Право – язык и масштаб свободы - Роман Ромашов

Интересно и то, что сейчас в отношении именно этого стихотворения идет ожесточенная полемика относительно достоверности авторства самого М.Ю. Лермонтова, написавшего столь «непатриотические» строки, и то, что при внимательном сравнении, можно провести сравнение с «Песнью о советской Родине». Если у Лебедева-Кумача есть вольный человек – хозяин Родины, то у Лермонтова это «господа страны», власть которых опирается на «мундиры голубые» и «преданный народ – страна рабов». При такой системе отношений, свобода как форма универсальных социальных отношений отсутствует. Если же говорить о воле и произволе, то как уже ранее отмечалось формами его внешнего выражения могут быть безграничный гнет в отношении бесправных/не свободных подданных и, как форма столь же произвольного противодействия – народный бунт, руководствующийся в своем стихийном развитии единственной общепониманиемой и общевоспринимаемой целевой установкой разрушением «старого мира», ассоциируемого с несправедливостью, насильем и угнетением.

Обобщая сказанное можно сделать вывод о том, что свобода представляет собой формально-содержательный масштаб, определяющий границы возможного, должного, недопустимого поведения для группы формально-равных субъектов осознанно и добровольно подчиняющихся установленным правилам и осуществляющих в рамках этих правил корреспондирующие права и обязанности.

Воля есть предпосылка свободы, человек лишенный воли, не осознает ценности свободы и не стремиться к ней. Вместе с тем, человек, не осознающий необходимости ограничения воли свободой, рассматривает последнюю, как негативный фактор, ограничивающий властный произвол. Не случайно, многие представители бюрократического аппарата, слова либерализм и либералы, используют в уничижительном смысле, придавая им деструктивный характер.

Вопрос: можно ли лишить человека свободы и воли, либо, напротив, дать ему эти качества?

Что касается свободы, то нужно четко понимать, что как и любое другое социальное качество, свобода вырабатывается в процессе общественной жизнедеятельности. Для того, что бы стать и быть свободным, нужно, во-первых, жить в качестве свободного человека, в обществе свободных людей и участвовать в отношениях, основанных на свободе. Такими отношениями являются межсубъектные коммуникации основанные на формальном равенстве сторон и адекватной корреспонденции прав и обязанностей контрсубъектов. Во-вторых, необходимо осознание ценности свободы, в качестве индивидуального состояния и критерия оценки общественных отношений. Получается, что человек изначально не осознает своей свободы, а значит и не может ее использовать. Примером, таких не свободных отношений могут быть внутрисемейные коммуникации между родителями и малолетними детьми, последние «вольны» делать все что хотят (особенно на ранних стадиях развития), то же, кстати, можно сказать и о представителях «старшего поколения», которые не воспринимают свое любимое чадо в качестве равноправного и равнообязанного субъекта и считают себя в праве распоряжаться им и его жизнью по собственному усмотрению, в том числе применять к нему «родительский произвол», нередко выраженный в силовом воздействии («воспитание ремнем»).

Человек, осознающий себя свободным, одновременно понимает собственную ограниченность, заданную как внутренними, так и внешними факторами субъективного и объективного характера. Иными словами, если свобода есть, то она всегда предполагает определенный масштаб, который одновременно ее ограничивает и гарантирует. В таком понимании свободного человека, свободы лишить нельзя, но можно изменить ее внешние рамки, т. е. переформатировать масштаб.

Говоря о воле, следует исходить из ее изначальной безграничности. Следовательно, любое внешнее ограничение произвола следует рассматривать как переход от воли к неволе.

Свобода и воля представляют собой взаимоисключающие понятия, а выражение «свободная воля» представляет собой оксюморон. Свобода предполагает наличие как минимум двух формально-равных субъектов, отношения между которыми носят договорной (консенсуальный) характер и строятся по принципу: «свобода субъекта ограничена свободой контрсубъекта». Таким образом, свобода любого лица есть не что иное, как определенным образом ограниченная самостоятельность. Воля есть составляющая иерархической системы основанной на неравенстве субъекта власти и объекта властного воздействия. Воля всегда одностороння и безгранична. Выражение воли субъекта власти – вождеский либо бюрократический волюнтаризм. Ограничение воли властвующего субъекта есть внешняя форма международно-правового воздействия, либо результат самоограничения (ответственность перед собственной совестью). В качестве антипода властного волюнтаризма выступают такие инструменты как персонифицированный террор («война одиночек»), стихийные и организованные восстания масс (бунты, революции, национально-освободительные движения).

2.2. Свобода как ценность

Любое рассмотрение феномена права в его динамическом аспекте, примером чего являются, в частности, концепции правовой политики и правовой жизни, рано или поздно сталкивается с вопросом о движущих силах поведения людей в правовой сфере. Особенно актуализируется этот вопрос в ситуациях нестабильности и множественности факторов, определяющих развитие права.

Необходимость выбора между альтернативными вариантами поведения характерна не только для познавательного процесса, но и для любого иного социального действия. В правовой реальности даже бездействие зачастую представляет собой результат напряженного выбора. В свою очередь, в основе любого выбора неизменно находится определенная система ценностей.

Именно благодаря ценностному подходу становится возможной сама правовая активность субъектов, равно как и все остальные формы социальной деятельности. Придавая ценностную окраску тем или иным явлениям социального мира, индивиды и общности тем самым идентифицируют их в качестве желательных или нежелательных, связывают с ними свои интересы и намерения. Тот объект, который в глазах субъекта лишен ценностного значения, является для него «слепым пятном», то есть не привлекает его внимания и не учитывается им в своем поведении.

Как правило, под ценностями имеются в виду определенные качества предметов и явлений, с точки зрения индивидуального или коллективного опыта обладающие выраженным положительным или отрицательным значением. Согласно Британской энциклопедии, ценность – «в обычном употреблении термин, обозначающий достойное»[132]. Под ценностью может пониматься «всякий предмет любого интереса, желания, стремления и т. п…»[133]. Несколько иной подход к ценностям связан с тем, что «это устойчивые убеждения в том, что определенный тип поведения (действий) более значим (предпочтителен) в существующем типе культуры или культурном континууме»[134]; «обобщенные представления людей о целях и нормах своего поведения, воплощающие исторический опыт и концентрированно выражающие смысл культуры отдельного этноса и всего человечества»[135].

Философские представления о природе ценностей существенно разнятся – от радикального психологизма, исходящего из относительного (релятивного) характера ценностей, которые сводятся к желаемости объекта для субъекта, или к ощущениям последнего, до объективизма, с точки зрения которого существование ценностей вообще не связано с психофизической организацией человека (М. Шелер), они понимаются как специфические качества самих вещей и лиц (Н. Гартман)[136].

Общая структурная модель, с которой связывается представление о ценностях, основана на том, что человеческое поведение носит интенциональный (т. е. направленный) характер. Различные элементы реальности могут вызывать у человека или коллектива либо притяжение, либо отталкивание. Исходя из этого, ценность может быть охарактеризована как качество, в силу которого предмет или явление становится объектом социальных устремлений.

В повседневной общественной практике ценности наглядно проявляются в ситуациях выбора, когда от субъекта требуется отдать предпочтение тому или иному варианту поведения.

Ценностное содержание не заложено в самих предметах и явлениях социальной реальности, но привносится оценивающим субъектом. «Мы воспринимаем (познаем) людей и вещи, обладающие ценностью или не обладающие ею. И при этом не отдаем себе отчета в том, что мы, субъекты наблюдения, являемся источником ценностных критериев, а не вещи и люди – объекты этого наблюдения»[137]. То качество объекта, которое в данных обстоятельствах выступает для конкретного лица положительной ценностью, для другого субъекта, или для того же в иных условиях, может поменять свой знак на противоположный или стать вовсе безразличным.