Дом с привидениями (сборник) - Вирджиния Вулф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как всегда, он прошел через магазин молча, мимо четверых приказчиков — двух старых, Маршалла и Спенсера, и двух молодых, Хэммонда и Уикса, — которые встали навытяжку при его появлении и смотрели на него завидуя. Только движением затянутого в желтую лайку пальца он дал понять, что заметил их присутствие. А войдя в свой личный кабинет, закрыл за собою дверь.
Затем он отпер железную решетку, защищавшую окно, и открыл створки. Стали слышны голоса Бонд-стрит, далекий шум транспорта. Взметнулся свет рефлекторов в глубине магазина. Дерево за окном помахало шестью зелеными листьями — был июнь. Но мадемуазель вышла замуж за мистера Педдера с пивоваренного завода там же в Ричмонде, и некому было вдевать розы ему в петлицу.
— Так, — не то фыркнул он, не то вздохнул. — Так…
Потом он нажал кнопку в стене, и панели медленно раздвинулись, а за ними находились стальные сейфы — пять, нет, теперь уже шесть, все вороненой стали. Он повернул ключ, открыл один сейф, другой. Все они были обтянуты внутри темно-малиновым бархатом, во всех хранились драгоценности — браслеты, колье, диадемы, кольца, герцогские короны; и отдельные камни в стеклянных мисочках — рубины, изумруды, жемчуг, бриллианты. Надежно убранные, протертые, прохладные, но вечно горящие собственным, спрессованным в них огнем.
— Слезы! — сказал Оливер, глядя на жемчуг.
— Кровь сердца! — сказал он, глядя на рубины.
— Порох! — продолжал он и так встряхнул бриллианты, что они вспыхнули и засверкали. — Хватит пороху взорвать весь Мэйфер, взлетит прямо в небо, во-он туда! — С этими словами он закинул голову и испустил как бы легкое ржание.
Телефон на столе подобострастно зажужжал тихим, приглушенным голосом. Оливер закрыл сейф.
— Через десять минут, — сказал он, — не раньше. — И, сев за стол, поглядел на головы римских императоров, выгравированные на его запонках. И опять разоблачился и стал маленьким мальчиком, играющим в шарики в проулке, где по воскресеньям продают ворованных собак. Стал хитрым смышленым мальчишкой с губами, как мокрые вишни. Окунал пальцы в потроха, тянул их к сковородкам, на которых жарилась рыба, шнырял в толпе. Он был верткий, проворный, с глазами как облизанные камешки. А теперь… теперь… стрелки часов отсчитывают минуты — одна, две, три, четыре… Герцогиня Ламборнская ждет его разрешения войти, герцогиня Ламборнская, чьи деды и прадеды были пэрами Англии. И будет ждать десять минут, сидя на стуле у прилавка. Будет ждать, когда он соизволит принять ее. Он не сводил глаз с настольных часов в шагреневом футляре. Стрелка двигалась. Каждую секунду часы словно преподносили ему pate de foie gras[16], бокал шампанского, рюмку лучшего коньяка, сигару ценой в гинею. Часы громоздили эти подарки перед ним на столе, пока не отсчитали десять минут. А тогда он услышал в коридоре медленные, почти бесшумные шаги и шуршанье. Дверь отворилась. Мистер Хэммонд, вдавившись спиной в стену, доложил:
— Ее светлость.
И остался стоять, вдавившись в стену.
Оливер, вставая, слышал, как шуршит в коридоре платье приближающейся герцогини. А вот и она сама, заполнила проем двери, заполнила всю комнату ароматом, апломбом, высокомерием и надменностью всех герцогов и герцогинь, слившимися в одну волну. И как разбивается волна, так и она разбилась, садясь, растеклась, обрызгала и обдала пеной Оливера Бейкона, прославленного ювелира, обдала его яркими пятнами красок — зеленой, розовой, сиреневой; и запахами; и переливчатым сверканием; и лучами, исходящими из пальцев, кивающими с перьев шляпы, вспыхивающими в складках шелков. Ибо она была очень большая, очень толстая, туго затянута в розовую тафту и не первой молодости. Как у зонтика с пышными воланами, как у павлина с пышными перьями, опадают воланы, складываются перья, так она опала и сложилась, опустившись в глубокое кожаное кресло.
— С добрым утром, мистер Бейкон, — сказала герцогиня. И протянула ему руку в белой перчатке. И Оливер низко склонился, пожимая ее. И стоило их рукам соприкоснуться, как прежняя связь между ними возникла снова. Они были друзьями, но и врагами; она подчинялась ему, а он ей; они надували друг друга, нуждались друг в друге, боялись друг друга, оба знали это и чувствовали это всякий раз, как руки их вот так соприкасались в маленькой комнате за магазином, куда проникал снаружи белый дневной свет, и заглядывало дерево с шестью листьями, и доносился далекий шум улицы, а за спиной у них располагались сейфы.
— Чем могу быть вам полезен на этот раз, герцогиня? — спросил Оливер тихо и вкрадчиво.
Герцогиня обнажила перед ним свое сердце — распахнула до последних тайников. Со вздохом, но без единого слова, она достала из сумки длинный замшевый мешочек, похожий на тощего хорька. И из разреза в хорьковом брюшке высыпала жемчуг — десять жемчужин. Они выкатились из разреза в хорьковом брюшке — одна, две, три, четыре… как яички из какой-то диковинной птицы.
— Все, что у меня осталось, дорогой мистер Бейкон, — простонала она. Пять, шесть, семь… они скатились по величественным горным склонам, сходящимся между ее колен в узкую долину… восьмая, девятая и десятая. И остались лежать в отсветах розовой тафты.
— С пояса рода Эплби, — произнесла она скорбно. — Последние, самые последние.
Оливер протянул руку и взял двумя пальцами одну из жемчужин. Она была круглая, с блеском. Но настоящая или фальшивая? Неужели эта женщина опять лжет? Неужели посмела?
Она приложила пухлый палец к губам.
— Если бы герцог узнал… — прошептала она. — Дорогой мистер Бейкон, такое невезенье…
Значит, опять играла и проигралась.
— Этот негодяй! — прошипела она. — Этот шулер!
Тот тип со шрамом на скуле? Да, с него станется. А герцог — прямой, как палка, с бакенбардами — оставит ее без гроша, посадит под замок, если узнает… то, что известно мне, подумал Оливер и оглянулся на сейф.
— Араминта, Дафни, Диана, — простонала она. — Ради них.
Леди Араминта, леди Дафни, леди Диана — ее дочери… Он знал их, он их боготворил. Но любил — Диану.
— От вас у меня нет тайн, — улыбнулась она бесстыдно. Слезы покатились, упали; слезы, как бриллианты, прочертили дорожки на ее напудренных розовых щеках.
— Старый друг, — сказала она еле слышно, — старый друг.
— Старый друг, — повторил он, словно пробуя эти слова на вкус.
— Сколько? — спросил он.
Она прикрыла жемчужины ладонью и шепнула:
— Двадцать тысяч.
Но настоящая она
