Беспокоящий огонь - Дмитрий Селезнёв

Худой – сапёр, ошибаться не должен. Прежде чем открыть какой-либо ящик, он его аккуратно обстукивает, крышку поднимает медленно, предварительно заглянув в прорезь.

Действовать нужно осторожно, на разбросанные предметы лучше не наступать, возможны сюрпризы. Худой рассказал, что растяжки ставят даже на проверенных уже маршрутах. В окрестностях работает ДРГ.

На позициях раскидана униформа, средства защиты. Росгвардейцы в качестве эксперимента протестировали найденный шлем американского производства. Две пули – две дыры в каске. Американцы экономят на жизнях своих вассалов, раздают им ненужное.

Находятся и боеприпасы, брошенные при бегстве. Рассыпаны на земле бронебойные патроны с красными наконечниками. О! Две лимонки лежат на земле. Мы с Амуром отходим назад, а Худой, став перед ними на колени, сначала подкапывает рукой, а потом осторожно приподнимает одну за другой. Поочерёдно берёт в руки и выкручивает запал.

– Вертолёты наши? – с опаской спрашиваю я, услышав приближающийся стрёкот вверху. Вообще, звуки в небе, которым ты в мирное время не придаёшь большого значения и не замечаешь – ну подумаешь, самолёт пролетел! – несут на войне большую опасность. В прифронтовой полосе просто так ничто не летает.

– Надеюсь, что наши, – улыбается сквозь маску Амур.

Его весёлость понятна – если вертолёты не наши, то шансов выжить у нас немного. Мы стоим у разрушенного до основания дома и прятаться особо некуда. Да и куда от боевого вертолёта спрячешься на открытой местности?

Но это вертолёты армии России, и они ищут по пролескам и полям группы противника и технику, чтобы их уничтожить. До вражеских укреплений всего ничего – десять километров; смотришь через луга и поля и видишь, как на горизонте вьётся дымок, что-то горит – это наша артиллерия туда отработала. Позади нас в Попасной, правда, тоже какой-то дым от пожара клубится – когда мы выехали из города, в город вновь прилетели ракеты.

Попасная обстреливается, в том числе из миномётов, а это значит, судя по дальности использования этого инструмента войны, украинские ДРГ действуют непосредственно в прифронтовой полосе.

Мобильные группы противника были замечены в соседней деревне, говорит Амур. Но пока на вверенном ему участке украинские диверсанты не попадались.

– Но мы готовы их встретить, пусть приходят, – усмехается он через маску. Взгляд лучится озорством, как у шаловливого Купидона.

Город и его жители

– Попасная разрушена на семьдесят процентов, – отвечает на мой вопрос Амур.

Но на объезде города мне показалось, что на все 100 %. Сидишь в башне «Варты», головой вертишь по сторонам – неповреждённого дома не сыщешь. Мелькают перед глазами проломленные крыши и стены, обваленные секции подъездов, чёрные от нагара окна, чёрные балконы.

Попасная – городок небольшой. Перекрёсток главных улиц, ДК, городская площадь, администрация, вокзал, депо. Несколько многоэтажек, панелек и хрущевок, частный сектор утопает в зелени. Когда-то – кажется, что очень давно – это был мирный город, пока ад войны в него не вгляделся. Город протрясло, и сейчас я смотрю на него как будто сквозь инфернальную призму.

Но после Мариуполя меня уже сложно чем-то удивить. Очерствел я под панцирем бронежилета. Это новая реальность, аpocalypse now, здесь и сейчас. И городские разрушения – это уже привычная для глаз картина.

Привыкаешь, привыкаешь ко всему, как и к тому, что внезапно выпадет железный град и ты застанешь его на улице. И дальше дело случая и твоего везения. У ангелов-хранителей, в том числе и у моего, на войне работы прибавилось в разы. И многие не справляются.

В городе росгвардейцы выполняют ещё функции патрулирования. Все местные жители, кто по каким-либо причинам остался в городе, на карандаше и регулярно навещаются бойцами, проверяются. Все ли на месте? Не приезжал ли кто-нибудь в гости?

В прифронтовой зоне работают корректировщики, надо быть начеку. Росгвардейцы рассказывали, что корректировщиком или разведчиком может оказаться любой, в том числе и журналист с документами, поэтому нам был оказан поначалу такой нерадушный приём. Зачастую разведчиком оказывается простой бомж: вот, воняет от него, алкоголем разит, но работу свою он делает трезво – при проверке оказывается, что он при погонах.

Помимо всего, от гражданских выслушиваются просьбы, вопросы, пожелания.

Вместе с подразделением Амура мы нарвались на одного гневливого дедка. Узнав, что росгвардейцы приехали с прессой, он разразился длинным спичем в адрес луганских властей.

– Да ты всё вырежешь! – несколько раз он, выражая недоверие прессе в моём лице, отвлекался от своей филиппики, чтобы потом снова продолжать возмущаться.

Нет, почему же. Я всё потом показал.

Вкратце и здесь могу написать. Этот житель Попасной был недоволен, что об оставшихся гражданских не заботятся. Прошёл уже месяц со дня освобождения города, а обеспечения нет, лекарств нет, пенсий нет, и выехать за всем этим не представляется возможным.

С одной стороны, возмущение человека понятно – после так много пережитого люди хотят снова вернуться к мирной жизни. Но, с другой стороны, жизнь военная ещё продолжается. Противник всего лишь в десятке километров отсюда и обстреливает город, этим и обусловлены сложности обеспечения.

Но хоть военные заботятся о гражданских, подкармливают их. Росгвардейцы выделили пенсионеру сухпаёк, а во время длинного монолога Амур сделал знак своим бойцам, и те притащили ещё ящик тушёнки.

Пока вместо мирного населения сейчас в Попасной живёт не мирное. Бойцы двух народных республик, солдаты группировки «Отважные», ещё и морпехи приехали. Были и есть здесь таинственные «музыканты» – на двери подъезда я вижу нарисованный скрипичный ключ. В какую «музыкальную» школу он ведёт, знают только посвящённые. «Музыканты» ещё более закрытое сообщество, чем Росгвардия. Говорят, «музыкантов» один кулинар курирует – опасный и могущественный человек, если уж говорить загадками.

Из любопытства мы зашли и в обычную школу. Школа, как и все здания в Попасной, разрушена. Перекошены рамы, согнуты стулья, сломаны парты. Обвалены книжные полки – лежат на полу книги вперемешку с камнями. Когда наступит время эти камни собирать?

– Страшнее всего видеть не трупы и сожжённую технику, а