Святая сила слова. Не предать родной язык - Василий Ирзабеков

Так в жизни маленькой Светланки появилась её первая иконка, которую она бережно сохранила до седых волос. Это потом, гораздо позже, поделившись своей тайной с бабушкой, она узнает, что изображён на ней не Бог, а святитель Николай, которого на Руси вот уже которое столетие называли просто Николой, всякий раз прибавляя к его святому имени слово чудотворец. А тогда для маленькой девочки это был Бог, у Которого она всякую свободную минуту просила излечения своей тяжко болящей матери, на что врачи, по-человечески жалея молодую, измождённую серьёзным заболеванием женщину, уже и не рассчитывали. О чём и уведомили её мужа. Девочка не знала тогда заученных слов молитв, им её, советскую школьницу, понятно, никто и не учил. Однако то, что всякий раз вырывалось из её сердца, и было самой что ни на есть горячей мольбой к Богу, с которой она взывала к этому красивому, доброму седому старику, с любовью нарисованному на круглой деревяшке, совсем ещё недавно служившей битой для игры в «классики».

А только чудотворец – он и есть чудотворец. И казалось бы неизлечимо больная ещё вчера молодая женщина пусть неспешно, но уверенно пошла на выздоровление, оставив в радостном недоумении лечащих её врачей. Когда же минуло два месяца с того памятного дня, как Светланка мужественно рассталась с красивыми атласными бантами, припасёнными для праздника, он в их доме и случился. Мама выздоровела окончательно и её выписали из больницы.

Эту удивительную историю мне довелось услышать от её героини в одном небольшом городке Югры Ханты-Мансийского автономного округа. Мы неторопливо шли, беседуя, от дворца культуры, где только что завершилась лекция, в сторону гостиницы. Моя спутница предложила идти напрямик, для чего прошлись немного по тайге, благо она здесь не такая густая. И пусть повсюду лежало ещё много снега, сердце безошибочно угадывало скорое наступление весны и тепла.

Реснички Богородицы

Так уж случилось, что с московским храмом Знамения Пресвятой Богородицы за Петровскими воротами, построенным «государевыми людьми», стрельцами, ещё в XVII веке, меня знакомила матушка Галина. Дело в том, что мой первый приход сюда (а приглашали давно) совпал с отпеванием старейшего члена общины Алексея Дмитриевича Понсова, талантливого художника, появившегося на свет Божий в 20-м году прошлого века. Увы, мне не довелось познакомиться с этим удивительным человеком, жизнь которого, глубоко убеждён, заслуживает отдельного захватывающего повествования. Достаточно сказать, что в 1926 году отец его – сын церковного старосты – стал старостой храма Малое Вознесение и оставался им вплоть до его закрытия.

Так вот, в 1931 году, лишённый всех прав как буржуазный чиновник, как тогда стало принято выражаться «с волчьим билетом», этот человек удивительного мужества и благородства приютил у себя в доме митрополита Трифона (Туркестанова). Известного владыку в ту пору выгнали с государственной квартиры, и, понятно, многие попросту боялись пригласить его к себе в дом. В гостеприимном доме Понсовых он прожил до конца своих дней. Позже Алексей Дмитриевич напишет об этом замечательном служителе Матери-Церкви в книге «Любовь не умирает», изданной Издательским Советом РПЦ в 2007 году.

Тем, кто, возможно, впервые открыл для себя имя владыки Трифона, горячо советую познакомиться с написанным им акафистом «Слава Богу за всё», поразившим когда-то автора этих строк. И вот – как и многие прихожане нового для меня храма – участвую в отпевании одного из любимых духовных чад владыки. Но обо всём этом мне поведали потом, за чаем в трапезной. Тогда же, помню, меня поразил чеканный, благородный (такая редкость по нынешним временам!) лик – именно лик – лежащего в гробу почтенного старика.

Для автора этих строк, не один год трудившегося в храмах и принимавшего участие в отпевании десятков различных людей, не новой была ситуация, когда в первый и, получается, в последний раз видишь человека, душа которого уже отлетела к Богу, но тем не менее что-то вполне ясное можешь сказать о нём. Так было и на сей раз. Позже поделился этими наблюдениями с настоятелем храма, протоиереем Александром Трепыхалиным, и батюшка согласился с этими моими словами.

Тогда же, сразу после обряда отпевания, начавшегося сразу же после Божественной Литургии, батюшка, не попив даже чаю, поехал с похоронной процессией на кладбище, чтобы предать промёрзшей московской земле тело своего давнего, горячо любимого прихожанина… И вот я хожу по просторным пределам древнего храма, водимый матушкой Галиной, красивой и статной уроженкой сказочной муромской земли, которая увлечённо рассказывает гостю о каждой мелочи, и тогда за каждым малозначимым – но только на первый взгляд – штрихом вдруг явственно проступает далёкая эпоха. А храм-то удивительный, на загляденье, с высокой изящной колокольней, увенчанный одиннадцатью высоченными куполами! Только не тщитесь увидеть его с респектабельной Петровки, не разглядеть вам его ни с шумного ныне Петровского бульвара, ни со Страстного, как ни тяните шею. А вы всё ж догадайтесь, сверните в соседний Колобовский переулок, и тогда вас с головой накроет самая что ни на есть нечаянная радость – изумлённому взору вашему откроется вдруг во всей своей небесной красе древняя Богородичная церковь.

…Осмотрев старинные иконы в приделе Всех Святых, каждая из которых со своей неповторимой историей, мы постепенно перешли в придел Преподобного Сергия Радонежского, на стенах которого кое-где сохранились отдельные фрагменты уникальной живописи. Придел расписал художник Е. П. Пашков по эскизам своего знаменитого учителя – великого русского художника М. В. Нестерова.

Но самое удивительное открытие ожидало в центральном приделе храма, в котором милостью Божией (потому как ничем иным этого не объяснишь) на большой высоте сохранились фрагменты первоначальной росписи. Это ли не чудо!? И всё же, надо признаться, что взгляд гостя, пытливо скользящий по древним стенам, вряд ли смог разглядеть многое из увиденного впервые, кабы не на редкость толковые пояснения матушки, которые не только не мешали не спеша наслаждаться старинными фресками, но и помогали уловить главное, увидеть, не пропустить поразительные детали. Тогда же я и получил урок, подвигнувший меня позже написать эти строки. Помню, что рассматривал огромную фреску, изображающую Рождество Богородицы, на самом верху левой стены, изрядно попорченную временем и недобрыми людьми. И тогда матушка Галина поведала мне историю, которая заставила меня задуматься о чём-то важном в своей жизни.

Несколько лет назад пригласили они в храм известного московского церковного реставратора. Пройдя по многочисленным помещениям храма, он остановился там, где ныне стоял ваш покорный слуга. И тогда матушка решилась поведать ему о своём удивительном наблюдении, сделанном недавно. Когда в храме поставили леса, бесстрашная уроженка Мурома вскарабкалась по ним к самому верху стены и, внимательно разглядывая фреску Рождества Богородицы, была поражена тем, как аккуратно и со всяким тщанием, что называется, любовно, были выписаны… реснички Богородицы, Которая изображена была на ней новорождённым младенцем. Видимые здесь, они – реснички эти – были совершенно неразличимы снизу. И тогда для чего, спрашивается, они так скрупулёзно запечатлены кистью неизвестного нам иконописца? Вот этими-то своими мыслями она по простоте (и чистоте) душевной и поспешила поделиться с маститым искусствоведом. На что получила ошеломивший её ответ, суть которого заключалась в том, что тот давний иконописец писал для Бога, который, в отличие от нас с вами, зрит каждую ресничку. И, от себя добавлю, слышит каждую ноту. Вот такая история.

Случилась она со мной в то время, когда ещё набирала силу необычайно снежная в этом году московская зима; сейчас же, когда пишу эти строки, даже грязные лужи, кажется, не могут скрыть ликования апрельского неба. А вот, надо же, всё думаю об этом, всё не даёт мне эта история покоя. И, знаете, это хороший непокой. Только бы подольше он не проходил. Хочу, чтоб им заболел и ты, дорогой мой читатель. И чтобы каждое начатое дело проходило через душу и сердце, неважно какого оно масштаба. Ибо для Бога каждое наше дело – вселенское. А если делаем не для Него – то зачем?!

Жертвенность в дефиците

В городском родительском клубе «Родительская забота» в Обнинске к писателю Василию Давыдовичу Ирзабекову после его выступления подошла одна девушка и сказала: «Я замужем была всего 4 месяца, а потом мы развелись… Ах, если бы раньше я узнала то, о чём Вы говорили сегодня!..»

Легко ли пожертвовать комфортом?

– Василий Давыдович, почему, на ваш взгляд, сегодня распадаются даже православные семьи?

– Супругам сейчас недостаёт жертвенности.

Что такое жертва? Я для себя вывел удивительную формулу жертвы для нашего немощного современника, вот для меня, например, очень немощного современного человека. Когда мы говорим «жертва», то представляем, что это какая-то казнь: человека чуть ли не распинают, пытают – ничего подобного. Для сегодняшнего человека жертва – я хочу, чтобы сие запомнилось как формула, – это добровольное лишение себя какого-либо комфорта.