Три билета до Эдвенчер - Джеральд Даррелл

Благодаря усилиям Мак-Турка и здешних аборигенов наша коллекция существенно пополнилась. Через несколько дней после эпопеи с поимкой муравьеда к нам прискакал все тот же Фрэнсис и вручил мешок, в котором что-то пищало и копошилось так, будто он был набит морскими свинками. Развязав мешок, мы увидели, что животных в нем было всего три, но каких! Это были молодые, здоровые, хотя и насмерть перепуганные капибары. Когда я писал о пираньях, то уже упоминал заодно об этих созданиях, но забыл выделить самое главное: капибары снискали себе славу самых крупных из ныне живущих грызунов. Чтобы не быть голословным, позволю себе сравнить их с каким-нибудь из сородичей поменьше — получится блестящее наглядное представление об их размере. Взрослая капибара достигает четырех футов в длину, ее рост — две фута, а вес может превышать и сотню фунтов[6]. Сравните-ка такую громадину, скажем, с английской полевой мышью, которая вместе с хвостом достигает в длину каких-нибудь четырех дюймов, а весит едва одну шесту часть унции[7]!

Итак, капибара — это огромный упитанный грызун с вытянутым телом, покрытый грубой лохматой шкурой, раскрашенной в различные оттенки бурого. Поскольку передние лапы у капибары длиннее задних, а могучий круп вовсе лишен хвоста, то как ни глянь на нее, всегда создается впечатление, что капибара собирается сесть. У нее большие стопы с широкими перепончатыми пальцами, а: короткие и тупые когти на передних лапах удивительно напоминают… миниатюрные копыта. При всей кажущейся громоздкости и неуклюжести у нее тем не менее весьма аристократический вид — широкая плоская голова и тупая, почти квадратная морда, исполненная снисходительно-высокомерного выражения, примерно как у задумавшегося льва. По суше капибара передвигается особым шаркающим шагом или же тяжеловесным, неуклюжим галопом, при этом переваливаясь с боку на бок. Зато плавает и ныряет с удивительной легкостью и мастерством. В общем — флегматичный, добродушный вегетарианец, хотя и лишенный ярких индивидуальных черт, коими могут похвастаться некоторые из его родичей, но зато обладающий тихим и дружелюбным нравом.

Правда, это ни в коей мере не относилось к трем экземплярам, принесенным Фрэнсисом. Вовсе даже наоборот — их точнее всего можно было бы назвать «из молодых, да ранних!». Росту-то всего ничего — один фут, да в длину по два фута, зато какие плотные, мускулистые! Пялясь на нас словно на стаю ягуаров, эта горстка отважных с дружным Я писком отбивалась и отбрыкивалась от нас так, что никакого сладу с ними не было. Хорошо еще, что они не пытались пустить в ход зубы — большие ярко-оранжевые резцы размером с лезвие перочинного ножа и столь же острые. Дай они волю зубам, мы бы остались без пальцев. Но вот после продолжительной борьбы мы извлекли-таки их из мешка — и стоим полукругом, как идиоты, с визжащими капибарами в руках, не зная, что и делать — в пылу борьбы мы как-то подзабыли, что у нас нет клеток. После длительных дебатов, с капибарами в обнимку, проблема была решена следующим образом: мы соорудили для них маленькие веревочные сбруйки вроде той, что мы сделали для муравьеда, привязали на длинных веревках к трем апельсиновым деревьям и отступили назад полюбоваться двоими талантами в области прикладного искусства. Капибары, почуяв свободу, но по-прежнему косясь на нас, кинулись друг к другу за защитой — и мигом опутали веревками и себя, и деревья. Битых четверть часа мы отвязывали их друг от друга, от деревьев и от собственных ног, а затем вновь привязали к стволам, но уже подальше друг от друга. И что же? На сей раз они с диким визгом принялись бегать вокруг деревьев, и вот уже веревки оказались намотанными на стволы, а зверюшки едва не задохнулись. Наконец проблема была решена так: мы привязали концы веревок к высоко расположенным веткам, так что у капибар оставалось достаточно простору для беготни и при этом исчезал риск запутаться и задохнуться.

— Держу пари, что они еще зададут нам жару, — скорбно изрек я, когда мы управились.

— Почему ты так думаешь? — спросил Боб. — Похоже, ты не очень-то радуешься им. Ты что, не любишь их?

— Пропади они пропадом со всем семейством! — ответил я. — Не любишь… Это не то слово! Черт бы их взял!

А произошло это вот как. Мы со Смитом жили в пансионе на задворках Джорджтауна, подыскивая место для базового лагеря. Хозяйка пансиона оказалась столь любезной, что разрешила нам держать в своем палисаднике любых животных, которых мы будем приобретать, ну мы и поймали ее на слове. Бедняжка, наверное, и представить себе не могла, как мы злоупотребим ее гостеприимством и добротою, и лишь когда в ее крохотном садике проходу не стало от мартышек и прочей живности (а место для базового лагеря так еще и не было найдено) она, мягко говоря, занервничала. И то сказать, мы и сами чувствовали, что садик несколько перенаселен, а каково было остальным постояльцам! Ведь никогда не знаешь, когда у тебя под ногой Раздастся чей-то отчаянный визг или когда за штанину дернет не в меру любопытная мартышка. Появление же капибары переполнило чашу всеобщего терпения.

В один прекрасный вечер, ближе к ночи, к нам пожаловал некий господин с преогромным грызуном на веревке. Несмотря на внушительные размеры, капибара была еще подростком и к тому же совершенно ручной; пока мы вели торг с ее владельцем, она смирнехонько сидела с царственно-безучастным выражением на морде. Торги, однако, затягивались: от владельца не ускользнуло, как загорелись наши глаза при первом же взгляде на животное, но в конце концов оно стало нашим. Под жилище ему подобрал большой ящик вроде гроба, затянутый проволочной сеткой, по нашему мнению достаточно прочной, чтобы выдержать все покушения на побег. Мы щедро одарили его всяческими фруктами и вкуснейшими травами, каковые он принял с царственным снисхождением, и поздравили друг друга с приобретением столь милого создания. Затаив дыхание, мы любовались тем, как животное изволит вкушать поднесенные дары, потом с нежностью просунули ему сквозь проволоку еще несколько плодов манго и отправились на боковую. Мы некоторое время еще полежали в темноте, обсуждая новое, чудесное пополнение, и постепенно стали засыпать. Что эта ночка нам готовит, никто и представить себе не мог.

Около полуночи меня разбудили неведомые звуки, доносившиеся из садика под окном. Создавалось впечатление, будто кто-то играл на варгане[8] под странный аккомпанемент ударника, невпопад колошматившего по консервной банке. Я лежал, прислушиваясь и гадая, что бы это могло быть, вдруг меня осенило: капибара! С криком «Капибара удирает!» я выскочил из постели и бросился в сад, прямо как и был, босой и в ночной пижаме. Вслед за мной бежал мой заспанный компаньон. Когда мы спустились в сад, все было тихо-мирно. Капибара сидела, сохраняя привычную надменность осанки, но отчего-то повесила нос. Мы затеяли долгий спор, кто был источником шума — капибара или кто-то другой. Я горячо убеждал Смита, что это была не кто иной, как капибара; мой компаньон держался противоположного мнения.

— Да посмотри ты, какая лапочка! — говорил он. — Как она тихо сидит, невинное создание!

— Чувствует, что нашкодила, потому и корчит из себя лапочку, — возражал я.

Сияла ночь, луной был полон сад, а капибара не спускала с нас спокойных глаз. Звуки «музыки» более не раздавались, и мы тихонько побрели назад, продолжая ожесточенно спорить, хотя и шепотом. Но только мы улеглись, звук раздался снова, да еще громче прежнего. Я вскочил с постели и выглянул в окно… Я так и знал! В лучах луны проволочная сетка дрожала, будто струны…

Ну что я говорил? — с триумфом сказал я.

Так что ж она творит? — спросил Смит.

— Бог ее знает, только лучше спуститься и прекратить эти штучки. Иначе она перебудит весь дом.

Мы на цыпочках спустились вниз по лестнице и, укрывшись за большим кустарником, устремили свои взоры на клетку. Капибара восседала перед проволочной сеткой; вид у нее был исполнен благородства. Время от времени она наклонялась вперед и, подцепив своими огромными кривыми зубами проволоку, натягивала ее и отпускала, так что вся сетка принималась громко вибрировать, точно струны арфы. Капибара слушала, пока звук не умолкал в ночи, а затем, приподняв свой невозможный круп, принималась гулко громыхать задними ногами по жестяной банке. Видимо, это она так аплодировала самой себе.

— Как ты считаешь, — это она хочет удрать? — спросил Смит.

— Нет, это она так развлекается.

Капибара исполнила еще одну музыкальную пьесу.

— С этим надо кончать, не то она весь дом на уши поставит!

— И как тут быть?

— Уберем ударные, — практично сказал Смит.

— Да, но щипковые-то останутся!

— А если еще и завесить решетку?

Итак, мы убрали жестянку и завесили решетку мешками, чтобы лунный свет не служил для капибары источником музыкального вдохновения. Какое там! Думали, хоть на этот раз уснем, так она опять завела свою шарманку!