Семнадцатилетние - Герман Матвеев

Из переулка вышла Клара Холопова. Она увидела Валю, подождала ее, поздоровалась и пошла рядом.

— Литературы сегодня нет… — сказала Клара.

— Передохнем.

— Что ты говоришь! Неужели тебе не нравятся его уроки?

— Нет, почему… Преподает он неплохо, но только читать приходится много, — призналась Валя.

Появление Константина Семеновича вынудило ее взяться за книги. Правда, Валя не без удовольствия читала и перечитывала художественную литературу и горячо отстаивала на уроках свое понимание, свое отношение к героям и их поступкам, но работать она не любила и по-прежнему играла роль равнодушной.

— Сегодня Анна Васильевна спрашивать будет, — предупредила Клара.

— Пускай спрашивает.

— А я что-то боюсь.

— Сами виноваты. Зачем-то связали себя никому не нужным обещанием… Не понимаю! Какое-то стадное чувство. Куда один, туда и все, — сказала Валя и взглянула на спутницу.

Клара молчала, и по выражению ее лица нельзя было понять, согласна она с ней или нет. Валя убеждала себя, что все, кто, не подумав, подписал «Обещание», сейчас жалеют об этом и завидуют ей.

— Напрасно ты не подписалась…

— Вот еще новое дело! Вы должны по мне равняться, а не я по вас! Я все-таки отличница и о помощи пока еще никого не прошу! — возмутилась Валя.

— Дело не в равнении…

— А в чем?

— В коллективе. Я сейчас это хорошо поняла. Константин Семенович говорил правильно. У нас появилась забота о других и повысилось чувство ответственности.

— Очень рада за вас!

— Конечно, сначала будет трудно. Я по себе вижу. Вчера сидела над уроками до часу. Запустили мы много…

У девушек было много сходного в характерах. Обе они любили противоречить и критиковать все, что видели, слышали и читали. Если возникал спор в классе или в группе девочек, мнения их часто сходились, и они поддерживали друг друга. Обе они периодически чем-то увлекались, но цветы, вышивание, выпиливание не устраивали деятельную натуру Клары. Вступив в комсомол, она увлеклась общественной работой и почти два года считалась в школе одной из самых активных девочек. Потом остыла, выдохлась и как-то незаметно для самой себя превратилась в рядовую школьницу. Она до сих пор не могла понять, как это случилось. Куда девались ее желания, энергия, а главное — авторитет? Никто ее сейчас никуда не выдвигает, не выбирает и ничего ей не поручает. Много раз задумывалась Клара над «превратностями судьбы» и пыталась выяснить причину такого охлаждения к себе. Раньше ее частенько упрекали в том, что она не считается с мнением других, что у нее «нет чуткого подхода к массам», что она обидчива и слишком самолюбива. Разумеется, Клара с этим не соглашалась и искала причину в чем угодно, но только не в самой себе. С Валей она дружила в девятом классе, но недолго… до первой ссоры. В близком друге Белова особенно не нуждалась, и поэтому ее мало огорчила эта ссора. Клара же, — наоборот, глубоко переживала разрыв с подругой и неоднократно делала попытки восстановить дружбу. Потребность в теплом, ласковом слове, в сочувствии, в дельном совете объяснялась еще и тем, что Клара была сирота. Ее отец и мать погибли во время блокады. У нее была хорошая комната, но жила она у двух своих теток по очереди.

— Ты сейчас у Лидии Максимовны живешь? — спросила Валя.

— Да.

Валя знала, что засиживаться за уроками до часу ночи могла позволить младшая тетка Клары — Лидия Максимовна. Эта жалостливая женщина, словоохотливая, до сих пор любила утешать бедную сиротку и плакать над ее горем. Она предоставляла племяннице полную свободу, но любила расспрашивать о здоровье, интересовалась школьными успехами. Однако доброта ее была показной. Когда дело касалось покупки платья, новых ботинок, белья, — так сейчас же выяснялось, что у тети Лиды нет денег. Кончался срок, и Клара перебиралась ко второй тетке. У Анастасии Максимовны был крутой, строгий характер, она любила поворчать и требовала от племянницы беспрекословного подчинения. Тетя Настя не досаждала девочке соболезнованием, но ухитрялась покупать ей на свою сравнительно небольшую зарплату ботинки и платье. Тетя Настя была грубовата, старомодна, но Клара любила ее больше, чем младшую тетку.

— Послушай, Валя. Это ты написала о том, что девочки не могут между собой дружить? — после некоторого раздумья спросила Клара.

— Когда?

— А вот когда мы на химии писали о дружбе.

— А-а! Я уж не помню, что я там нацарапала, — пренебрежительно сказала Валя.

— А я очень хорошо помню. Ты написала, что девочки могут дружить только до первого серьезного спора.

— Ну так что?

— Ты имела в виду нашу дружбу?

— Не только нашу. Возьми кого угодно… — начала было Валя и замолчала. Она поняла, куда клонит Клара, но ей не хотелось говорить на эту тему.

— Нет. Я не согласна с тобой. Посмотри, как хорошо дружат Надя с Аней или Женя со Светланой…

— Ты еще скажи — Лида с Тамарой! — насмешливо прибавила Валя.

— А что! Они тоже дружат. Может быть, не очень крепко, но дружат. Я все-таки думаю, что если есть настоящий друг, то жить гораздо интересней… Я думаю, что если даже и спорить, то можно всегда договориться. Вот, например, когда ты меня обманула, и пошла с Лидой…

— Охота тебе вспоминать, — недовольным тоном остановила ее Валя.

— Нет, я хочу сказать, что нам нужно было тогда поговорить и все бы объяснилось. Я, конечно, обиделась напрасно, но ты поступила тоже неправильно… Надо же иногда и уступать. Особенно другу…

— Ну и уступай, пожалуйста! Я тебе не запрещаю, — с раздражением перебила ее Валя.

— Вот видишь, какая ты… Я первая иду навстречу, а ты так…

В голосе у Клары звучала обида, и Вале стало неудобно перед бывшей подругой. Все-таки Клара относилась к ней лучше, чем все остальные.

— Не сердись на меня, Клара, — сказала она и взяла девушку под руку. — Сегодня я просто злая, но ты тут ни при чем.

— А что случилось?

— Разве ты не заметила, как вчера Иванова меня подцепила. «Учти, Валя», — передразнила она комсорга и при этом взглянула на Клару. — Не слышала? Ну, когда говорила о собрании! — напомнила она.

— Не обратила внимания…

— Ты не обратила, зато все остальные обратили.

— Но ведь собрание назначено для тех, кто дал обещание…

— Ну так что? Зачем это подчеркивать! Ну сказала — и довольно. А то: «Учти, Валя». Как будто я в ней нуждаюсь!

— Нет. Ты напрасно злишься. Катя относится ко всем одинаково.

— Ко всем? Да? И к нам с тобой? Ошибаешься, Кларочка. Ты думаешь, что та история с Константином Семеновичем нам даром пройдет?

Идея пришла неожиданно: «А что если снова начать дружбу с Кларой? — подумала Валя. — Она сама напрашивается. Тогда я буду все знать, что делается на собрании, как они относятся ко мне…» От этой мысли стало веселей, и она продолжала другим тоном:

— Не беспокойся. Нам еще припомнят. Вот увидишь! И тебе припомнят.

— Все уже забыли про это, — безмятежно ответила Клара.

— Ты так думаешь? Напрасно! Ты очень наивна, Кларочка. Катя очень злопамятная и скрытная, Тамара меня просто презирает. Она мне сама это сказала. А про Алексееву я уж не говорю…

Клара слушала с удивлением. Она не подозревала, что за такой короткий срок Валя успела накопить столько злости и раздражения против одноклассниц, которые ни в чем не были виноваты перед ней. Если раньше и бывали незначительные столкновения между Валей и другими, то они скоро забывались. «Что с ней такое случилось? — думала Клара. — Сама почему-то заупрямилась, не подписала «Обещания», а сейчас винит всех». Вслух об этом Клара говорить не стала, понимая, что переубедить Валю невозможно, а ссориться ей не хотелось. Клара еще не оставила надежды восстановить старую дружбу.

На этом разговор прекратился, и до школы они шли молча, думая каждая о своем.

Лида Вершинина

Мягкий свет лампы широким полукругом освещает на столе чернильный прибор, учебники, тетради. Нужно решать задачи по тригонометрии, но Лида давно уже сидит без движения, откинувшись на спинку кресла, и не мигая смотрит на зеленый абажур. На коленях у нее лежит развернутое письмо.

«Лидок, я свинья! Тебя не удивляет такое начало письма? У меня начались угрызения совести — слишком поздно, но это лучше, чем никогда. Правда?

Вчера я перелистывал свой дневник, увидел твою карточку с бисерной подписью «Помни подругу дней своих веселых», и мне стало стыдно, что я до сих пор не написал тебе. Ведь это было невозвратимое, прекрасное время, которое, увы, уже не вернешь! Помнишь скамейку у нас во дворе, волейбол, непрерывный смех… Как все это близко и в то же время — так далеко!

Ты, конечно, знаешь, что я благополучно выдержал экзамены в энергетический институт. Приходится много чертить, занимаюсь общественной работой и спортом. По общественной — я редактор курсовой газеты, а по спортивной — играю в волейбол.