Фатальное колесо - Виктор Сиголаев

Закладка. Это типовая шпионская закладка.

Ну, не любовная же переписка, в конце концов! Одно «яблочко» взяла. Пустое. Другое положила. Полное. Поправила натюрморт. Щелкнула по носу бронзовое чучело. «Ваше задание выполнено, господин вражеский агент!». «Не извольте беспокоиться, мистер Вражья морда!». «Как вам будет угодно, мсье Закордонная Жаба».

Ну, правильно! А «закордонная жаба» как раз и была, скорей всего, в том иностранном пногопузье, гребущем из соседнего павильона Ханского Дворца. Все так. Все сходится.

Что ж так противно-то?

Я вдруг почувствовал, что у меня глаза на мокром месте. Чего это я? По всей видимости, детский организм, таким образом, заученно реагирует на глубокое чувство обиды и разочарования в симпатичном, не далее как пять минут назад, человеке.

Сопляк малолетний. А ну, прибрал слюни! Насмотришься еще в жизни и на предательство, и на подлость, и на всякую любую другую гадость. Разнежился здесь под реющими знаменами недоразвитого социализма.

Но, какова!

Я поймал себя на мысли, что избегаю даже про себя называть этого человека «Галиной Анатольевной». «Галина Анатольевна» — это ямочки на щеках, крепкие ножки и заливистый хохот. Это — гуд! А «этот человек» — плохой! Вери, вери плохой! Фу! Ка-ка!

Я усмехнулся про себя. Пока взрослая часть сознания находится в опупении, ребенок со своими измерительными линейками уверенно захватил мозги. Надо же, нежности какие. Ну, пусть будет не «Галина Анатольевна», а, скажем, «Курьер». Хотя, нет. Так я называл усопшего в бозе Румына. «Почтальон»?

Блин, да какая разница! О чем ты вообще думаешь?

Я вскочил на ноги. Где тут телефон в этом лесу?

«Ага! — ехидно шепнули в мозгах, — а мобилу на пузе не хочешь?»

Станция? Поселок? Может там милицейский опорник есть? Или участковый…

— Я тебе сейчас кину! Ах так? На! На! Ха-ха-ха-ха! Ты чего на карачках-то?…

— Рустам, а так можешь? Ых-ых-ых… Ай! Да я сам!

— Оксанка! А где Галина Анатольевна? А куда?

«Наши возвращаются, — понял я, — с хипповского саунд-камер-холла. А где действительно… гм… Галина Анатольевна?»

Я спешно стал запихивать ногой обломки яблочного муляжа за поддон палатки. Она же меня ищет! На откосе этом, как его — на Залысине!

Откинув брезентовый полог, я выглянул наружу. В лагере с приходом ребятни стало живо, шумно и весело. Уютно. Но это был уже не мой уют. Это не для меня. Меня уже обокрали. Какие-то паршивые гады испортили мне весь праздник. Как слепого кутенка — грубо оторвали от маминой титьки и со всего размаху окунули в ушат с холодной водой.

— Витёк! Зря не пошел!

— Ага! Там хиппарь один чуть костер головой не забодал!

— Ха-ха-ха-ха! Ой! Ты опять?

— Родион! Кончай в Ленку кидаться…

Идиллия. Знали бы вы…

… да не надо вам знать, что творится у вас под носом. Не ваше это. Моё.

Я зашагал в сторону железки.

— Витёк! Ты куда?

Я не оглядываясь, отмахнулся…

Черт ее знает, где эта «Залысина».

Рассказывали, что она одно время осыпями почти достала до железнодорожных путей и ее подперли каменным забором. Здесь где-то, на отрезке от станции до моста над Камышловским оврагом. Говорят — недалеко, ближе к станции, потому что до моста добрых три километра.

Уже вечерело. Сумерки пока не наступили, но вечерняя прохлада уже чувствовалась.

И чего я скажу Галине? Я почесал затылок. Говорить-то нечего. Не разоблачать же. Здесь, один на один, в полевых условиях. Потом сообразил, что мне «с психу» нужно было просто прогуляться, «пробздеться», так сказать. Еще раз погонять мысли по гудящей голове.

Ничего я ей не скажу! Пускай думает, что, мол, обеспокоился и пошел искать. Не мой калибр — колоть, крутить, пальцы выкручивать. Где мой верный «Сатурн»? Иринка! Мне без тебя плохо. Приходиться признать, что мое дело — наблюдать, думать и подключать, если надо своих бравых и могучих помощников. Да кого я обманываю? Мое дело — пасти и стучать. Так это называется. Иногда убегать, если жизнь дорога. Ну, и… думать, думать, думать…

Ага, вон какая-то стеночка слева от железки.

Ну, да. «Залысина» да и только. Крутовато. Справа-слева лес как джунгли, жутковатый в преддверии вечерних сумерек, а по центру — широкий язык скальных шипов, засыпанных природной щебенкой. Крутовато и высоковато. А Галина меня ищет сверху. Там тропа должна быть. Крикнуть?

Сзади зашумела электричка. Не услышит. Бельбек еще журчит за путями. Вздохнув, я зашел левее залысины и углубился в лес.

Подъем и вправду оказался крутоват. Здорово помогали стволы изогнутых деревьев и торчащие повсюду кривые корни. И все равно я пару раз в панике сучил ногами, отчаянно цепляясь за спасительную древесину. Запыхался так, как на переходе в «десятку» не запыхивался. Еще ветки эти треклятые! Переплелись с кустарником, ни обойти не поднырнуть.

Практически на четвереньках, измученный и исколотый я все же добрался до тропинки наверху. Ох, даже на ноги вставать не хочется, привык, кажется, на четырех костях.

Сквозь листву открывался завораживающий вид на засыпающие виноградники, причудливо повторяющие изгибы невысокого предгорья. Из глубины леса эхом метались детские крики, смех и звон гитары. Кто-то с кем-то невдалеке бегая, мелькал между деревьев. Чуть вдали по тропе за Залысиной метрах в двухстах было видно, как два инструктора натягивают трос препятствия «туристическая переправа».

В мою сторону, сильно оттягивая и приволакивая ногу, ковылял по тропе давешний горбун-хипарь в убитом временем пончо. Не сидится у костра убогому. Снова обжечься боится?

Начинало уже серьезно смеркаться. Я оглянулся окрест. Галины не было видно. Ну, да! Сколько я колбасился с подъемом. Вернулась, наверное. Захотелось, раз уже здесь, глянуть на «Залысину» сверху. Ее просвет между деревьями виднелся буквально метрах в десяти.

Ого! Круто!

Я с опаской, трусливо подшаркивая и цепляясь за ветки, подобрался к обрыву, глянул вниз. Жуть! Быстренько шагнул назад на тропу. Ненавижу высоту! Справа поскребывал своими кривыми ножками несчастный калека, даже в сумерках не желающий расставаться со своими «каплями» на лице.

— А Вы не видели здесь случайно нашего инструктора — Галину Анатольевну?

Молчит, шаркает. Может он еще и глухой? Да и немой в придачу.

— Эй! Вы меня слышите?

Не слышит. Сзади среди деревьев метрах в пятидесяти мелькает курточка, похожая на ту, которая носит Галина. Да, кажется это она…

— Ну не слышите, так не слы…

Горбун, ковыляя мимо, вдруг тяжело опирается левой рукой на мое плечо так, что у меня перехватывает дыхание.

— Полегче! Полегче, дедуля!

Дедуля?

Дед?!

Дед!!!

Я вижу, как из пончо к моему лицу растопыренными крючьями тянутся коричневые пальцы. Не успеваю ни вскрикнуть, ни испугаться. Горло оказывается в жестком захвате нечеловеческой силы, и я с размаху врезаюсь спиной в ствол дерева, больно ударившись затылком.

Горбун медленно выпрямляется и неспешно снимает свободной рукой с лица темные очки. Не глядя швыряет их в кусты.

Ужас накатывает на меня не со стороны серых змеиных глаз, а со стороны этого небрежного движения рукой и блеснувшего в кустах темного стекла.

Все! Маскировка больше не нужна. Жертва в капкане. Цель достигнута, тушите свет.

Почему я еще дышу?

Чистый внимательно разглядывает мое лицо. С холодным и пронзительным интересом. Как букашку, пришпиленную к стенке. Как дрожащего ягненка, распятого на заклание перед взмахом жертвенного топора. Как Румына…

— Кто же ты такой, шкет? — произносит задумчиво и медленно приближает свое лицо к моему, глаза в глаза, — Кто… же… ты… такой?

Искорка надежды рождается в бушующем океане паники.

Говорить? Он хочет говорить? Не хотите ли вы об этом поговорить? Надежда рождается и медленно гаснет вместе с растущим давлением вокруг моего горла.

«Вопрос был риторическим…», — кто-то в глубине сознания отпускает холодные реплики, пытаясь удержать бушующий рассудок от бегства в сторону от реальности. Становится все труднее и труднее дышать. Мертвые снулые глаза все ближе и ближе. Чувствую, как в шейном отделе начинает что-то похрустывать. Нет воздуха! Темнеет в глазах. Где-то совсем рядом спасительное забытье. На расстоянии вытянутой руки. Вот оно…

— Прекратите!!!

Я судорожно глотаю частицу кислорода, прорвавшуюся из чуть дрогнувшего захвата вокруг шеи.

— Немедленно прекратите!!! Что вы делаете!

Га… Галина…

Справа шорох быстро приближающихся шагов.

Воздух, много воздуха! Тиски на горле исчезают, и я валюсь на бок под дерево, инстинктивно скручиваясь эмбрионом и подтягивая колени к голове. Я — зародыш, я еще не родился, нет меня!

Что-то щелкает под пончо ложного хиппи. Я уже знаю, что будет дальше, и в предчувствии еще большего ужаса широко открываю глаза. Резко повернувшись к подбегающей слева женщине, старый зэк наискось перечеркивает пространство тускло блеснувшей сталью на уровне ее горла.