Мемуары Мойши - Хельга Графф

Когда соска выпадала изо рта, он, напрочь позабыв человеческий язык, начинал по-младенчески лопотать, что-то вроде: «Ня, ня, ню, ню, ся, сю…». Потом стал активно хныкать, давая понять, что памперс уже полный. Меняя памперс, я поняла, что работа эта очень вредная, как на химическом заводе, и решила в следующий раз принести с собой противогаз!

В общем, в конце дня после четырех клиентов я уже не понимала, на каком свете нахожусь. В ушах бился дикий крик басом, перед глазами проплывали грязные памперсы, в носу стоял ужасный запах взрослой неожиданности, а руки и ноги объявили итальянскую забастовку! Несмотря ни на что, мне показалось, что клиенты все же остались довольны, об этом говорили, правда, жалкие, чаевые. Первый дал одну марку, близнецы-политики на двоих – пять марок и лишь последний сделал вид, что вообще не понял, чего ждет от него «няня». «Хорошо, я тебя запомнила, – подумала злопамятно, – в следующий раз надеру тебе задницу, однозначно!» И, несмотря на приличную зарплату, я вдруг с тоской вспомнила свою такую благородную деятельность уборщицы на заводе. Размер чаевых удивил и обидел, а в сердце поселилась надежда, что скоро у меня будут не эти иностранные сквалыги, а щедрые русские парни!

С ненавистником всех моих экстремально-экспериментальных рабочих мест – Левкой – разговор получился коротким. За ужином он брезгливо сморщился и с раздражением заметил:

– От тебя, моя милая, дерьмом несет!

Вот собака! А надо сказать, что и по гороскопу Левка был псом.

На что я ответила:

– Пошел ты на х… хутор бабочек ловить!

Дерьмом, видите ли, воняет! Зато денежки, которые я за это дерьмо получаю, очень даже замечательно пахнут! Циник несчастный!

Через две недели ударно-кошмарного труда «няней», когда мой почти полупарализованный организм был уже не в состоянии менять памперсы этим засранцам, меня перевели в русский блок.

Первый же российский клиент поверг меня в изумление. Нарисовавшаяся импозантная личность (с очень знакомой почему-то физиономией!) прямо с порога заявила:

– Скажи-ка, няня, ведь недаром Москва, спаленная пожаром, французу отдана?!

Вообще-то у Михаила Лермонтова в стихотворении «Бородино» никакая няня не участвовала, был дядя, но желание клиента – закон, и я тактично промолчала, чтобы расположить его к себе.

– Я Сеня, – представился он, довольный произведенным им интеллектуальным эффектом, и добавил: – Дернем, бедная, по кружке, сердцу станет веселей! – продолжая цитировать классиков, Сеня пошел переодеваться.

Я осталась ждать сигнального гуканья и подумала, что ослышалась, когда из комнаты вполне разумным голосом крикнули:

– Лифчик застегни!

Не понимая, что за метаморфозы происходят за закрытой дверью, сунула нос в образовавшуюся щель. Полуголый «младенец» вместо того, чтобы натягивать на себя памперсы, пытался застегнуть бюстгальтер! В глазах потемнело. В голову закралась страшная мысль, что жизнь свою я закончу в дурдоме! Узрев мой любопытный нос, Сеня махнул рукой и поторопил:

– Ну сколько можно ждать! Давай уже, шевели помидорами, а то я эти блядские крючочки нащупать не могу! А потом, тетка, поталдычем с тобой за жисть!

Ну… что делать?! Пришлось не только застегнуть лифчик, но и натянуть на него чулки, туфли, платье, парик, накрасить морду и принести коктейли.

«Младенцем» Сеня быть не собирался, ему нравилась роль женщины.

– У тебя есть чувак? – кокетливо спросил он меня.

– А у тебя? – как армянское радио вопросом на вопрос ответила я.

– А у меня еще нет! – погрустнел Сеня. – Может, уже и не будет совсем… Где их взять-то, мужиков этих сраных? Даже у нас в Думе все на фиг женатые…

Точно! Это же политик и депутат! Вот сколько его помню, всю жизнь бил женщин в прямом эфире, теперь мне понятно, почему!

Я осторожно отодвинулась от закомплексованного парламентария: а вдруг еще набросится на меня, хотя… нет, вряд ли. Это он только в мужской одежде женоненавистник, а в женской – просто душка!

Два часа мы болтали о наших бабских штучках-дрючках, а в конце сеанса вместо ожидаемых чаевых Сеня вручил мне свою роскошную визитную карточку и напоследок сказал:

– Если нужно будет какой-нибудь бабе рожу начистить, звони!

На мой подробный отчет о вызывающем поведении Сени Гертруда вздохнула и произнесла:

– Вот сучонок, имидж наш рушит, но платит, подлец, исправно!

Меня хватило ровно на полтора месяца этой, в прямом смысле, засраной работы и безбедной жизни, и, как ни уговаривала меня фрау Фишер остаться в этом бизнесе, я не согласилась. После каторжной работы с памперсами не в силах была удержать в руках даже килограмм картошки.

Пока зализывала раны, нашла балетную школу, которой требовался педагог. Но когда после проведенного мною урока древняя бабка, ровесница балерины Анны Павловой, возглавлявшая школу, мне, педагогу с пятнадцатилетним стажем и дипломом Петербургской академии балета, заявила: «А что это вы им ноги выворачиваете, ведь они же еще дети, им всего-то по двадцать лет?!», совершенно разочаровавшись, плюнула на свою основную специальность и, присоединившись к Левке, стала думать, чем заняться, да так, чтобы на всё про всё хватало!

Пока мы витали в размышлениях, подвернулась еще одна работенка: уход за девяностолетней бабусей, которую надо было кормить и, опять же, менять ей памперсы. Ну что же мне теперь, так всю жизнь и выносить дерьмо?! В горле застрял комок. Судя по всему, на моей могиле установят памятник с горшком в одной руке и памперсом в другой!

Бабулька, несмотря на годы, оказалась очень даже живучей и агрессивной. В первый же день мы с ней подрались, а еще через две недели такой сумасшедшей жизнеопасной работы я сама, сверкая пятками, сбежала прочь. Денежки, заработанные на дерьме, потихоньку уплывали, и надо было срочно решать вопрос с трудоустройством.

– Что, тетенька, надоело горшки выносить да жопы вытирать? – злорадно ухмыльнулась злая душевная половинка.

Надо же, кого мы слышим, а то я прямо перепугалась, думая, что потеряла их навсегда!

– И надо было сюда ехать, чтобы этим заниматься?! – продолжила она. – В прошлом уважаемый педагог, а кто теперь? Потерявшая человеческий облик сущность!

– И вправду, Ольга, – обиженно вклинилась в общую беседу моя, когда-то, сторонница, – не зря говорят: где родился, там и сгодился! А то погналась за этим пилигримом Левой за хорошей и сытой жизнью в Европе, а теперь из дерьма выкарабкаться не можешь. Может, тебе фамилию сменить? Со Штерн (звезда) на Шайзе (говно)? – и они дружно захохотали.

– Это вы зря, – обозлилась я, – потом ведь, когда разбогатею, будет очень совестно и я даже могу вас не простить!

– А ты сначала разбогатей попробуй, а то будешь потом, как твоя подружка Инесса, за любое дерьмо хвататься!

Что правда, то правда. Моя приятельница Инесса, как и наша бывшая знакомая Елена, по рассказам, была очень успешной и имела такое количество разнообразных профессий, освоить которые нормальному человеку и всей жизни не хватило бы. Ее нам представили как топ-менеджера. Но за беседой она поведала, что сама, ученая-физик, правда, с химическим уклоном, занималась антиквариатом, была политиком, врачом, финансистом, косметологом, менеджером, бизнесменшей и еще попутно профессионально пела и плясала, как когда-то Ленка. Несмотря на невероятный опыт, найти работу «специалистке» сейчас почему-то оказалось сложно, и, однажды, в сердцах Инесса заявила:

– Я готова заниматься, чем угодно, да хоть наркотики распространять!

Помню, как мы с Левкой удивились, но очень порадовались, что говорит она это нормальным людям, а не переодетым наркополицейским, и тем более, американским! Уже очень давно «мастерица» на все руки Инесса не появляется в нашей жизни. Может, сделала карьеру в наркобизнесе или дожидается суда в США? Не дай бог, конечно! С другой стороны, отчаяние загоняет людей и не в такие ситуации и в этом мы убедились на собственной шкуре.

Не успела я очухаться от своей умопомрачительной профессиональной деятельности, как на связь вышел наш приятель – униженный и обиженный преподаватель Эдуард – и напросился в гости. Прибыв к нам, первым делом похвастался, что получил постоянное место работы в школе, с чем мы его искренне поздравили, потому как теперь, что бы он ни делал и ни вытворял, уволить его уже будет невозможно. Потом выразил желание поесть мой очень вкусный, прямо-таки незабываемый, грибной суп. Наконец, весьма настойчиво потребовал познакомить его с какой-нибудь бабой.

Пришлось призадуматься. Одна кандидатура в наличии имелась – это Ирка, развратная дочь гинеколога, а другая… другая… точно, Майя Максимович, наша однокурсница, еврейская колхозница из Украины, правда, очень спокойная и флегматичная. Ей тоже нужен мужчина, но не как Ирке, приходящий блядун, а именно муж. Как-то Майя рассказала нам, что развелась, потому что блудливый супруг ей постоянно изменял. Перебравшись с малолетней дочерью и отцом в Германию, она даже позабыла имя негодяя. Зато он ее хорошо запомнил и, не ужившись с новой избранницей, срочно захотел вернуться к Майе и теперь ловко забрасывал ее любовными письмами. Да! Это самая подходящая кандидатура, может, тогда Эдик разведется со своей «Горгоной».