Теплая птица - Василий Гавриленко

-Сколько их?

-Больше тебя, конунг.

-Насколько?

-Самое малое - вдвое, - Шрам, прищурившись, смотрел на меня. Нет, этот игрок только с виду – громадный дурак...

-Техника?

-Три вертушки и поезд.

 Я подошел к сейфу, набрал код замка.

 За железной дверцей - горка белых пакетиков. Мое плечо обожгло горячим дыханьем, я обернулся – глаза склонившегося Шрама жадно засверкали.

-Неплохой у тебя запасец, конунг.

-Убери рыло.

Он отстранился. Я запер сейф, протянул игроку пакетик.

Шрам схватил дурь дрожащими руками, тут же надорвал целлофан, всыпал порошок в огромные ноздри. Шумно втянул воздух.

-Убирайся, - поморщился я.

-Прости, конунг, - пробормотал Шрам, облизывая пустой пакетик синим языком.

 Как только он притворил за собой дверь вагона, я прилег на накрытую шкурой твари кровать.

Информация Шрама была неожиданной.

Мой отряд направлялся в Тверь для проведения зачистки, а не для битвы с питерами. Да и не слышал я, чтобы когда-нибудь стрелки - москвиты нос к носу сталкивались с питерами… Кажется, Христо упоминал, что когда-то к Отцу Никодиму приезжал из Питера Отец Афанасий. Но откуда Христо мог знать наверняка? Он возрожденец, а не стрелок.

 Операция в Ярославле основательно пощипала отряд: тамошние игроки здорово метали заточки. Я не готов к столкновению с питерами. И УАМР ничего не говорит на этот счет…

 Так что, поворачивать обратно?

«Шанс обязательно выпадет – главное, не упустить его», - женский голос. На мгновение я будто наяву увидел ее, вспомнил запах волос, наивные, неосуществимые мечты, которые я начертал на флаге своей души и тайно понес через Русские Джунгли. Серебристая Рыбка, плыви…

            -Значит, шанс, - прошептал я, глядя, как в печи мечется огонь.

 Решение было принято. Чтобы не терзаться понапрасну новыми сомнениями, я поднялся с постели, снял с гвоздя зеленую куртку с нашивкой на рукаве в виде серпика луны. 

 Серпик луны сверкал и на холодном небе, но смотрел он в другую сторону. Джунгли шумели, где-то выла тварь. Там же бродит Шрам, а может, забрался на дерево и уснул, - улетел в лживо-прекрасный сон. Интересно, что он видит под дурью? Что прекрасно для Шрама? Зеленая долина, пересеченная голубой речушкой, вытекающей, кажется, из самого неба? Едва ли. Красивая женщина? Это уж точно – нет. Скорее всего, он видит себя не Шрамом, а кем-то другим. Может быть, конунгом.

 Я пошел вдоль поезда. За приоткрытыми дверями вагонов храпели, стонали, ругались вполголоса; из печных труб летели искры – некоторые поднимались выше деревьев и только там, в вышине, гасли.

            В хвосте поезда, на платформе, – вертолет, лопасти свисают чуть не до земли. Единственная вертушка, доверенная моему отряду. Да я особо и не настаивал на большем, полагаясь на пехоту и мощь станкового пулемета. 

Посмотрев на блестящий под луной снег, повернул обратно.

            Из продвагона доносились приглушенные стоны, звуки ударов: эта  сволочь, Машенька, опять избивал Николая. Я остановился у двери, едва сдерживаясь, чтоб не вмешаться.

-Гад, - тонким голосом крикнул Николай и тут же захрипел: должно быть, Машенька схватил его за горло.

 Быстрым шагом я направился к своему вагону: помочь Николаю я не в силах, даром что конунг. В отряде, как и в Джунглях, – каждый сам за себя.

 Отворив дверь, я замер: в мое краткое отсутствие кто-то побывал в вагоне.

 Сердце гадко заныло: на месте сейфа раскуроченные доски с хищно торчащими гвоздями – похоже, сейф отодрали от пола одним рывком.

-Шрам! Е…ть его душу, это Шрам!

            Поднимать общую тревогу я не решился, хотя соблазн был.

Переоценить потерю невозможно: без кокаина отряд неуправляем. Каждое удачное действие, каждое попадание в цель должно оплачиваться дозой – таков неписаный закон. Кокаин – бог и демон отряда, мерило всего и вся…

Несколько темных фигур маячили передо мной в поднимаемой ветром снежной свистопляске. Стрелки, вырванные приказом из жарко натопленных вагонов, свирепо матерились, то и дело посылая в «молоко» очереди из автоматов.

-Хер мы его найдем, – грубый голос справа от меня, кажется, Осама. – Вспорхнул, гнида, на дерево.

-Смотри, а то сядет на шею - простужено отозвался кто-то.

-Прекратить трёп, - крикнул я, отгораживаясь от слепящего снега воротником куртки.

Черт подери, какой ветрище, даже здесь, в лесу, продувает. Шрам, будь он неладен. Впрочем, и сам молодец - угораздило же не запереть  вагон с кокаином…

 -Конунг!

  Я побежал на голос, придерживая автомат у бедра. Ноги утопали в снегу, деревья, баюкая, раскачивали черноту ночи.

 -Сюда, конунг, - облепленный снегом силуэт возник передо мной.

 -Ты, Николай?- я узнал слабосильного, нерасторопного работника продвагона. Узнав, удивился: на зов положено явиться Машеньке.

-Конунг?

-Да?

-Посмотри.

 В голосе Николая звенело торжество. И было отчего.

На дне кустистой ложбинки, распластав руки и ноги, навзничь лежал Шрам. Неподалеку от его головы чернел сейф.

 Я бросился со склона по сугробам, проваливаясь по колено.

 На сейфе вмятины от яростных ударов, но дверца цела. Этому ублюдку не удалось добраться до моего кокаина.

 Я выругался, пнув лохматую голову Шрама. Кожица на виске лопнула, закапала кровь. Игрок застонал, но не очнулся, и глаза его остались все такими же застывшими.

 -Молодчага, Николай. Дурь заработал.

  Я вытер лоб комком снега.

-Где запропастились эти долб..бы? Ну-ка, свистни.

 Николай не торопился снять с шеи алюминиевый свисток и созвать группу.

-Слышишь ты?

 Он вдруг заговорил – прерывающимся зябким голосом.

-Конунг, мне не нужна дурь. Я, это самое, хотел бы… Ну… уволиться из продвагона.

             Я посмотрел в лицо Николая – ни синяка, ни кровоподтека. Машенька умеет бить так, что следы побоев видны лишь жертве.

-Хорошо, я подумаю, - выдавил я. – Свисти!

            Николай поднес к губам свисток.

            Спустя какое-то время шесть облепленных снегом фигур – Осама, Надим, Джон, Киряк, Сергей, Якши - спустились с разных сторон в ложбинку.

-Где вы шляетесь, мать вашу?

-Заплутали, конунг, - равнодушным голосом ответил за всех Киряк, растирая снегом красную рожу и с интересом косясь на Шрама.

-Пока вы плутали, Николай заработал дурь.

-Кастрат?- недоверчиво хмыкнул Осама. – Охуеть.

            Стрелки, включая и Николая, заржали.

            Горло Шрама выплеснуло сдавленный крик, игрок засучил вдруг руками-ногами, словно младенец.

            -Возвращается, конунг, - доложил Якши.

            -Вижу.

            Шрам возвращался, поскуливая и клацая зубами, - за мгновения неземного блаженства расплачивался мучением. 

 Мало-помалу глаза игрока обрели подобие мысли. Шрам сел.

            -Мудак, – не выдержал Осама.

            Приклад врезался Шраму в подбородок - тот словно не почувствовал, и вдруг рассмеялся, вызвав ярость  у Осамы. Приклад замелькал в морозном воздухе, описывая равные полукружья. Шрам и не думал защищаться.

 Осама утомился и отступил, кивнув Джону: «Теперь ты».

 Шрам смотрел на меня.

 Стрелки по очереди избивали его, соревнуясь в силе, а Шрам все смотрел на меня.

 Удар Осамы опрокинул игрока навзничь.

            -Ну-ка, - Осама ленивым жестом уткнул дуло автомата в шею Шрама.

 -Стой!

            Осама уставился на меня. 

-Он вор.

-Сказано - стой, - отчеканил я, ленивым жестом сбивая наледь с серпика луны на рукаве. – Убери автомат и бери сейф. Вы все, помогите ему!

 Стрелки поволокли сейф к заносимому снегом поезду. Чувствуя себя разбитым, я побрел следом.

 Шрам остался лежать на дне ложбинки.

  Над поездом клубился пар. Стрелки, переругиваясь и кряхтя, покидали натопленные вагоны. 

 -Ну и морозище, - проговорил Белка, стрелок-альбинос, которого командование навязало мне в адъютанты. Отбежав в сторону, он стал мочиться, выжигая в сугробе желтую пещеру.

-Белка, хрен не отморозь, - крикнули из толпы, тут же грохнувшей  смехом.

-А ты че так за мой хрен беспокоишься, Джон?- Белка, лыбясь, натянул штаны.

-Довольно ржать,- морщась от гуда в висках, сказал я.- Белка, давай построение.

-Слушаюсь, конунг. Стро-о-йсь!

 Луженая глотка. Лесное эхо многократно повторило приказ. Стрелки вытянулись в неровный ряд. Двадцать девять человек, двадцать девять комплектов хаки, двадцать девять АКМ, двадцать девять пар глаз, горящих предвкушением бойни. Нет, только двадцать восемь горящих пар глаз.  Я остановился напротив Николая, глаза которого просто смотрели на меня, в них таилась тусклая мольба.

-Два шага вперед.