Корни сталинского большевизма - Александр Пыжиков

X съезд РКП(б) стал интереснейшей страницей советской истории. На нем произошло открытое столкновение лидеров «рабочей оппозиции» с высшим партийным руководством. Как и положено, форум открылся докладом Ленина. Вождь был довольно сдержан, назвав дискуссию о профсоюзах «совершенно непозволительной роскошью» и даже ошибкой[382]. Но нашел в ней и положительные черты: она в полной мере помогла осознать, что партия стала по-настоящему массовой[383]. Затем он пустился в рассуждения о мелкобуржуазном влиянии, неизбежно сопровождавшем рост партийных рядов. Чувствовалось, что в ленинские планы не входило разжигание эмоций, однако Шляпников бросил вождю серьезный упрек:

«Если вы, Владимир Ильич, будете в вашем анализе смешивать и рабочую оппозицию, и мелкобуржуазную стихию, и все это будете громоздить и связывать с нами, то на этой почве желаемого единства в нашей партии не создадите и вольете очень много горечи в душу тех рабочих, которые здесь имеются налицо, а через них остальным, стоящим за нами на фабриках и заводах»[384].

Шляпников описал растущее недовольство, корни которого уходят не в рабочую оппозицию, а в Кремль. И открыто потребовал «предания кое-кого суду, самому настоящему суду революционного трибунала», посетовав, что эти «кое– кто» пользуются уважением в верхах. Дабы не выглядеть голословным, он указал на сотрудников продовольственного ведомства, назвал наркома продовольствия А. А. Цюрупу, добавив, что «предать его суду было бы поучительно для многих»[385].

Запал Шляпникова подействовал на делегатов, а ленинское стремление сгладить острые углы не прошло незамеченным. Общее внимание привлекло то обстоятельство, что вождь, подробно остановившись на опасности мелкобуржуазной стихии, почти ничего не сказал о проблемах пролетариата, интересы которого представляла партия. Как справедливо заметил один оратор, рабочий класс индустриальных центров являлся главной опорой в Гражданской войне. Теперь же в случае какого-либо военного конфликта рассчитывать на его безоговорочную поддержку советской власти было бы опрометчиво[386]. Такое заявление вызвали бурю негодования у большинства съезда. Осинский назвал рабочую оппозицию «крикливой, цепляющейся за недовольство на заводах»[387]. Д. Б. Рязанов выступил с критическим разбором брошюры А. Коллонтай, иронизируя под смех зала над тем, как она «пошла в народ»[388]. Ему вторил К. Б. Радек, обнаруживший в тексте не глубокие марксистские истины, а лишь потакание беспартийной массе[389]. Е. М. Ярославский вопрошал, кем теперь считать бывшего рабочего, а затем профессионального революционера Ногина[390]. Но, пожалуй, наиболее раздраженным выглядел Ленин. Его до глубины души возмутил призыв Шляпникова судить наркома Цюрупу. В ответ он предложил судить самого Шляпникова и добавил: если речь зайдет о предании суду Цюрупы, то судите тогда весь Центральный комитет[391]. От вождя досталось и Коллонтай: «Кто под видом помощи преподносит вот такие брошюры, того надо разоблачать и отсеивать»[392], – сказал он. На что Коллонтай заметила: «Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав»[393].

Ленину, выступавшему во второй раз, не удалось подвести черту под развернувшимися дебатами. Эстафету от Шляпникова принял не менее энергичный Е. Н. Игнатов. Он категорически потребовал прекратить доступ в РКП(б) всем выходцам из буржуазных слоев, провести «основательную и точную чистку» ее рядов и одновременно серьезно озаботиться воспитанием коммунистов, чтобы нерабочий элемент, находящийся в партии, не ограничивался теорией, а впитывал пролетарскую психологию. Для этого Игнатов предложил каждого члена партии направлять на некоторое время на фабрику, завод или рудник заниматься физическим трудом[394]. Его поддержал С. П. Медведев, определивший такую трудовую повинность тремя месяцами в году[395]. Кроме этой меры лидеры «рабочей оппозиции» ратовали за отказ от практики назначения на руководящие должности и за введение выборности[396]. Предлагаемые меры вызвали замешательство большинства делегатов. Бухарин недоумевал:

«Получается, что Чичерина (наркома иностранных дел – авт.) надо отправить на завод… где он проведет три месяца у станка… после этого, несомненно, три месяца в санатории, когда же он будет заниматься дипломатической работой?»[397]

А Е..М. Ярославский заключил, что если мы примем предложения «рабочей оппозиции», то надо выкинуть половину нашей партии, и работа в целом ряде областей (Сибири, Якутии и др.) будет просто парализована[398].

Однако, следует подчеркнуть одно обстоятельство: партийное руководство внимательно прислушивалось к критическим оппозиционным выпадам, многое беря на заметку. Это подметил С. П. Медведев: «Наши противники, – сказал он, – взяли все, что у нас было существенного», выдавая это за свое открытие. В частности, тот же Бухарин, не стесняясь, включил в свои тезисы идеи «рабочей оппозиции»[399]. Последней же достались обвинения в «махаевщине». Это забытое ныне движение в рабочей среде опиралось на идеи социал-демократа поляка И. К. Махайского. Находясь в Якутской ссылке, он провозгласил интеллигенцию новым эксплуататорским классом и, соответственно, лютым врагом пролетариата. Интеллигенция, заявлял он, заинтересована в революции лишь как в способе получения большей прибыли, создаваемой трудовыми массами[400].

Завершившийся Х съезд РКП(б) стал первым серьезным внутренним потрясением для партийной элиты. Открытое выступление «рабочей оппозиции» вызвало большой резонанс не только в большевистских кругах, но и среди беспартийных. На прошедшем вскоре IV Всероссийском съезде профессиональных союзов (май 1921 года) отмечалось, что предложения передать регулирование производств и контроль над администрациями рабочим коллективам «на местах встречают определенно сочувственный отклик»[401]. Даже ярые противники Шляпникова и компании признавали бесспорными их связи с некоторыми слоями пролетариата. Так, И. Смилга писал:

«Я встречал немало товарищей рабочих, причислявших себя к «рабочей оппозиции». Много в них путаного, но много и здравого. Они – барометр, с ними необходимо считаться»[402].

Поэтому было решено пока не обострять и без того накаленную внутрипартийную атмосферу. Съезд избрал в состав Центрального комитета, расширенного до двадцати пяти человек, А. Г. Шляпникова и И. И. Кутузова, а кандидатами в члены ЦК – С. П. Медведева и А. С. Киселева (профсоюз горнорабочих). На съезд рабочих-металлистов – цитадель оппозиции, был делегирован один из ее острых критиков Бухарин. Его визит носил явно примиренческий характер: он называл металлистов подлинными носителями социалистической идеи, передовым отрядом российского пролетариата[403]. Добавим, что и к открытию IV Всероссийского съезда профсоюзов специально приурочили проведение съезда советов народного хозяйства (СНХ). Два крупных форума заседали одновременно в одном и том же месте, «дабы общими силами разрешить все основные вопросы нашего хозяйственного строительства»[404]. Такая совместная работа должна была наглядно продемонстрировать, что участие профсоюзов в управлении производством не является формальностью.

Помимо этого Ленин привлекает Шляпникова к активному участию в работе высших партийных органов, часто приглашает его на заседания политбюро, где тот выступал с докладами, вносил предложения по вопросам хозяйственной политики.

Шляпникову также было поручено возглавить комиссию по улучшению быта рабочих. В июле 1921 года политбюро создает «пятерку» по чистке партии, включив в ее состав и Шляпникова[405]. Подобные воспитательные меры Ленин попытался применить и к Г И. Мясникову, отличавшемуся повышенной активностью. В частности, вождь настойчиво разъяснял ему, что невозможно объявить свободу печати, поскольку на практике это выльется в помощь всемирной буржуазии, которая «вдесятеро» сильнее советской республики. Мировая буржуазия не умерла, наставлял Ильич, «она стоит рядом и караулит… уже наняла Милюкова, коему Чернов и Мартов служат верой и правдой»[406]. А потому нельзя хвататься за лекарство, несущее верную смерть – «не от вас, конечно, а от мировой буржуазии». «Мы самоубийством кончать не желаем и потому этого не сделаем», – заключал Ленин[407]. Он по-отечески сетовал, что Мясников дал себя «подавить известному числу печальных и горьких фактов и потерял способность трезво учесть силы»[408], и просил «усилить внимание к агитации Мясникова и два раза в месяц докладывать о нем на политбюро»[409].