Путешествие за край Земли - Валерий Михайлов

Навстречу Маше вышел молодой, чуть старше тридцати лет приятный мужчина с чуть азиатскими чертами лица.

— Привет, — сказал он.

— Привет, — ответила Маша.

— Пойдем, я покажу тебе комнату.

Они обошли почти весь замок и вошли внутрь через служебный вход.

— Твоя комната на втором этаже.

Они поднялись по широкой, мраморной лестнице на второй этаж, прошли по коридору и вошли в просторную комнату с огромным камином. Посреди комнаты стояла поистине королевская кровать, о чем сообщала табличка: «Кровать королевы Анны». О том, какой по счету Анны, в каком королевстве жила эта Анна, и в какие годы она пользовалась кроватью, надпись не говорила ровным счетом ничего. Остальная мебель, судя по табличкам, тоже принадлежала ей.

— Это покои королевы Анны, — пояснил молодой человек.

— Какой Анны? — переспросила любознательная Маша.

— Это не имеет значения.

— Странный подход для работника музея.

— Это особый музей.

— Чем?

— Тем, что здесь имеет значение только то, что имеет значение.

— Ты здесь работаешь?

— Я присматриваю за музеем.

— Один?

— У меня есть пара обманов зрения.

— Одному я, кажется, не понравилась.

— Не мудрено.

— Здесь, я вижу, вежливость не приветствуется.

— Только если под этим словом понимается ложь.

— А ты никогда не врешь, — съязвила Маша.

— Вру, но из других соображений.

— Из каких, например?

— Узнаешь в свое время. Ладно, можешь пока располагаться. Душ, туалет там, — он показал на малоприметную дверь, — одежда в шкафах. Пользуйся смело. К обеду я тебя позову.

— Что же я здесь все-таки делаю? — спросила себя вслух Маша, когда осталась одна.

Ответом ей послужил злорадный смех обмана зрения.

Обедали, судя по всему, в служебном помещении. Комната была примерно 3 на 5 и больше всего походила на просторную кухню. Там были: стол кухонный стандартный, холодильник, «кухня» с мойкой и газовой четырехкомфорочной плитой, большая клетка с цветочным горшком и красочный плакат почти на всю свободную стену: «Идеальный мир — это место, где охотники охотятся на охотников, патриоты сражаются с патриотами, власть сама соблюдает закон…

И никто никому не мешает заниматься своими делами, но каждый знает, какие дела его.»

На двери в комнату была большая бронзовая табличка с надписью: «Старший по ПРОЛП».

Меню было простым: борщ, жареная картошка, блины с черной икрой, чай. Прислуживали обманы зрения, которые, чтобы досадить Маше, приняли весьма неприглядный абстрактный вид.

Молодой человек совсем не пытался развлекать Машу разговором, что совершенно ее не устраивало.

— А что такое ПРОЛП? — спросила она.

— Когда ты к этому созреешь, — ответил он.

— Это что, игра такая, отвечать невпопад?

— Перестань болтать. Тебя интересует, когда я потащу тебя в постель. Я ответил.

— Дурак, — буркнула Маша.

После обеда один из обманов согласился показать музей. Тематически его можно было разделить на несколько залов: зал нетрадиционной любви; зал любви к Родине; зал любви к богу; зал любви к ближнему; зал любви плотской. Естественно, все они были закрыты.

— Это потому, что люди постоянно спорят на тему любви. У них по семь пятниц на неделе у каждого, поэтому музей так и не успевают отремонтировать. Так что ты первый экскурсант. Гордись.

Маша решила благоразумно не отвечать.

Начать решили с зала, посвященного любви плотской. Кроме строительных лесов и запаха краски в зале были представлены: плакат: «ИЗВРАЩЕНЕЦ — человек, отвергающий сексуальные фантазии»; Картины современного художника, на которой в примитивной форме был изображен улыбающийся мужской орган с крылышками; и серия картин художника Загулина, объединенных одной темой: «Камасутра в „Запорожце“». Картины говорили о глубоких познаниях темы и были очень даже ничего.

В зал патриотической любви (так официально назывался зал любви к Родине) Маша зайти не решилась. Оттуда, из-под двери сочилась свежая кровь, и пахло чем-то неприятным.

Зал любви к ближнему наполовину был декорирован под отделение милиции. В другой половине валялись поломанные игрушки, строительный инструмент и использованные презервативы.

— Какая гадость! — вырвалось у Маши.

— Не говори, — поддержал ее гид.

Зал любви к Богу находился в подвале. Он был похож на пыточный каземат. Там была представлена богатая коллекция орудий дознания, всевозможные власяницы, бичи для самобичевания, панорама сожжения грешника и несколько дебиловидных ангелочков из папье-маше, густо посыпанных сахаром.

Зал нетрадиционной любви был посвящен множеству форм любви к царям, президентам и прочим представителям власти.

— Какая все-таки гадость, эта ваша любовь, — с чувствами сказала Маша, когда просмотр был окончен.

— Это не наша любовь. Это ваша любовь. Мы только храним и отражаем. Как зеркало.

— А как же романтика, чувства, прекрасное…

— Обычно за этими словами скрывается помесь порнографии и инфантилизма, а мы заведение приличное. Здесь музей, а не…

Ужин прошел в молчании. Маша демонстративно изучала плакат, на котором теперь значилось: «Таково наше отношение к лошадям, коровам и овцам, а также к официантам, таксистам, швейцарам, полицейским и всем, кого мы „используем“.

Абрахам Гарольд Маслоу. Мотивация и личность».

Ночью Маше снились кошмары: какие-то старики в белом пытались вознести ее на небо при помощи динамита и наступательных гранат. Утром она проснулась разбитой.

— Дура! — почему-то сказала она сама себе.

— Я, кажется, в тебе ошибся, — сказал за завтраком смотритель, — по-моему, ты еще не готова.

— Ты думаешь таким образом…

— Заткнись, — перебил ее смотритель, — я думал, ты не настолько набита всяким дерьмом. Пожалуй, стоит выдать тебе билет и вернуть на поезд.

— Так это ты! — поняла вдруг Маша.

— Я, — спокойно ответил смотритель.

— Убийца!

— Забыла добавить вор и насильник.

— Что тебе нужно?!

— В данном случае нужно тебе.

В душе Маши вдруг словно лопнул какой-то нарыв, и она заплакала навзрыд. Смотритель не стал ей мешать.

А на стене висел плакат: «Хочешь расслабиться — прими слабительное».

— Дело в том, — продолжил он, когда Маша немного успокоилась, — что блядство, — он так и сказал блядство. Не блуд, не распутство, а именно блядство, — это аналог воздержания.

— Гонишь? — неуверенно спросила Маша.