Пепел над пропастью. Феномен Концентрационного мира нацистской Германии и его отражение в социокультурном пространстве Европы середины – второй половины ХХ столетия - Б. Г. Якеменко

остальные города долгое время довольствовались деревянными. Вокруг столицы, словно города-спутники, функционировало еще около 40 лагерей. И это не единственный пример. Концлагерь Маутхаузен был региональной «столицей» Австрии, собравшей вокруг себя 49 лагерей. Равенсбрюк имел 70 лагерей-филиалов, а Бухенвальд – 138.

На то, что Концентрационный мир был принципиально новым явлением, обращает внимание версия В.Я. Бойко о том, что у Гиммлера было свое «толкование» названия столицы этого мира – Аушвица (Auschwitz). В основу термина Гиммлер помещал немецкие слова ausschalten («выключать») и ausschliessen («изолировать от общества»). «Посмотрев на карту Польши, Гиммлер обратил внимание на то, что названия многих населенных пунктов в районе Освенцима заканчиваются на «витц» – Катовиц, Свентаховитц, Мысловитц, Мановитц, Глейвитц… Тогда он объединил «аус» и «витц». Буква «ш» вошла как соединяющая, для удобства произношения»[188]. То есть, по версии Гиммлера, в названии столицы Концентрационного мира были обозначены две главные типологические черты последнего: изоляция от остального мира, мира живых, его обитателей, и их «выключение» из этого мира, то есть уничтожение.

Необходимо обратить внимание на еще одно существенное обстоятельство. Столица Концентрационного мира – Освенцим – была основана в 1940 году на территории Польши, то есть вынесена далеко на Восток за пределы нацистской «ойкумены». В мировой истории процессы создания новых империй нередко включали в себя устройство будущих столиц, опережающее непосредственно территориальные приобретения. Эти столицы, выносившиеся либо на границы государства, либо вообще за его пределы, на недавно присоединенные земли, становились символическим центром государства, которое должно было быть создано в будущем. Князь Святослав Игоревич (Х век), пытавшийся построить империю, сделал попытку устройства ее столицы в Переяславце на Дунае, символически включив в будущую империю территории Балкан и части Византии. Иван Грозный после присоединения Поволжья и начала движения России за Урал начинает в 1560-х годах создавать новую столицу в Вологде, пытаясь выстроить центр равновесия государства, стремительно увеличивающегося на Восток. Петр I в 1703 году переносит новую столицу строящейся империи из Москвы на западную границу, обозначая будущие территориальные претензии на Скандинавский полуостров и в целом указав предполагаемый вектор расширения России на Запад.

Таким образом, с появлением Освенцима был утвержден центр «Восточного сектора» Германской империи, символический рубеж которой теперь проходил по границе Польши и Белоруссии. Можно обратить внимание, что после начала войны и захвата Белоруссии и Украины, восточнее Освенцима создается цепь лагерей, игравших роль «городов-спутников», условных «факторий» империи, являвшихся проводниками нового государственного и социального мироустройства и утверждавших захваты новых территорий[189]. Это Майданек (1941), Белжец (как лагерь смерти начал создаваться с 1941 года), Треблинка (1942) и Собибор (1942). Примечательно, что три последних стоят или находятся в непосредственной близости от реки Буг, которая точно фиксировала символическую границу территории империи. Не подлежит сомнению, что если бы война не завершилась в 1945 году, то следующая линия «факторий» должна была пройти уже по территории Украины и Белоруссии. Все условия для этого уже были созданы: в 1941–1943 годах возникают концентрационные лагеря Озаричи, Малый Тростенец, Яновский, Дарница, Сырец (через этот лагерь осуществлялась отправка жертв в Бабий Яр) и др., которые нацисты просто не успели оформить инфраструктурно и зафиксировать топографически в системе Германской империи.

Следует обратить внимание на то, что и «столица» Освенцим, и указанные лагеря создавались именно как «лагеря уничтожения», «лагеря смерти», в то время как лагеря на территории Германии, в большинстве своем созданные ранее 1940 года, такие как Бухенвальд, Дахау, Маутхаузен, Заксенхаузен и др., статуса «лагерей смерти» не имели, невзирая на то что в них массово уничтожались заключенные. То есть новая территория империи была маркирована как пространство, которое должно быть освобождено от населения как пространство смерти, в противовес «Западному сектору» – Германии, где в лагерях людей не уничтожали, а «исправляли трудом». Граница Третьего рейха отныне в буквальном смысле проходила по границе бытия и небытия, и пересекающие ее либо уничтожались, либо – «расчеловеченные», в ничтожно малом количестве – сохранялись для нужд империи.

Карта филиалов концлагеря Аушвиц

В результате возникла дихотомия. Освенцим (восточная столица), при всех отличиях, стал по «изнаночному принципу» изоморфен западной столице, Берлину, с той разницей, что Освенцим был столицей без столичности, его население не имело статуса горожан и было причислено к сообществу неэффективных и лишних людей, в отличие от полезных и нужных жителей Берлина. Освенцим не был столицей ровно в той степени, в которой захваченные территории не были Германией, и точно фиксировал это положение вещей.

Амбивалентность двух столиц проявлялась и в том, что Берлин утверждал и гарантировал бытие «Тысячелетнего рейха» (то есть вечное бытие), Освенцим – тотальное и вечное небытие, но и там и там общей точкой схождения была вечность, отсутствие времени. Освенцим своими бараками, крематориями, рампами[190] точно так же отрицал красоту, эстетизм и монументальность стиля жизни империи, как Берлин утверждал их в величественных архитектурных утопиях А. Шпеера. Но наличие и того и другого было необходимым условием государственного существования. Нацистская империя, в которой искали оправдание своей целесообразности и внутренней логики обе столицы, не могла существовать ни без Освенцима, ни без Берлина.

Небольшие в большинстве своем по размеру, лагеря концентрировали в себе мощную «энергию выживания» и «энергию смерти», которая неизбежно деформировала личности как заключенных, так и администрации. Лагеря становились местом абсолютной власти над географическим и людским пространством, местом поглощения пространства, когда, по словам Вольфганга Софски, «человек перестает быть осью собственного мира, а является лишь объектом в пространстве этого мира»[191]. Основная задача лагерей заключалась в сокрушении тела и разума людей, которые сопротивлялись процессу огосударствления человека, и ликвидации тех, кто считался ненужным новому порядку[192].

Концентрационный мир стал экспериментальной площадкой по созданию принципиально нового вида глобальной цивилизации тотального порядка, и эта тотальность должна была лежать в основе биологической, психологической и ментальной структуры людей, населяющих эту цивилизацию. «Мы работаем под землей и на земле, под крышей и на дожде, у вагонеток, с лопатой, киркой и ломом. Мы таскаем мешки с цементом, кладем кирпич, укладываем рельсы, огораживаем участки, утаптываем землю… Мы закладываем основы какой-то новой, чудовищной цивилизации», – писал Т. Боровский, вспоминая свое заключение в Освенциме[193].

Заключенные концлагеря Дахау изготавливают шипы для колючей проволоки

Начиная рассмотрение феномена Концентрационного мира, необходимо указать на одно важное обстоятельство. Концентрационный лагерь – это не тюрьма, не просто место изоляции человека от общества и уж тем более не место исправления. Это сознавала как сама администрация лагерей, так и