Красный дракон - Томас Харрис

Грэхем похолодел.

Найлс Джекоби и Рэнди через весь зал отправились в свою кабинку. Грэхем пошел за ними и остановился прямо перед их столиком.

— Найлс, меня зовут Уилл Грэхем. Мне нужно потолковать с тобой.

Рэнди поднял на него недобрый взгляд и хамовато ухмыльнулся. Грэхем обратил внимание, что у него нет переднего зуба.

— Я тебя знаю? — осведомился Рэнди.

— Найлс, мне нужно поговорить с тобой.

Найлс вопросительно поднял брови. Грэхем думал о том, каково пришлось этому мальчишке в исправительной тюрьме Чино.

— У нас тут свой разговор. Вали отсюда, — процедил Рэнди.

Грэхем сосредоточенно изучал его мощные, обнаженные руки. Пятнышко на внутреннем сгибе локтя, где был налеплен медицинский пластырь. Выскобленная полоска кожи — это так Рэнди по привычке уголовников проверял остроту лезвия.

«Ты боишься его. Или при на него сам или давай полный назад».

— Ты что, оглох? Я сказал: вали отсюда, — повторил Рэнди.

Грэхем расстегнул пиджак, вынул из внутреннего кармана фэбээровское удостоверение и положил его на стол.

— А теперь сидеть тихо, Рэнди.

Только попробуй встать — получишь пулю.

— Виноват, сэр.

В голосе Рэнди зазвучала привычная показная покорность, с какой заключенные отвечают надзирателю.

— Рэнди, сделай для меня кое-что. Вначале сунь два пальца в левый задний карман. Я сказал два пальца! Там ты найдешь пятидюймовый ножичек.

Положи его сюда… Спасибо, Рэнди.

Грэхем спрятал ножик в карман пиджака. Залапанная рукоятка лоснилась.

— Теперь, Рэнди, посмотрим в другом кармане. Там у тебя бумажник. Вытаскивай. Ты сдавал сегодня кровь?

— А что?

— Покажи справку, которую тебе выдали. Разверни ее.

Группа крови не сходится, черт бы его побрал, этого Рэнди.

— Ты когда освободился?

— Три недели назад.

— У кого ты на учете в полиции?

— Я не состою на учете.

— Это еще проверить надо.

Грэхем нарочно заводил Рэнди. Сейчас ничего не стоило привлечь его за ношение холодного оружия с длиной лезвия выше установленной. Если он освободился досрочно и состоит на учете, уже одно то, что он, сидит в баре, где продают спиртное, может обернуться для него серьезными неприятностями. Грэхем понимал, что злится не столько на Рэнди, сколько на самого себя, за то, что почувствовал страх.

— Рэнди!

— Да?

— А теперь вали отсюда.

Пока они ехали в интернат в машине Грэхема, Найлс признался:

— Я даже не знаю, что вам рассказать. Отца я толком не помню. Он ушел от матери, когда мне было три года. Потом я его не видел. Мать не позволяла.

— Но прошлой весной он сам навещал тебя.

— Да.

— В Чино.

— Вы и это знаете?

— Мне полагается знать все. И как там все было?

— Ну, он приехал, когда пускали посетителей. Стоял очень напряженный, старался ни на кого не смотреть. Знаете, некоторые туда приходят как в зоопарк. Мать мне много чего о нем говорила, но он оказался никаким не злодеем. Обыкновенный человек. Пиджак такой модный, спортивный.

— Что он тебе говорил?

— Я-то думал он или орать на меня начнет или будет изображать виноватого. Многие из родственников, кто туда приходят, так и делают. А он только спросил, буду ли я учиться. Сказал, что если я согласен, оформит опекунство и устроит меня в школу. Но только, чтобы я взялся за ум, ну и все в таком роде.

— И сколько еще ты пробыл в тюрьме после этого?

— Две недели.

— Найлс, ты рассказывал о своей семье кому-нибудь из тех, с кем сидел в Чино?

Найлс Джекоби бросил на Грэхема быстрый взгляд.

— Что вы! Я понимаю, о чем вы подумали. Нет, конечно. Об отце я просто не мог ничего рассказать. Я про него много лет не вспоминал. Зачем бы я стал говорить о нем?

— Ладно. А здесь, в Бирмингеме? Ты приводил кого-нибудь из ребят в дом к родителям?

— Почему вы говорите «родители»? Она мне не мать.

— Приводил ты к ним кого-нибудь? Школьных приятелей или…

— Или кого-то из дурной компании, да, офицер Грэхем?

— Ты правильно меня понял.

— Нет.

— Никогда?

— Ни одного раза.

— Отец никогда не говорил тебе, что ему угрожают? Не казался озабоченным, скажем, за месяц или два до того, как этому случиться?

— Когда мы с ним разговаривали в последний раз, он был очень расстроен, но это из-за моих оценок. Еще у меня было полным-полно прогулов. Он купил мне два будильника. Про другие неприятности я не знаю.

— у тебя есть его письма, фотографии?

— Нет.

— Я видел у тебя в комнате семейную фотографию. На шкафчике, рядом с трубкой.

— Трубка не моя. Я эту гадость в рот не беру.

— Мне очень нужна эта фотография. Я пересниму ее и пришлю тебе обратно. Может быть, у тебя осталось что-то еще?

Джекоби вытряс из пачки сигарету, пошарил по карманам в поисках спичек.

— Нет, больше ничего. Зачем мне этот снимок? Оставьте его себе, если он вам нужен. Отец с таким видом улыбается… миссис Джекоби и этим сосункам… На меня он никогда не смотрел так…

Грэхему не хватало сведений о семействе Джекоби. Их новые знакомые по Бирмингему здесь ничем помочь не могли.

Байрон Меткаф позволил ему взглянуть на содержимое банковского сейфа, где хранились семейные ценности. Грэхем прочитал стопку писем, в основном, деловых, перебрал украшения.

Три дня он работал, не покладая рук, на складе, куда были помещены все вещи из дома Джекоби. По вечерам ему помогал Меткаф.

Они вскрыли каждый ящик, развязали каждый тюк, проверяя его содержимое. Фотографии в материалах дела помогли Грэхему представить себе, где что стояло в доме. Мебель в основном была совсем новая, купленная на страховку, которую они получили после пожара в Детройте. Попользоваться ею они толком так и не успели.

Лишь один предмет по-настоящему заинтересовал Грэхема — тумбочка, обсыпанная порошком для выявления отпечатков. На поверхности тумбочки застыла зеленоватая капля воска. Один раз Грэхем уже задавался вопросом, что за освещение выбирает убийца для своих кровавых спектаклей. Теперь ему подумалось, что он предпочитает свечи.

Эксперты из здешнего управления оценили широкий жест Грэхема, предоставившего свою находку в их распоряжение.

Совместные усилия бирмингемских сыщиков и Джимми Прайса в Вашингтоне позволили обнаружить только смазанный отпечаток кончика носа на жестянке, которую Грэхем достал с дерева.

По заключению лаборатории оружия и инструментов ФБР, ветку перерезали кусачками.

Отдел документации получил заключение о знаке, вырезанном на коре, из научно-исследовательского центра стран Азии, в Лэнгли.

Грэхем читал обширное заключение, расположившись на коробках с домашней утварью. По мнению специалистов, значок соответствовал китайскому иероглифу, означающему примерно следующее: «Ты поразил цель» или «Ты поразил цель в голову». Это выражение иногда используется игроками в азартные игры. Этот знак считается символом удачи, везения, а также используется в старинной китайской игре маджонг. И символизирует Красного Дракона.

Глава 13

Крофорд разговаривал из своего вашингтонского кабинета с Грэхемом, звонившим из аэропорта Бирмингема, когда на пороге показалась секретарша, всем своим видом давая понять, что дело не терпит отлагательств.

— Доктор Чилтон из госпиталя в Чезапике по два-семь-ноль-шесть. Говорит, срочно.

Крофорд кивнул.

— Погоди минутку, Уилл.

Он нажал на кнопку второго телефона.

— Крофорд слушает.

— Мистер Крофорд, это Фредерик Чилтон из…

— Слушаю вас, доктор.

— У меня здесь записка, точнее, два куска записки, судя по всему, от того человека, который убивал в Атланте и в…

— Откуда она у вас?

— Из камеры Ганнибала Лектора. Знаете, на чем написана? На туалетной бумаге. И еще тут отпечатки зубов.

— Вы можете мне ее прочитать? Только постарайтесь не прикасаться к ней.

Пытаясь побороть волнение, Чилтон стал читать:

«Дорогой доктор Лектер! Я чрезвычайно польщен проявленным вами интересом ко мне. Узнав о той обширной переписке, которую вы ведете, я подумал: а посмею ли я? Но почему бы и нет? Я абсолютно уверен, что вы бы не раскрыли им моего имени, даже будь оно вам известно. К тому же, внешняя оболочка, которую я временно занимаю, ничего не значит.

Важно другое — Преображение. Лишь вы один способны постичь его суть. Как много я хотел бы показать вам! Возможно, в будущем, если позволят обстоятельства… Во всяком случае, мы могли бы переписываться…» Чилтон перевел дыхание.

— Мистер Крофорд, дальше вырван кусок. Потом идет: «…

Я давно восхищаюсь вами. У меня собрано все, что о вас писали в прессе. Лично я считаю эти материалы необъективными, как и те, что посвящены мне. Как они горазды приклеивать унизительные клички! Зубастый пария! Что может быть глупее? Я бы постыдился приводить в письме к вам это прозвище, если бы не знал, как оскорбляли газетные писаки вас.