В направлении Окна - Андрей Лях

Дальше группу Тигра забирали, или она возвращалась на точку заброса, или их забывали, посчитав убитыми — такое случалось трижды, — и тогда приходилось выбираться самим, находя путь к реке. О, как это много значит — выйти к реке!

Потом — недельный, реже двухнедельный, отдых в Монтерее, служба досуга войск и прочее. Там жила одна вдова, звали ее Матильда, фамилия... Бог с ней, с фамилией. По некоторым деталям Холл вычислил, что таких, как он, у нее еще двое. Интересно, всех ли она встречала с такой радостью? И каким волшебством умудрялась соблюдать график их чередования? Уму непостижимо, да, впрочем, и неважно. Такие размышления до добра не доводят. Матильда постоянно читала научные комиксы и обожала пересказывать их Холлу, а он лениво путался в ее открытиях и авантюрных гипотезах. «Знаешь, был такой огромный материк, Гондвана», — с жаром говорила вдова. «Здесь, в Монтерее?» — благодушно удивлялся Холл. Кормила она отменно, зато постоянно сокрушалась: «Какой ты все-таки темный, дремучий». «И такие люди тоже зачем-то нужны», — сонно отвечал Холл. Приезжая в Монтерей, он мог спать сутками.

Что с ней стало в конце концов? Бог весть. Уехала куда-то. Впрочем, возможно и другое — рассказывали, будто ее дом попал в зону бомбардировки. Холл посмотрел на часы — кстати о Матильде, надо где-то остановиться и поесть.

Вариант второй мало чем отличался от первого. По данным разведки, слухов, догадок к какому-то аналогичному стимфальскому объекту направлялась группа похожего Тигра, но в дарханском оформлении. По такому случаю на одном из вероятных маршрутов — на перевале, волоке, в урочище — располагался Холл со своими парнями и поджидал эту группу, заготовив несколько сюрпризов, главной целью которых было не дать их радисту возможности взяться за ключ.

Холл давно уже изменил старушке М-16 с ее капризным крохотулькой-затвором и принципиально не складывающимся прикладом, обратив свои симпатии к стейровской АУГ-77. Эта австрийская красавица показала себя гораздо надежнее среди воды и грязи, кроме того, благодаря булл-паповской схеме ствол у нее был задвинут глубоко внутрь, что сокращало размеры оружия раза в полтора, а «плавающий» затвор с накопителем отдачи превращал стрельбу в достаточно комфортное занятие. Вдобавок, сменный ствол, по габаритам и весу никак не осложнявший походный экстрим, менее чем за минуту превращал этот автомат во вполне пристойную снайперскую винтовку, что в немалой степени облегчало и без того тщательно ужимаемый диверсантский багаж. Кстати, именно для «стейра» выпускались патроны с пулями в молибденово-сульфидной оболочке, которые Холл любил и предпочитал всем остальным.

Оружие. Вот уж действительно проблема. Холл снова хмыкнул в тщетной попытке даже не улыбнуться, а усмехнуться. Да, вот так понимаешь, что ты и в самом деле псих. Господи, уже год прошел, а ему все еще неловко и неуютно без оружия. Да какое там неловко, иногда просто ужас охватывает — от пустоты под пальцами, и так и тянет еще разок заглянуть в бардачок или в багажник — неужели нет даже самого завалящего пистолета? Восемнадцать лет он ел, пил, засыпал и просыпался не расставаясь с оружием ни на минуту. Восемнадцать лет, день за днем, ночь за ночью с ним была эта комбинация железок, подпертых и схваченных пружинами — шептало, задержка, предохранитель, с аккумулятором или без, с порохом или без пороха, шестнадцать или тридцать универсальных решений любых, самых каверзных вопросов. Оружие стало частью его тела, и теперь он испытывал прямо-таки фантомную боль в ампутированном органе.

Нет, даже еще хуже. Восемнадцать лет он сам был придатком к оружию, весь смысл его жизни заключался в том, чтобы эта штука выстрелила в нужное время в нужном месте. Ум, хитрость, опыт, интуиция были направлены на одно — убивай грамотно и вовремя. Просто и понятно. Безошибочная позиция на все времена. Небольшие затруднения — убивай немного народу. Большие — убивай больше. Как сто, как двести, как тысячу лет назад. А теперь он один в машине посреди дороги, и у него с собой нет даже перочинного ножа. Умом понимаешь, что нет никакой угрозы, а все равно — омерзительное ощущение скованности и болезненной растерянности.

Невозможно рассказать войну. Страшно? Конечно, страшно. Тоскливо? Включи рацию. Если батареи не сели. Тут за неделю постигаешь философию, на которую у тебя в другом месте ушла бы целая жизнь. Если проживешь эту неделю.

Война сильно сжимает сроки, необходимые человеку для размышлений и выводов, и делает она это, не нарушая никаких законов, потому что здесь минуты и секунды вдесятеро длиннее, чем в мирной жизни. Когда пуля обожжет ухо и унесет прядь волос с головы, когда бог знает какие сутки ждешь выстрела сзади, спереди, справа, слева — в человеке начинаются любопытные процессы. От смерти отделяют не пятьдесят лет полной поучительных событий жизни, а десяток метров либо топкой, либо сухой земли, и поэтому разные итоги приходят на ум гораздо скорее.

Существует, правда, и такой принцип — знай и умей. И не ленись. Если все делать правильно, вовремя закопаться, вовремя смазать и проверить, вспомнить вовремя — как, скажем, минометный снаряд ведет себя в лесу, а как — на болоте, это может здорово помочь. Если, конечно, не прямое попадание.

Нет, все равно не скажешь. Даже в самом коротком бою есть одна такая секунда... Такая вот секунда была на Валентине у Кантора — он мог выбросить из бронетранспортера Холла, а мог выпрыгнуть сам. Кантор предпочел спасти то, что было уже явным трупом — ребята понесли его в Саскатун с единственной целью замуровать где-нибудь в замеченном месте, чтобы потом похоронить как полагается, — что можно было подумать о бездыханном теле, простреленном так, словно оно угодило под дисковую пилу, и при этом сгорела рука и полголовы. Встав на ноги, Холл охотно признал, что большинство мертвецов выглядит куда пристойнее.

Пол Мэрфи привез ему в Герат конспект для автобиографии, там по числам было расписано, когда и в каких операциях он принимал участие, сам же Холл, как ни странно, многое позабыл. Человеку свойственно забывать все. Помнится часто какая-то чушь — как осколком срезало антенну, как портянки сварились в котелке вместе с кашей, и никто не решился подойти к костру с подземной дымовой трубой, как в Наоми, на переправе, мина попала в основание сруба, и они с Кантором на стене и скамье, приколоченной к стене, съехали по обрыв) прямо в воду — все решили, что им крышка, а их даже не оцарапало. В Наоми ему попался тот дарханский журнал.

Шестьдесят шестой год. Южный Водораздел. По компьютерным расчетам где-то здесь проходила генеральная нефтяная жила, какой-то уклон, подземная река, так что стоит лишь воткнуть трубу с краном — и вся нефть твоя. Само собой, ходили слухи, что дарханы эту диковину нашли, забурились, запрятались и вовсю качают. Одни говорили — Наова, другие — Наоми.