Стартует мужество - Анатолий Кожевников

О многом я передумал тогда: о жизни, о своей профессии. Мы подолгу разговаривали с Нестеренко и часто приходили к выводу, что не тем занимаемся. В самом деле, вылетим, пройдем бреющим, разгоним коров по всему Дону, покувыркаемся в зоне — только и всего. Атак по-настоящему не отрабатываем, о тактике группового воздушного боя понятия не имеем. А ведь мы — истребители. Страна в кольце врагов. Гитлер все больше звереет, от него всего ждать можно. Надо готовиться.

 — А у нас из программы обучения исключили высший пилотаж, — возмущался Нестеренко. — Каких же мы истребителей теперь будем выпускать?

Киселев его поддержал.

 — Если считают, что запрет высшего пилотажа сократит аварийность — это самообман, — говорил он. — Наоборот, недостаточная летная подготовка увеличит число происшествий.

В голове не укладывалось, как мы сможем без высшего пилотажа научить будущих истребителей воздушному бою. На что этот бой будет похож?

Мы с Нестеренко, сознавая свою ответственность за подготовку летчиков, уходили из зоны и вопреки запрету продолжали обучать курсантов так, как это требовалось для подготовки их к воздушному бою. Потому, наверное, наши ученики и летали увереннее других. У нас не было ни одного случая поломки самолетов, все курсанты осваивали программу ровно. Исключение составлял лишь Бабура. Высокий крепкий юноша, в прошлом кочегар, он старался изо всех сил, очень хотел стать летчиком. Но все мои попытки научить его летать оказались тщетными. Он израсходовал уже две средние нормы провозных полетов, однако ни взлет, ни посадка у него не получались. А о расчете и говорить не приходилось.

 — Тяжелый тебе курсант достался, — говорил Нестеренко, — этак я обгоню тебя в соревновании. Дай мне его, может быть, что и получится.

Так и решили. Всю следующую неделю Бабура летал с Нестеренко. Тот со свойственным ему упорством взялся за разгадку неудач Бабуры, но через неделю, зайдя ко мне в палатку, поднял руки вверх: — Сдаюсь, забирай его обратно — не получится из Бабуры летчика, не чувствует машины.

Я все-таки решил сделать еще одну попытку и на следующий день запланировал полеты с Бабурой.

Вновь и вновь пытаюсь понять курсанта, найти его слабые места. Взлетаем раз, другой, но сдвига никакого. Показываю полет по кругу — в сто двадцать первый раз. Следующий он пытается выполнить сам, но если прежде Бабура сажал машину с большим недолетом, то на этот раз заходит на посадку с большим перелетом.

 — Когда же я тебя научу? — кричу в исступлении. — Вот так надо рассчитывать!

Даю правую ногу и ручку отвожу полностью влево. Самолет, чуть приподняв нос, послушно кренится и почти падает на левое крыло. Земля быстро приближается. Вот она, черная, выбитая колесами и костылями, полоса приземления. Даю рули на вывод из скольжения и не разумом, а «чутьем» улавливаю, что на какую-то долю секунды опаздываю. Одно спасение — мощный мотор может вырвать машину, поднять ее от земли. Слышу тупой удар левой стойки шасси о землю. Самолет перешел на правую и, чиркнув колесом по взлетной полосе, с ревом перешел в набор высоты.

Что делать? Левое колесо вместе со стойкой отбито. Остается один выход: убрать правую ногу и садиться на «живот». Но и этого я не могу сделать: от удара лопнули тросы. В моем распоряжении несколько минут: скоро кончится горючее — и тогда…

 — Товарищ Бабура, приготовиться к прыжку, — приказываю курсанту: — Буду сажать машину на одно колесо. — Но он не реагирует: уже успел отсоединить шланг переговорного устройства.

На запасной полосе вижу санитарную машину, а у посадочного «Т» — руководителя полетов. Захожу на посадку, уточнив расчет, и выключаю зажигание. Становится тихо, только воздух шумит за бортом.

Поднимаю очки, чтобы в случае капотирования самолета не повредить разбитым стеклом глаза. Точно выдерживаю направление и аккуратно сажаю машину на одно колесо и костыль с небольшим правым креном. Приземлился мягко. С потерей скорости, пока самолет слушается элеронов и руля поворота, все больше увеличиваю крен вправо. Наконец машина, коснувшись консолью крыла мягкого травянистого покрова, плавно переваливается на левую плоскость.

 — Все в порядке! — вырвалось у меня. К самолету едет командир отряда, на ходу выскакивает из машины.

 — Самолет цел, экипаж невредим, — докладываю капитану.

 — За посадку — молодец, ювелирная работа, — говорит он, — но за такое «скольжение»… — и совсем не по-уставному капитан показывает мне кулак. Прибавить к сказанному он ничего не успел: внимание наше привлек другой самолет, шедший на посадку с убранными шасси. Сел он благополучно.

 — Наломали сегодня дров! — воскликнул капитан и, вскочив на крыло «санитарки», умчался к месту аварийной посадки.

Как выяснилось позже, молодой инструктор, «атакуя» катер на Дону, переборщил: при выводе самолета из пике задел за его корму и отбил левое шасси.

Для моей машины техник скоро привез запасную стойку. Через час она стала совершенно исправной.

Я думал о курсанте. Выходит, не все могут научиться летать?

 — Может быть, он потерял уверенность, а вместе с ней и интерес к освоению сложной скоростной машины, — говорил мне более опытный Киселев.

 — Ты, наверное, его «завозил», и он уже не мыслит себе полета без инструктора, — подсказывал командир звена.

Так мы эту задачку и не решили — Бабуру отчислили из школы. Можно было утешаться тем, что и у самых опытных учителей бывает брак. И все-таки я во всем винил себя — не нашел «ключика» к курсанту.

Лейб-гвардии рядовой

Лето прошло. Наступила пора, когда можно было одеть выданные еще при выпуске блестящие кожаные регланы — «мечта пилота» — и пофрантить на танцевальной площадке.

Летать стали в одну смену: осенние дни коротки: Хотя палатки сделали двойными, в них стало холодно. Небо нахмурилось, подул пронизывающий ветер, начались дожди.

В лагере остались лишь те летчики и техники, которым поручили перегнать машины. Курсанты ушли в центральный городок.

В первые дни мы не проявляли нетерпения. Но когда пошла вторая неделя нелетной погоды, стало невмоготу.

Мы уже потеряли надежду покинуть надоевший раскисший аэродром, как начало подмораживать и в облаках появились «окна». Через пару дней уже можно было вырваться из «мокрого плена».

И вот палатки свернуты. Самолетная стоянка опустела. Мы вырулили на старт. Через час вся эскадрилья перебазировалась на центральный аэродром школы.

Целый месяц техники приводили самолеты в порядок: меняли двигатели, проверяли все до мелочей. Летчики занимались командирской подготовкой, повторяли теорию аэродинамики, изучали тактику истребительной авиации. А когда закончили подготовку матчасти к зиме, подошел долгожданный отпуск. Дружна была летная семья, но повидаться с родными мечтал каждый из нас.