Ночь над прерией - Лизелотта Вельскопф-Генрих

— Я думаю, |это будет полезно.

Суперинтендент нажал кнопку, и вошла Лаура.

— Лаура, — сказал с некоторым ударением слепой, — видите ли… мы точно установили, какими путями доставляется в резервацию бренди. Так как самой на себя составлять протокол неудобно, я прошу вас пригласить кого-нибудь из ваших коллег, лучше всего миссис Кэт Карсон…

Лаура издала нечленораздельный звук.

— Вам понятно, что речь идет о преступлении, соучастницей которого являетесь вы! — резко сказал слепой. Он не видел Лауры, но слышал ее прерывистое дыхание.

— Позовите миссис Карсон, остальное — потом. И подождите там, в приемной.

Лаура пошла, но от волнения неловко наступила на каблук, он сломался. Она сняла туфлю и, хромая, вышла.

Когда она была уже за дверью, суперинтендент сказал:

— К сожалению, все ясно. Но подождем, что скажет миссис Карсон.

Светловолосая, полная, не лишенная интеллигентности дама через две минуты была на месте.

— Какое впечатление произвела на вас Лаура? — спросил Холи.

— Она в отчаянии. Что она натворила?

— Доставляла бренди.

— О, силы небесные! Эта девица у меня давно вызывает подозрение. Надо было мне об этом раньше сказать. Откуда у нее всегда деньги? Богатых или легкомысленных мужчин как будто у нас нет. И такой позор для нашей агентуры! Это дойдет до Вашингтона! Это просто невозможно себе представить.

Холи посмотрел на Крези Игла так зло, что тот, хоть и был слепым, почувствовал это.

— Теперь мне совершенно ясно, кого он хотел обвинить… меня! Недавно у меня была с ним перепалка.

— Что вы думаете предпринять, сэр?

— Во всяком случае, я не собираюсь расшаркиваться перед этим парнем. Моя точка зрения — точка зрения администрации. Моя секретарша… да, моя секретарша — это, значит, мы все. Невероятно! Итак, дело это мы не станем рассматривать в судебном порядке. Мы займемся им по административной линии.

— Совершенно верно, — одобрила Кэт Карсон.

— Лаура будет отправлена в другую резервацию. Ее здешние связи будут автоматически прерваны, а я предупрежу своих коллег, что за ней надо смотреть в оба и следует предоставить ей работу под чьим-нибудь наблюдением.

— Я согласен с вами, — сказал Крези Игл. — Нет никакого смысла наказывать ее, потому что все равно этим не искоренишь зла. Наверняка она не одна занималась контрабандой.

Холи вздрогнул, вздохнул и откинулся на спинку стул а.

— Чем же искоренить это зло? Алкоголизм, кажется, стал национальной чертой характера индейцев. — Питер Холи даже покраснел при этих словах, потому что невольно подумал о своих собственных предках, которые были уважаемыми людьми, подумал он и о Крези Игле, который сидел перед ним.

Но Крези Игл, который, конечно, не видел, как краска стыда залила лицо суперинтендента, оставался спокоен.

— Мне кажется, сэр, что пьянство распространено среди двух групп людей: среди тех, которые прекрасно живут и расточают время, потому что заняты не более двух дней в неделю, и среди тех, кто живет в бедности и потерял всякую надежду. Именно к этим последним и относятся наши индейские пьяницы.

— Оставим общие рассуждения, Крези Игл, и займемся тем, что входит в нашу компетенцию. Что вы думаете по поводу дела Джо Кинга?

— А ничего, сэр. С исчезновением Лауры будет снят и этот вопрос. Никто не упрекнет Джо Кинга в том, что его отец был пьяница… миссис Карсон известно это, по крайней мере, пятнадцать лет, а всей резервации намного больше.

РОДЕО

Оказалось, Эйви уговорил Стоунхорна принять участие в родео, которое должно было состояться через несколько недель в Нью-Сити. Квини удивилась, что ее обычно такой самоуверенный супруг высказывал сотни опасений, проявлял прямо какой-то комплекс неполноценности, да и настроение у него стало как у школьника перед выпускным экзаменом.

— Но ведь ты справишься, — сказала она. — Все так считают.

Он пожал плечами.

— Мир совсем не таков, каким он тебе кажется, Квини. Ты в школе жила в зйр-кондишен…17 — А когда Квини вопрошающе взглянула на мужа: разве опыт, который она только что получила, ничего не значит? — он добавил: — И, кроме того, в резервации — значит, в теплице, в тепличных условиях, во всяком случае не под открытым небом. Ты в жизни еще немалому удивишься.

Что он этим хотел сказать, Квини не знала, но спрашивать, если он не говорил сам, было бесполезно.

Стоунхорн и Квини — Тачина говорили, таким образом, только о сугубо практических вещах. Пришло известие, что картина «Руки под вуалью» тоже продана, и скоро поступят деньги. Сумма была еще более высокая, чем предлагал первый интерессант, и Квини радовалась не только этому, но и тому, что не знала обстоятельств продажи. Возможно, и второй покупатель не был человеком Тайны. Но она не видела его и могла думать о нем все что угодно.

Сумма была распределена. Стоунхорн купил аварийный спортивный автомобиль за чрезвычайно недорогую цену. Кузов годился разве что для автомобильного кладбища да под пресс, но мотор оказался почти исправен и скоро был полностью восстановлен в мастерской. Стоунхорн притащил к дому три бесхозные развалины и поменял едва ли не весь кузов. Эта работа доставила ему радость. Он подыскал также вторую кобылу, к которой не имел особых претензий, кроме того, что она была дороговата.

В конце концов осталась сумма для взноса на родео и резерв… нет, не все резерв, ведь Стоунхорн вдруг решил на эти же деньги купить на зиму сена и овса.

В доме царило спокойствие. Квини держала все в чистоте и порядке и, так как уже не боялась, что мебель будет переломана, приводила обстановку в соответствие с ее и мужа вкусами. Она регулярно посещала недалекое кладбище и тихо беседовала с несчастным старым человеком, который теперь лежал в земле и которого она обещала не забывать.

Однажды ее навестила бабушка. Она порадовалась на новую семью и намекнула, что отец теперь определенно смирится, что не пройдет и года, и он, конечно, снова примет ее как родную дочь. Бабушка принесла Квини подарок — налобную повязку, с большим искусством вышитую свиной, окрашенной древними минеральными красками щетиной. Красные, синие и желтые треугольники на белом фоне изображали типи.

Квини обрадовалась подарку. Она решила, что наденет ее на празднике Солнечного танца.

О Гарольде Буте больше никто не вспоминал. Родители смирились с тем, что он исчез, и жили мыслью, что он наверняка как-нибудь явится с присущей ему бесцеремонностью. Словом, это выглядело так, будто бы сын отправился в путешествие. Приходилось это время управляться без него. Трезвая позиция Мэри более всего способствовала этой атмосфере. Мать Бута припрятала про запас материал на костюм, чтобы юноше было во что одеться, когда он возвратится домой.