'Ученик лоцмана' - Борис Борисович Батыршин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кстати, о приливах: я каждый день втыкал в песок ветки, фиксируя уровень подъёма и спада воды, и понял только одно: приливной режим здесь чрезвычайно сложен и запутан. Происходит это, вероятно, из-за трёх лун, одна из которых весьма массивна, и для того, чтобы составить сколько-нибудь точный график приливов, уйдёт не один месяц кропотливых и скрупулёзных наблюдений. Тем не менее, кое-чего я добился, научившись предсказывать, хотя и неточно, максимум прилива — чем обязательно воспользуюсь во время завтрашней вылазки.
Тем временем начало смеркаться. Солнце уже готово было нырнуть а горизонт; все три луны, напротив, выползли на небосклон и заняли на нём своё достойное место. На этот раз Бета — так я назвал среднюю из лун, — примерно наполовину спряталась за Альфу, самую крупную из трёх, и торчала теперь над её диском эдаким великанским пупырём, на котором даже без бинокля просматривались вполне себе лунные кратеры. Небо было бледным, без интуитивно ожидаемого тропического мрака — похоже, бархатно-чёрных ночей здесь вообще не случается, и лишь кое-где проглядывали россыпи звёзд, совершенно неузнаваемых очертаний. Часы показывали половину девятого вечера; я прикинул шансы достаточно быстро проделать обратный путь и добраться до водопоя — и отказался от этой идеи. Лучше переночевать прямо здесь, на маячной площадке, благо все необходимые удобства имеются: дождевая вода в каменных ваннах чистейшая и не слишком холодная; у основания скального гребня обнаружился небольшой, но вполне уютный грот, защищённый густым кустарником от ветров со стороны океана. Животных, неважно, крупных или мелких, можно не опасаться — Кара бдит и не подпустит к месту ночёвки никакую тварь. В рюкзаке — завёрнутые в пальмовые листья куски вяленого мяса пекари и остатки запечённой вчера рыбы, смешанной с ломтиками плодов хлебного ореха. Костёр, разведённый из сухих веток кустарника уютно потрескивает, спальник расстелен на свеженарезанных ветвях, а чтобы окончательно смириться с перспективой незапланированной ночёвки, я вытащил из бокового кармана плоскую фляжку из нержавейки, по самую крышку наполненную спиртом. Я кинул собаке полоску вяленого мяса, а сам сделал два маленьких глотка, зажевав огненную жидкость кусочками печёной рыбы. Закинул руки за голову и лёг, бездумно глядя в здешние невозможные небеса.
Уж не знаю, что там будет дальше, но если мне удастся-таки выбраться с этого острова без особых потерь — мне определённо захочется сюда вернуться. Непонятно, как это делать, непонятно вообще, возможно что-то подобное, или проходит по разряду иллюзий, но видит бог, я сделаю для этого всё, что смогу. А в идеале — попробовать вернуться сюда не в одиночку, а с небольшой, но тщательно подобранной компанией единомышленников, и вместе с ними попробовать осуществить детскую мечту — попробовать всерьёз сыграть в колонистов острова Линкольна. Я даже размечтался, кто бы это мог быть — например, мои нынешние коллеги из «Аргуса»; трое или четверо любителей фантастики из небольшого самодеятельного сообщества, с которыми мы в течение нескольких последних летразвлекались самостоятельно придуманными словесными играми, которые называли «ситуационками». С одним из них мы даже ходили в парусные походы на катамаранах по озеру Селигер, а годом позже я взял его с собой на Белое море, где мы неделю кряду наслаждались прелестями дикой природы, рыбалки и сбора грибов на одном из осровков близ Костьяна… Пожалуй, нелишними будут и студенты из подросткового водно-туристического клуба, что приобщили меня к парусному делу, двое-трое старых друзей по КСП…
В том, что большинство из них охотно согласится на такую авантюру, стоит только предложить — я не сомневался ни секунды. И дело даже не в окружающем меня в данный момент тропическом рае — дело в том, что потенциальных тайн здесь не меньше, а, пожалуй, что и побольше, чем на том клочке суши, что предоставил убежище капитану Немо — и мне, как, впрочем, и другим читателям мсье Жюля Верна даже в голову прийти не может, какого рода могу отказаться эти тайны…
IV
'День седьмой . Я пишу эти строки уже вечером, когда всё, так или иначе, осталось позади — но с утра, когда я проснулся под усиливающийся вой ветра, ситуация показалась мне по настоящему тревожной. Погода начала портиться; по небу бежали полосы облаков, ветер стал пронизывающим, и далеко не таким ласковым и тёплым, к которому я привык за эти дни. Поэтому я не стал время, разводить костёр и греть завтрак — наскоро ополоснулся, разделил с карой остатки вчерашней трапезы, и не прошло и четверти часа, как мы уже карабкались вверх по гребню, изо всех сил стараясь прятаться за каменными столбами от идущих с океана порывов осетра. По моим расчётам до речки с водопоем нам предстояло добираться не меньше часа; потом ещё часа полтора на дорогу вниз — и молиться по дороге, чтобы ветер не разошёлся настолько, чтобы сделать выход из лагуны невозможным.
Примерно так оно и вышло. Когда мы ступили на коралловый песок, часы, подведённые ещё вчера, указывали восемь тридцать пять местного времени. По дороге я почти на бегу проверил расставленные вчера силки и не остался без добычи — пара птичек вроде фазанов, болтались, прицепленные за лапки к рюкзаку, и Кара с вожделением то и дело на них поглядывала. Но сейчас у меня не было времени возиться с кулинарными экспериментами; пообедаем, в случае чего хлебом и тушёнкой, а пока — каждая минута на счету, погода, чем дальше, тем сильнее портится, и если я хочу добраться-таки до обломков кораблекрушения, поспешать надо изо всех сил.
Тем не менее, я выкроил несколько минут на то, чтобы повалить поддерживающие палатку шесты и придавить расстеленное на песке полотнище дюжиной крупных камней и жердей. Неизвестно, до какой степени разойдётся ветер за время моего отсутствия, а собирать по всему пляжу клочья пёстрой ткани, в которые превратится это добротное изделие польской промышленности мне не улыбалось. Потом я выволок из кустов надувнушку и подтащил её к воде. Догрести до Штральзунда' было делом пяти минут; я не стал поднимать лодку на борт, оставив её болтаться на крепком буксирном конце. Ветер к тому моменту уже посвистывал близ снастей стоячего такелажа, что определённо указывало на то, что сила его приближается к четырём баллам по шкале Бофорта; участок океанской глади, просматривающейся через проход, ведущий в лагуну, вся исчерчена тёмными полосами волн, то и дело вспухавшими белыми барашками. Возиться с постановкой парусов я не стал — проверил только, надёжно ли закреплены туго свёрнутые полотнища. Потом выбрал якорь с кормы; носовой же поднимать не стал — отдал якорный канат, привязал его к ярко-оранжевой сорокалитровой пластиковой канистре, которую мы возили как раз для таких целей и выбросил импровизированный буёк за борт, не забыв снабдить его ещё и дополнительным десятиметровым концом с привязанным увесистым булыжником. Теперь, когда мы вернёмся на стоянку, останется только выловить канистру при помощи отпорного крюка — трёхметрового полосатого шеста с железным наконечником и парой загнутых назад крюков, снабжённых, как и острие, на кончиках шариками — при надобности это приспособление играло роль весьма удобного багра. Дальше следует завести канат на утки и выбрать втугую —