Акушер-Ха! (сборник) - Татьяна Соломатина

Мы с Зюзей пошли наверх, а Вольдемар остался спать в обсервационной ординаторской.

В пять утра поднимается он к нам бледный. И рассказывает страшное. Мол, снится ему, что пришла к нему старуха с косой и орёт: «Куда дел бабы-Галин пакет?!» «Не зн-а-а-ю! – блеет Вольдемар и боится страшно-страшно. – Мы его ногами пинали, но это всё Танька и Зюзя!» И проснулся со страху. Глядь – а это и на самом деле баба Галя. В валенках, ночной рубашке и старом драповом пальто. Собирается наверх идти к нам. А начмед сказала – если бабу Галю дальше обсервации пустите – всем апокалипсис и кюретаж[38] мозга!

В общем, стал он пакет искать. Нашёл. Баба Галя – цап, Вольдемару пинка и бегом в родзал – хорошо, там женщин не было, а только Рыба. Рыба ей:

– Гала, шла бы ты домой, а? Хочешь, Машку разбужу, она тебя отвезёт? – Машка – это шофериня на «Скорой» у нас была.

А баба Галя плачет, соглашается и говорит Рыбе:

– Ага, Свет. Только вот золотишко почищу и поеду. – И достаёт из пакета. Всё. То есть на сей раз – мешок.

Рыба там и присела. Хотя бабу Галю давно знала. Галкой ещё.

– Слушай, Гал, ну какая-то родня же у тебя есть, а? Ну, там племянницы троюродные, брат. Отдай им, а?

– Нет, Света. Не отдам. Почищу и в огороде закопаю. Потому что если скажу со мной положить – не положите ведь, суки. А хоронить меня больше некому.

Не соврала. Закопала. И мы схоронили. Роддом, в смысле. Так что у кого-то под дорожками из мрамора почти в центре города сейчас промеж младенцев убиенных капиталец лежит на все времена устойчивый, чтобы те же дорожки сусальным золотом покрыть вместе с фазендой и фонтаном, ежели чего. Эх, полнится земля-матушка кладами невостребованными да судьбами горемычными. Полнится до поры до времени…

Спустя пару лет мы сидели в кафе. С Вольдемаром и Зюзей.

– Слушай, Зюзя, вот знай мы тогда, что в пакете, взяли бы, как думаешь?

Мы с Зюзей честно и долго думали. Минуты две. И хором сказали:

– Нет!!!

И не потому, что такие честные. И не потому, что брезгливые от гордыни первогрешной. Нет. Мы – небрезгливые и даже врали часто по жизни. Не знаю почему. Не взяли бы.

А Вольдемар промолчал.

«Крепче за баранку держись, шофёр!» (или История о божьем промысле)

Давным-давно, когда страна наша была глубоко аграрной и жители отдалённых поморских селений пешком шли учиться в Москву, в нашей многопрофильной больнице был организован центр экстренной помощи беременным, роженицам и родильницам с экстрагенитальной патологией. Помогали-то мы, в общем, всем подряд, кто в приём приходил – с пропиской или без, в сознании или в отключке. Если и журили словом добрым кого за то, что картошкой торговать приехал, а документы забыл, и орали благим матом на кого, кто в роды на дому игрался, а потом с мёртвым младенцем и ущемлением последа поступал, – так вы не обессудьте. Не то чтобы зарплата у нас маленькая. Нет. Она не маленькая. Она – невидимая, как стафилококк без микроскопа. И не то чтобы у нас дети, жёны, мужья и мы нервные. Нет, конечно же. Во-первых, какая, на хрен, семья?!

«Семья от него отказалась давно – зачем ей такая обуза?Всё из дому тащит, а в дом – ничего, студент медицинского вуза».

Это ещё с alma mater во всех впиталось.

С врачом – во всяком случае, хирургической специальности – можно жить только по любви. Вот этих популярных и совершенно неведомых мне отношений с врачом не построить. Потому что он будет вскакивать по ночному звонку и нестись неведомо куда, роняя тапки и сбивая домашних. И вам придётся ему верить, что он в роддом, в операционную. А если проверить?.. Ха! А у меня вызов по санавиации. Потому что в нашей многопрофильной больнице организован центр экстренной помощи.

Кстати, что вы себе представляете, услышав «вызов по санавиации»? Наверняка какую-нибудь приторно-жанровую картинку в духе американских боевиков. Эдакие суровые рыцари в стильных спецодеждах с титановыми саквояжами, забитыми под завязку лекарствами, невзирая на стоимость, отсутствие и процедуры актов списания, быстрым размашистым шагом (непременно синхронно) идут к уже заведённому вертолёту, и холодный ветер треплет воротники лётных курток, и выражение их лиц не позволяет ни на секунду усомниться – этим людям плевать на зарплату и семью! Они рождены спасать, спасать и ещё раз спасать двадцать четыре часа в сутки без сна, пищи и даже воды, демонстрируя в камеру наиболее удачные ракурсы своего красивого тела и нелёгкого, но благородного дела! «Тормоза придумали трусы!» – сурово шутят бравые парни и прекрасные девы с пилотом вертолёта, молодецки похлопывая его по шлемофону. Но, чу! Ещё несколько мгновений, и они сосредоточенно обсуждают стратегию и тактику спасения. Романтика! Местами верная. Но, позвольте, я адаптирую голливудский сценарий к нашим больничным реалиям.

«Вызов по санавиации» означает, что ты, анестезиолог (плюс-минус специальностные опции) впрыгнете сейчас в карету «Скорой помощи» (в лучшем случае – в реанимобиль) и поскачете по бескрайним просторам страны, в которой всего две общеизвестные проблемы. И потрясётесь вы в какую-нибудь Уваровку по одной из проблем, чтобы столкнуться с бессмысленной и беспощадной проблемой второй. Скоро мы вернёмся к этой сюжетной линии. А сейчас я познакомлю вас с нашим больничным шофёром.

Олег был чужд любой субординации. Нет, он не общался с людьми, как нынче модно говорить в околопсевдоэлитных кругах, «по горизонтали». Он не был одинаково вежлив с принцами и нищими, с дворниками и министрами. Олег был одинаково хамоват. Для него не существовало обращения «вы», должности и субординации. Служил он в Афгане. После дембеля много пил и даже немного отдохнул в психушке после попытки суицида. Он мог послать куда угодно кого угодно и не задумываясь ударить женщину. У него не было чувства юмора, принципов и жены. Она с ним развелась, после того как однажды ночью он пытался её пристрелить из невесть откуда взявшегося у него ствола. И этот совершенно отвратительный образчик homo sapiens служил у нас в роддоме шофёром. Господь наш всемогущий – великий ёрник и баловник. Лишив Олега всего, что принято считать человеческим, он дал ему великий талант. Гений. Или вы полагаете, что гений должен играть на клавесине, скрипеть гусиным пером или, на худой конец, смешивать в ретортах ингредиенты? Помните старый анекдот о том, как попав наконец на аудиенцию к Создателю, Наполеон спросил его: «Ну, ответь мне наконец, кто самый гениальный полководец всех времён и народов?! Александр Македонский? Суворов? Кутузов? Или всё-таки я?» И, усмехнувшись в бороду, ответил боженька: «Самый лучший полководец всех времён и народов – дворник дядя Вася из седьмого ЖЭКа. Но он об этом так и не узнал».

Олег же не только узнал, но и принял этот дар безо всяких честолюбивых устремлений. Родись он в другой стране, в другой семье, при иных обстоятельствах или ином характере, кто бы слышал о Шумахере. Олег же был чужд не только славы, но даже денег. Совершенно неизвестно почему он чувствовал машину, как живой организм. Он с ней сливался. Там, где другой убился бы на крутом вираже, Олег даже не напрягался. Он был естественным продолжением автомобиля, как крыло – естественным продолжением птицы. Там, где в глубокой весенней колее увязла бы даже армейская «шишига», Олег проскальзывал на видавшей виды «Скорой», как скатывающийся с айсберга пингвин. Как он это делал – объяснить не мог. Хотя мы не раз спрашивали. Но, во-первых, у него со словарным запасом было напряжённо, а во-вторых – он был не из тех людей, которые задумываются «как дышать». Мы не думаем о биении сердца, а Олег не думал, как это у него получается. Это получалось, и всё. Он был совершенно не опасен для прочих участников дорожного движения и пешеходов. Они его просто не замечали. В этом было что-то эзотерическое, если угодно. На дороге он был невидимкой, причём совершенно неважно, с какой скоростью он ехал – шестьдесят километров в час или под двести. Иногда он показывал нам фокусы – завидев пост ГИБДД, он намеренно превышал скорость, нарушал правила, поворачивал там, где поворот запрещён и… И его ни разу не остановили. То, что творил этот человек, было чудом. Бог начитался «Юного техника» и решил сделать собственную шляпу с кроликом. На трассе стоило лишь закрыть глаза, чтобы не бояться. Олег предвидел все выбоины, овраги, кюветы, идущих справа, слева и по встречной. Ему не мешали вопли пассажиров, и он никогда не матерился за рулём. Он и был этим рулём. Поэтому создавалось впечатление, что машиной никто не управляет. Автомобиль был кожей Олега, печенью Олега, надпочечниками Олега. Его душой.

Итак, сценарий. Представьте. Хмурая осенняя ночь. Главным героям позвонила дежурная по центру экстренной и неотложной помощи и сообщила, что бригаду вызывают по санавиации в ЦРБ уездного города N, и Олег уже поседлал «птицу-тройку». «Суровые рыцари» в лице вашей покорной слуги в пижаме, поверх которой была наброшена обычная для наших широт сезонная одежда, и анестезиолога в схожей экипировке, быстро перекурив в подвале, выскочили в промозглую ночь и присели в карету, зевая и недовольно поглядывая друг на друга. Олег сказал: «Поехали!», повернул ключ зажигания и, как «вдоль по Питерской», понёсся по ночному городу, даже не включив проблесковый маячок. Действительно, если вдуматься, зачем «Летучему Голландцу» проблесковый маячок, если увидеть его могут только те, кому на роду написано?