Кольцо князя-оборотня - Екатерина Лесина

– И как ты туда попала?

– Обыкновенно, так же, как другие. Было плохо и… А они рядом. И вообще… – Ну, невозможно это объяснить словами, это нужно пережить, прочувствовать на своей шкуре от первого слова до последнего удара. Ненавижу!

– Ты ешь, ешь, – Егор подвинул сковороду.

Спасибо, не знаю, вероятно, этот человек спустя минуту вышвырнет меня вон, но он уже сделал больше, чем все сестры, вместе взятые.

– Значит, квартира когда-то принадлежала тебе?

– Она и сейчас моя.

– Ну, – мужчина напротив усмехнулся, – это тебе кажется, что квартира до сих пор твоя, на самом деле ты давно уже никто.

– Я…

– Ешь. Хочешь, я скажу, как это было? Ты стремилась к Богу, чтобы вывалить перед ним ворох придуманных обид, чтобы нажаловаться, как плохо тебе живется, как все вокруг тебя не любят, притесняют, не замечают того, какая ты на самом деле красивая, умная и добрая… Тебе нравилось жалеть саму себя и хотелось, чтобы эта жалость приобрела законный статус, и плевать, что твой уход причинил кому-то боль… Кого ты бросила? Мужа? Детей? А?

– А тебе какое дело? – Мне было больно и обидно оттого, что Егор говорил правду. Я напридумывала себе обид и побежала за первым же человеком, который меня пожалел. Кого я бросила? Мужа и дочь. Я заперлась в своем горе и ни разу не навестила их на кладбище. Я отреклась от своих близких, и Господь наказал меня за это.

Или Господу нет дела до ведьмы? Кажется, я совсем запуталась.

На сковороде оставалась еще колбаса, и яичница тоже оставалась, но, кажется, я переоценила собственные силы. Эх, поспать бы еще…

– Я постелю тебе на полу, – заявил Егор. – И не вздумай сбежать.

Охотник

Анастасия заснула, свернувшись калачиком. Может, ей холодно? На всякий случай Егор накрыл ее еще и пледом. Пусть отдыхает, завтра она расскажет ему все, что знает. Впрочем, все, что не знает, тоже. Он умеет быть настойчивым.

Осталось дождаться утра. Черт побери, он только и делает, что ждет. Завтра, все завтра, вот когда бродячая кошка начнет мурлыкать, тогда он и решит, как нужно действовать, а пока можно лежать, прислушиваясь к ее дыханию, и считать про себя. Шестьдесят – это минута, сто двадцать – две, сто восемьдесят – три, и так до утра. До утра еще целая вечность.

А она не похожа на кошку, скорее на птицу.

Ну вот, он снова бредит…

Она претендует на квартиру, скорее всего, будет угрожать милицией и судом, но тут все законно, квартира принадлежит ему, и он имеет полное право выставить эту ведьму за порог. Он так и сделает. Потом. Но отчего тогда ему так неудобно в ее присутствии? Наверное, нужно было ремонт сделать или хотя бы вещи выбросить. Но у Егора не было времени. Господи, да всю его сознательную жизнь у него не было времени ни на семью, ни на квартиру.

Вот и осталось все, как было при прошлых хозяевах. Хозяйке. Какая из нее хозяйка, заморыш черноглазый. Определенно, завтра же он выкачает из нее всю информацию – и адью, пускай катится к своему пророку.

Хотя нет, если она вернется, то непременно расскажет о Егоре, значит, придется ей под замком посидеть, пока он эту шарашкину контору не разгонит.

Надо будет Пашке позвонить, поделиться новостями. Или пока еще рановато делиться?

Завтра, он подумает об этом завтра.

До свадьбы осталось три дня. К огорчению невесты, гостей собрать не удалось, Белая Крепь упорно игнорировалась местным обществом. Были ли причиной тому бесконечные судебные тяжбы умершей хозяйки поместья, или же соседи искренне верили в некое старинное проклятие, нависшее над этими стенами, и оттого боялись, но, как бы то ни было, дом по-прежнему оглушал мертвой вековой пустотой. Вопреки всем усилиям и затратам, в Крепь не удалось вдохнуть ни капли жизни. Новая мебель, приобретенная Эльжбетой Францевной, смотрелась настолько чуждо, что даже у Федора возникло желание вышвырнуть все эти модные стулья-секретеры-столики вон, вернув старые шкафы на законное место. Они хотя бы соответствовали духу дома.

Ничего, совсем скоро он забудет и топи, и дом, и проблемы с соседями… В столице Федор оживет, а здесь он медленно сходит с ума от разрушающей душу безнадежности и волчьего воя. Здесь даже поговорить было не с кем, предстоящая свадьба разрушила хрупкое спокойствие, обитатели Крепи, как и прежде, собирались за одним столом, но теперь трапезы проходили в торжественной тишине. Ядвига мечтала, Эльжбета Францевна следила за пасынком, который не сводил глаз с Элге, а та, в свою очередь, пристально наблюдала за Федором. В ее взгляде читалось недоумение. И вопрос. Она хотела знать и в то же время боялась спросить.

До чего же ему надоели эти секреты, тщательно охраняемые от постороннего взгляда. А в этот раз и вовсе неловко вышло: Федор не хотел подслушивать, просто снова не спалось, вот и спустился вниз. Комната давила на Луковского, она была частью Крепи, частью истории Урганских болот, частью князя и частью Элге. Напрасно Федор вычеркивал из памяти ее черные глаза, женщина-птица, женщина – чужая мечта была повсюду. Она являлась во снах и чудилась наяву.

Федор прислонился к холодной стене, умоляя дом освободить его от этого наваждения. Слава господу, внизу пусто, никто не увидит его слабости, никто не спросит, что же случилось, а следовательно, никому не придется врать. Чем дольше он стоял, тем легче становилось. Но дом не только вернул разум, дом показал чужое безумие.

– Ты моя… моя… – голос князя проникал сквозь камень. Алексей просил. Алексей требовал. Но чего? И у кого? Федор вжался в стену, она ответила холодом и сыростью, но не выдала. В ночной тишине был слышен каждый звук, каждое слово.

– Скажи, что любишь… – требовал Алексей. – Скажи, что моею станешь!

– Нет. – Элге. Как всегда, спокойна, а вот князь, чувствуется, с ума от страсти сходит. Злая ревность сдавила сердце. Значит, Алексей любит ее, и, похоже, любит давно и мучительно, Элге не отвечает взаимностью. Элге не нужен князь.

– Без тебя мне жизнь не в радость. Я дышу, я живу тобой, о тебе лишь и думаю! Милая, милая, милая… – лихорадочный шепот диким вьюнком полз по стене.

– Уходи!

– Прошу, не гони! Ты одна у меня осталась, все забрали, всего лишили, но тебя не отдам! Пока жив, никому не отдам, ни богу, ни черту! А если умру, все одно с тобой останусь!

– Матушка…

– Она поймет, она смирится, она добрая! А откажется принимать, увезу! Хочешь, прямо сейчас и увезу!

– Не хочу.

– Но почему?!

– Не люблю.

Князь зарычал, будто медведь, которого загонщики, подняв из берлоги, ведут на ружья.

– А кого любишь, ответь? Этого хлыща столичного? Он же слабый, он не умеет ни жить, ни любить, он позабавится да бросит, когда надоешь. У него духу не хватит поперек матушкиного слова пойти, вот увидишь, женится на Ядвиге, а о тебе и не вспомнит. Не нужна ты ему!

– А тебе?

– Мне нужна! Мне, кроме тебя, никто не нужен! Скажи, что любишь, соври, я поверю, я целую жизнь буду верить тебе, беречь, хранить…

– Алексей! – Эльжбета Францевна? Откуда? Федор сильнее вжался в стену, втайне надеясь, что уж его-то вездесущая матушка не заметит.

– Алексей, это… Я просто слов не нахожу! В моем доме, под моей крышей, ты позволяешь себе… Я давно чувствовала, что с этой девицей пора что-то делать! Элге, иди наверх, и я запрещаю тебе покидать комнату.

Шорох юбок, быстрые шаги… Похоже, Элге подчинилась. Наверное, следовало бы уйти во избежание возможных эксцессов, но Федору нужно было знать, о чем пойдет речь.

– Матушка… – Голос Алексея полон раскаяния, но Эльжбету Францевну оно не трогает.

– Замолчи! Ты перешел все возможные границы, нарушил все правила, а теперь собираешься извиниться, но только для того, чтобы снова совершить эту… Эту ошибку! – нашлась она. – Я уже устала повторять, чтобы ты оставил Элге в покое! Она тебе не пара! Она – подкидыш, существо без роду и племени, а ты – князь!

– Вот только княжество где-то потерялось. И титул мой не более чем красивое слово.

– Это еще не причина, чтобы унижать себя и весь свой род связью с наглой, распутной девицей!

– Элге не такая…

– Не смей перечить! – взвизгнула Эльжбета Францевна. – Ты должен быть благодарен, что Крепь до недавнего времени оставалась в семье. А если ты постараешься, то так будет и впредь. Ты должен думать о долге передо мной и сестрой, а не о собственных животных желаниях! Представь, что бы подумал Федор, наткнись он на вас… Завтра же отправлю Элге в город. Сергей Афанасьевич давно говорил, что не прочь будет принять ее, деткам гувернантка нужна!

– Никуда она не поедет! – Дикий вопль разлетелся по дому. – Я женюсь на Элге.