это займет немало вашего времени, да и чревато проблемами, учитывая некоторую… некоторую противоречивость показаний большинства из вас. Подобная противоречивость, зафиксированная на бумаге, производит неблагоприятное впечатление, а мне совершенно не хочется причинять вам неприятности. Поэтому я пытаюсь разрешить проблему по-хорошему, неофициально. Я понимаю, что от творческих людей, артистов нельзя требовать, чтобы они помнили мелкие детали быта, особенно в день премьеры. Но это понимаю я, любитель театра, а вовсе не каждый представитель нашего ведомства. Однако если вы предпочитаете официальный путь…

— Нет-нет, — всплеснул руками Сосновцев, — мы ценим дружеские отношения и очень вам за них благодарны. Нам не требуются формальности, куда важнее суть! Бюрократия осталась в совковом прошлом.

— Да я не возражаю, — пожал плечами Кирилл. — Просто пытался вспомнить. Я шел вовсе не в подсобку, а в гримерку, чтобы забрать свои вещи. Увидел, что дверь в подсобку приоткрыта, и заглянул. А там — тело. Вот и все.

— Теперь все понятно, — кивнул следователь. — Шли в гримерку, а зашли в подсобку — очень естественно.

Было трудно разобрать, звучит ли в его голосе ирония.

— Итак, больше нет желающих поведать нам о своем визите в это интересное помещение? Нет? Хорошо. Тогда о другом. Мне известно, что Евгений Борисович в день премьеры поссорился сразу с несколькими людьми. Например, с Наташей, а также с Тамарой Петровной.

— Со мной — накануне, — исправила последняя.

— Начал накануне, а добавил потом, ведь так?

— Ладно, пусть будет так.

Лицо Талызина неожиданно переменило выражение, стало суровым, даже жестким.

— Зная характер Евгения Борисовича, я не собираюсь из самого факта ссоры делать далеко идущие выводы, — заметил он. — Но среди присутствующих есть человек, который этот факт старается скрыть. Я даю этому человеку последний шанс признаться самому, в противном же случае станет очевидным, что ссора была нешуточной и могла привести к самым серьезным последствиям.

«Он что, подразумевает меня? Или Маринку?» — недоверчиво подумала Вика и без энтузиазма начала вслух:

— Я…

Но ее опередил Денис:

— Я действительно упустил в нашем c вами последнем разговоре один момент, считая его несущественным. Но теперь понимаю, это, наверное, важно. Только она, может, сама признается? Нет? Короче, в день премьеры Преображенский круто рассорился с женой, вот что! Разводом угрожал, вот что!

— У вас странное чувство юмора, мальчик, — холодно прокомментировала Галина Николаевна.

— Это не юмор. Вы думали, никто не слышал, а я слышал. Вы стояли у подсобки и ссорились. Уж я-то помню!

Галина Николаевна улыбнулась.

— А, вот вы о чем? Так вы что, восприняли наши шутки всерьез? Сочувствую. Вам, наверное, нелегко живется, мальчик. Видете ли, — она повернулась к следователю, — Женя любил разыгрывать людей, его это взбадривало. Особенно это требовалось ему в дни премьер. Представьте себе, несмотря на огромный опыт, он каждый раз волновался, словно дебютант! Таково уж свойство его таланта. И мы с ним традиционно в день премьер разыгрывали ссору. Оба знали, что это игра, но выкладывались по-настоящему, понимаете?

— Ну, — пожал плечами Талызин, — не совсем. Неужели Евгений Борисович перед каждой премьерой заговаривал о разводе?

— Возможно, не перед каждой. Мне трудно сказать наверняка. Поскольку я знала, что все в шутку, то и не обращала особого внимания. Надеюсь, Денис, вы не станете утверждать, будто я рыдала и рвала на себе волосы?

— Не рвали, — мрачно согласился Денис. — Говорили, что обсудите это вечером, после спектакля. А вечером он погиб. Вот так-то! Голову ему размозжили блоком! Интересное кино, да?

— Интересно скорее ваше неуемное желание навязать следователю свою точку зрения, — парировала Галина Николаевна.

— А чего тут навязывать? Ежу понятно.

Дашенька тихо всхлипнула, и ее жених умолк.

— Так это вас имел в виду Евгений Борисович, когда произносил тост? — буднично уточнил Обалдевший поклонник, обращаясь к Преображенской. — Про разговор, который еще не закончен и будет вечером продолжен?