Расшифровка - Май Цзя
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пусть Цзиньчжэнь поскорее выздоравливает!
Леон Залеский,
накануне отъезда
Сидя на картонной коробке, Лилли-младший залпом дочитал письмо. Ветер теребил листки бумаги, задувал на них дождевые капли, будто намекая, что они, ветер с дождем, тоже потихоньку читают письмо Залеского. То ли от недосыпа, то ли оттого, что письмо взволновало его, старик долгое время сидел прямо и неподвижно, рассеянно глядя перед собой. Наконец он пришел в себя и вдруг, словно обращаясь к дождю, произнес:
Прощай, Залеский, доброго пути…
[Далее со слов мастера Жун]
Залеский уехал, потому что его тесть попал под репрессии.
Все знали, что у Залеского было полно удобных случаев для отъезда, особенно после войны: его мечтали заполучить многие западные университеты и научные центры, и на его рабочем столе вперемешку с поздравительными открытками валялись многочисленные письма с приглашением на работу. Но он, по-моему, вовсе не собирался уезжать. Сами посудите: он притащил сюда книжный «гроб»; дом в переулке Саньюань, который они раньше снимали, выкупил вместе со всем двориком; по-китайски говорил все лучше и лучше; одно время даже пытался получить китайское гражданство (отказали). Ходили слухи, что все это из-за старика-тестя. Тесть был потомком цзюйжэня[24], богачом и единственным нашим аристократом местного разлива. Ему страсть как не хотелось выдавать дочь за иностранца; он поставил зятю жесткие условия: увозить дочь нельзя, разводиться с ней запрещено, непременно выучить китайский, детям дать фамилию матери и т. д. В общем, человек он был узколобый, самодур и крыса. Стоит такому типу добраться до власти, как он чинит произвол и наживает врагов, к тому же он, кажется, спутался с японцами, при марионеточном правительстве стал важной шишкой в уездном управлении. После Освобождения[25] его судили, на открытом процессе приговорили к смертной казни и посадили в тюрьму – дожидаться расстрела.
Залеский все упрашивал видных профессоров и учеников (включая нас с папой) подписать коллективное обращение к народному правительству, выручить тестя из беды, но никто не согласился. Залеского это, конечно, задело за живое, но что мы могли поделать? Не то чтобы нам не хотелось помочь – просто мы были бессильны: такое дело не решишь парой писем, папа как-то раз справлялся на этот счет у городского главы, тот сказал:
– Если кто и может его спасти, так только сам Председатель Мао.
Понимаете? Никто не мог ему помочь!
Это правда: власть тогда как раз активно боролась с помещиками-тиранами, с теми, кто был не чист на руку и притеснял народ. Такие были времена, ничего не поделаешь. Залеский этого не понимал, а мы не могли дать ему то, о чем он так наивно просил, только обидели человека…
И кто бы мог подумать: в конце концов Залеский заручился поддержкой правительства N-ии и с его помощью отвел-таки от тестя дуло ружья. Неслыханное дело – учитывая, что в то время отношения Китая с N-ией заметно ухудшились, провернуть такое было невероятно трудно. Я слышала, N-ия отправила в Пекин дипломата вести с нашей стороной переговоры, так что и впрямь пришлось вмешаться то ли Председателю Мао, то ли Чжоу Эньлаю, словом, кому-то из партийных верхов. Уму непостижимо!
Переговоры кончились тем, что мы отпустили тестя Залеского, а N-ия вернула нам двух наших ученых, которых они раньше не пускали на родину. N-ия носилась с проклятым аристократишкой, как с национальным сокровищем. На самом деле старик был для них пустым местом, всю шумиху подняли из-за Залеского. N-ия готова была пойти на многое, лишь бы его умаслить. Почему они так о нем пеклись? Неужели только потому, что он был известным математиком? Неспроста это. Так я и не узнала правду.
А Залеский, как выручил тестя, вместе со всем семейством уехал в N-ию… [Продолжение следует]
Когда Залеский уехал, Цзиньчжэнь еще лежал в больнице, но кризис уже, похоже, миновал; расходы на лечение, и без того неподъемные, росли с каждым днем, так что по просьбе больного врач отпустил его долечиваться дома. Из больницы Цзиньчжэня забирали госпожа Жун с дочерью, и врач решил, что одна из женщин – мать пациента. Вот только кто именно? Одна как будто старовата для столь юного сына, другая – слишком молода. Пришлось спросить:
– Кто из вас мама больного?
Мастер Жун хотела было объяснить что к чему, но мать вдруг ответила коротко и звонко:
– Я!
По словам врача, состояние пациента удалось стабилизировать, но полного выздоровления можно было ожидать не раньше, чем через год. «А пока, – сказал он, – вам нужно за ним присматривать, растить, как креветочку, беречь, как младенчика под сердцем, иначе все усилия – псу под хвост».
Выслушав подробные инструкции, мать поняла, что с «креветочкой» доктор не преувеличил. Она уяснила для себя три главных правила:
Цзиньчжэню необходима строжайшая диета.
Каждую ночь, в установленное время, нужно будить его, чтобы он сходил по малой нужде.
Каждый день, в установленное время, нужно давать ему лекарства и делать уколы.
Надев очки, мать записала наставления доктора, прочла несколько раз, выспросила все, что требовалось. Дома она велела дочери раздобыть в университете классную доску и мел. Один за другим мать вывела на доске советы врача и повесила ее у входа на лестницу, чтобы она бросалась в глаза каждый раз, как поднимаешься или спускаешься по ступенькам. Чтобы не пропускать час, когда нужно будить Цзиньчжэня справить малую нужду, мать перебралась из супружеской спальни в отдельную комнату, где она ставила у изголовья кровати два будильника – один звонил в полночь, второй – рано утром. Сходив утром в туалет, Цзиньчжэнь снова засыпал, а мать принималась за стряпню (Цзиньчжэня полагалось кормить пять раз в день). Она слыла отменным кулинаром, но теперь готовка и мучила, и страшила ее. Куда легче было приноровиться к медицинской игле – сказалось умение управляться с иглой швейной; первые пару дней ей было не по себе, а потом уколы стали привычным делом. А вот стряпня вконец ее извела: вдруг пересолила или недосолила? Получалось, от ее осторожности зависела жизнь Цзиньчжэня, пересолишь – все усилия псу под хвост, недосолишь – отсрочишь выздоровление. Врач наказал: первое время солить скупо, постепенно, день за днем, подсыпая чуть больше крупиц.
Что и говорить, если бы замерить количество соли было так же легко, как отвесить по граммам рис, осталось бы лишь сыскать точные весы –
