Косово поле. Балканы - Дмитрий Черкасов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Русские, сербы и македонцы — братья, — немного пафосно выдал Киро, — ты не смотри, что наше правительство так себя ведет. Простые люди все на стороне Сербии. Мы ж почти каждый год в Косово ездили. Так что насмотрелись…[38] Человека, который воевал с шептарами и американцами, любой в своем доме примет и спрячет.
— И все же — это крайне опасно для вас, — Рокотов положил на ломоть хлеба солидный кусок жареного мяса, — надо по максимуму избежать риска.
— Никто попусту рисковать не собирается, — деловито заявил Богдан, — чтобы тебя не подставить. Ты давай ешь…
— Чегой-то ты грустный, — Димон участливо посмотрел на нахохлившегося Вознесенского.
Несмотря на прекрасную погоду, Иван не радовался вступившей в свои полные права весне. На душе было противно. Он устал от бесконечных хождений по милицейско-прокурорским инстанциям, от многочасового ожидания в очередях, от отписок и отговорок, от откровенного нежелания заниматься его делом, от самоуверенной и лживой следовательши. От всего, что было связано с исполнением Закона. Правоохранительная Система раскрылась перед ним во всей красе — с полупьяными оперативниками, с истеричными прокурорами, с жуликоватыми дознавателями, с безграмотностью, лицемерием, фантастическим пренебрежением к человеку, которого эта система была обязана защищать. Всего за месяц Вознесенский из законопослушного человека, верившего в торжество справедливости, превратился в индивидуума, обдумывающего варианты наказания виновных методами самосуда.
— Ага! — Димон наконец понял предмет душевных терзаний приятеля и довольно ухмыльнулся. — Достали… Я тебя предупреждал. Если сейчас отступишь, то потом уж точно ничего не добьешься. С гарантией. Мусоров надо душить, душить и душить. Это архинужно и архиважно. — Димон недавно открыл для себя труды Ленина и теперь цитировал их направо и налево. Ильич со своими бандитскими призывами к расправам над крестьянством и интеллигенцией был бывшему «братку» близок по духу.
— Все без толку, — Вознесенский злобно сверкнул глазами и высыпал в свой кофе пакетик сахару. — Как белка в колесе… Такое впечатление, что они целенаправленно толкают людей на разборки.
— Осторожнее, — Димон понимающе кивнул, — есть такое. Но! Как только ты попытаешься что-нибудь сделать самостоятельно, жди беды. Мусора и прокуроришки только делают вид, что им все по фигу. А в действительности — довольно внимательно наблюдают. Это объяснимо… Видишь ли, преступление раскрыть не всегда легко, если оно совершено в прошлом. А вот подтолкнуть человека к беспределу и схватить его на месте деяния — просто. Так что будь предельно аккуратен. Мусорам выгодно, чтобы ты ввязался в разборку.
Они и твое дело закроют — мол, ты опорочил высокое звание потерпевшего, и якобы пресекут преступление. Еще и денежки с тебя попытаются ссосать. За то, что не откроют дело уже на тебя. Знаю, такие варианты проходили…
— Может, в прессе попробовать поднять бучу?
— А смысл? — двухметровый Димон положил на столик руки, которым мог бы позавидовать взрослый самец-орангутанг. Два кулака размером с мусорное ведро каждый. Димон нынче подвизался на ниве журналистики, и Иван никак не мог представить, как бывший браток попадает по клавиатуре компьютера, когда печатает свои статейки. Ибо подобными руками было удобно только сгребать снег на улицах, а не тыкать в маленькие клавиши буквы.
Тягу к творческому труду Димон почувствовал год назад. Он немного отошел от преследования разжиревших бизнесменов, накропал несколько эссе и явился с ними в редакцию крупнейшего питерского таблоида. Заместительница редактора, с которой браток пообщался, почуяла в бритоголовом громиле большой потенциал и предложила ему для затравки написать статью об убийствах на религиозной почве.
Димон засел дома и приготовился к приливу вдохновенья. Он выпил две бутылки водки и просмотрел фильм ужасов с «расчлененкой». Водочка оказалась забористой, и к моменту посещения Музы новоявленный репортер дошел до нужной кондиции. За один вечер статья на целый разворот была написана.
Повествование пришлось редакции по вкусу.
Как и читателям.
На нынешний момент Димон был уже довольно известной личностью в журналистских кругах и раз в неделю выдавал на гора парочку «убойных» материалов. Своим личным успехом он считал высосанную на сто процентов из пальца статью о пытках и убийствах бомжей, совершенных якобы некими таинственными «пыточными бригадами». Редкий читатель мог добраться до финального абзаца без того, чтобы его не стошнило в буквальном смысле на яркую багровую страницу.
Материалы Димона изобиловали подробностями и жаргоном. О последнем у него постоянно происходили споры с литературным редактором, по этому поводу она даже бегала консультироваться к академику Лихачеву, у которого защищала кандидатскую диссертацию. Академик на удивление доброжелательно отнесся к специфическим словечкам и посоветовал своей бывшей аспирантке не останавливать творческий порыв нарождающегося таланта. Пусть пишет, как ему удобно.
Радетельница чистоты русского языка опрометчиво поведала о реакции Лихачева виновнику торжества. Димон воспринял одобрение академика как руководство к действию, перешел все границы дозволенного, обозвал в следующей статье прокурора города «мохнорылым уродом» и съездил в Пушкинский Дом, дабы лично засвидетельствовать почтение престарелому столпу словесности, который был немало удивлен визитом широкоплечего верзилы, втащившего в его кабинет ящик коньяка, долго трясшего руку и кричавшего что-то о том, что теперь «все наезды пусть переключают на Гоблина». Старенький академик не понял, кто такой этот Гоблин. Ну и слава Богу…[39]
Из Пушкинского Дома коротко стриженный верзила убыл так же стремительно, как и появился, оставив в недоумении сотрудников. И с головой ушел в развитие своего таланта.
— Прессу подключать рано. Можно этим все испортить. А это — архивредно, — Димон задумчиво покачал головой. — Америкосов надо как-то взбодрить, чтоб зашевелились… Твоя основная проблема в том, что ты не знаешь ни одного имени тех, кто на тебя навалился.
— Первые двое были ментами.
— Это ты мне говорил… Но вопрос — откуда, из какого отделения? На демонстрации сгоняют ментов со всего города. Иногда даже из области. Искать иголку в стоге сена я тебе не рекомендую. Бесполезно… Если б получить точные данные…
— Ну и что? — Иван пожал плечами. — Это ж менты, их так просто не прихватишь.
— Почему это? — удивился Димон. — Если знать, то можно. Вон, мусоров гасят почти каждый день. Кто денег возьмет, а потом дело не сделает, кто начинает бабки с подследственных вымогать, кто борзеет… Разные случаи. Вон, недавно заместителя начальника РУБОПа подстрелили. Думаешь, братва так обалдела, что стала тухлых ментов замачивать?
— Кто такой тухлый мент?
— А-а! Ну, честный, принципиальный… Не суть. Так вот, этого козла по жизни надо было стереть. Он со своими корешами начал бабки делать на имуществе, что у братвы изымалось. Забирали капусту, тачки, хаты, а потом, еще до окончания следствия, заставляли родственников это все переоформлять. Вон Минин, это другой замначальника, на джипе «мицубиси» попался… Сейчас под статьей ходит. И поделом! Нельзя на беде человека себе карманы набивать… При таком раскладе любой братан показания в ментовке даст. Не западло.
— Ну, в честности ментов я на собственном опыте убедился, — Вознесенский откусил кончик эклера, — но моему делу это не в помощь. Все на точке замерзания.
— Это подозрительно, — серьезно сказал Димон. — Значит, готовится подлянка… Слушай, а на тебя уроды из консульства выйти не пытались?
— Нет.
— Так-так-так… — верзила потеребил пальцами подбородок, — ясненько.
— А почему ты спрашиваешь? — Иван недоуменно уставился на приятеля.
— Анализирую… Странно, что за месяц никаких сдвигов ни в ту, ни в другую сторону. Это не совсем обычно.
Вознесенский не был склонен отмахиваться от слов Димона. Тот как-никак обладал хорошим чутьем и огромным опытом. Как-никак шесть лет он ходил по лезвию бритвы, добывая себе кусок хлеба «разводками», «стрелками» и «терками». На его мнение можно было полагаться. Если говорит, что ситуация ему не нравится, значит, так оно и есть.
— Ты за собой «хвоста» не видел?
— По-моему, нет, — Вознесенский почесал затылок, — но ведь я в этом ничего не понимаю. И специально не приглядывался.
— Придется приглядеться. Что то больно легко тебя в покое оставили… — браток обвел внимательным взглядом зал кафетерия, чуть задержался на маленьком кавказце, что-то оживленно обсуждающем с седым мужчиной в серо-зеленой форме таможенника, и повернулся к Ивану. — Своей цели они не достигли. Это факт. Задача — была тебя проучить, чтобы ты заткнулся, но ты продолжаешь и статьи о Югославии писать, и по телевидению выступать, и прочее. Значит, в самое ближайшее время они попробуют попытку повторить. Теперь уже наверняка… Ну, убить не убьют, но покалечить могут.