Адская игра. Секретная история Карибского кризиса 1958-1964 - Александр Фурсенко

Москва ждала неделю и, не получив ответа, прямо осведомилась о возможности встречи на высшем уровне в Вене 4 мая Громыко пригласил в МИД посла США Ллоуэлина Томпсона{7}. Он зачитал заранее подготовленный текст, где выражалось сожаление по поводу ухудшения отношений между двумя странами в связи с собыгиями на Кубе. Кремль хотел знать, намерен ли Кеннеди встретиться с Хрущевым в Вене. Остается ли в силе предложение Кеннеди об обмене мнениями на высшем уровне — поинтересовался Громыко.

Хрущев верил, что саммит будет работать на него В 1960 году Советы пожертвовали саммитом из-за инцидента с У-2 В данный момент Хрущев считал, что в пропагандистском плане значение встречи настолько велико, что общественное мнение не простит ему, если он вторично упустит шанс, не встретившись с Кеннеди.

Анализируя ход мыслей Хрущева, старейший сотрудник госдепартамента советолог Чарльз Болен подчеркивал «двойственность» его внешней политики Даже признавая идею «мирного сосуществования», он вооружал национально-освободительные движения и неоднократно грозил ядерной войной, бахвалясь размером советского военного арсенала С 1958 года Хрущев периодически предупреждал Запад, что если последний не примет его формулы «уничтожения занозы», то есть Западного Берлина, на фланге социалистических государств, он всеми силами будет препятствовать размещению в нем солдат США, Англии и Франции{8}.

Сравнивая политику нового президента США со стратегической линией Хрущева, можно выявить не столько двойственность позиции последнего, сколько различие приоритетов. Несмотря на успехи СССР в апреле 1961 года, оптимистические прогнозы Хрущева в отношении мирового развития подвергались серьезным испытаниям, особенно в части ключевого вопроса, баланса военной мощи СССР и США и советского влияния в Центральной Европе, горнила двух мировых войн, а возможно и третьей.

В этот период Хрущев уделял много внимания вопросам послевоенного устройства Европы. Он потребовал от трех держав — союзниц СССР во Второй мировой войне — Англии, Франции и США — подписать вместе с Советским Союзом мирный договор с обеими Германиями ФРГ, образованной на территории трех западных оккупационных зон, и ГДР — советской оккупационной зоне Развал антигитлеровской коалиции не позволил сделать этого в 1945 году. И хотя в 1961 году проблема подписания мирного договора могла показаться неактуальной, ее разрешение могло бы стать для Запада бомбой замедленного действия. Столица гитлеровского рейха Берлин расположен на северо-востоке Германии. Каждый из союзников считал взятие Берлина символом Разгрома фашизма, и поэтому, хотя он находился внутри советской зоны оккупации в 100 милях от ее границ, город был поделен на четыре сектора по числу стран — победительниц. Советы не могли примириться с островком Запада внутри сферы своего влияния. В 1948 году Сталин закрыл все наземные подъезды в город, пытаясь таким образом вынудить своих бывших союзников покинуть Берлин. Вашингтон ответил созданием воздушного моста, что подняло дух западноберлинцев и превратило Западный Берлин в символ свободы. Не желая повторять ошибок Сталина, Хрущев решил предпринять дипломатическое наступление. В ноябре 1958 года он предъявил западным державам ультиматум. Если через 11 месяцев не будет подписан общий мирный договор, то СССР подпишет односторонний договор с Восточной Германией, предоставив восточным немцам право самим решить судьбу Западного Берлина.

Прошло два года, но давление Хрущева на западные державы нисколько не способствовало сближению позиций сторон. Статус-кво сохранился. Единственно, что изменилось, — это экономическая ситуация в Восточной Германии, экономика которой с 1958 года постоянно ухудшалась вследствие массовой эмиграции. Около 100 000 восточных немцев, в большинстве своем специалисты, каждый год покидали страну через Западный Берлин. Положение стало настолько серьезным, что в январе 1961 года Хрущев был вынужден пообещать руководству Восточной Германии, что к концу года разрешит сложившуюся ситуацию{9}.

Хрущев был игроком. Ставкой был Берлин, и он рассчитывал, что при личной встрече с Кеннеди сумеет повлиять на его позицию по Берлину. Советский лидер верил, что его требования соответствуют американским интересам и что только из-за слабости администрации Эйзенхауэра не удалось прийти к соглашению. Советский министр иностранных дел описывал Кеннеди как «абсолютного прагматика». Возможно, этого прагматика, думал Хрущев, можно будет убедить, что Берлин станет первым шагом на пути к разрядке. Однако в случае неудачи Хрущеву грозит недовольство соратников. Не все его коллеги по Президиуму ЦК КПСС были согласны с его стратегией разрядки путем переговоров.

Товарищ Хрущев считает, что «если СССР и США договорятся, то войны в мире не будет», — критически заявлял при снятии Хрущева в 1964 году член Президиума ЦК Дмитрий Полянский{10}. Хрущев непрерывно убеждал своих коллег в необходимости советско-американских договоренностей; концентрируя свои усилия на достижении подвижек по Берлину, он одновременно становился заложником этих договоренностей. Риск состоял в том, что, ратуя за саммит, он мог вернуться домой ни с чем.

Американец, которому Громыко задал вопрос о саммите, почувствовал серьезность намерений советского руководства. Ллоуэлин Томпсон изложил Кеннеди шесть причин, по которым он должен внимательно рассмотреть план саммита, намеченного еще до операции в Заливе Кочинос. Томпсон, который становился одним из влиятельных представителей Кеннеди в Москве, считал, что возможно сгладить острые углы советской внешней политики. «Перспектива встречи, — говорилось в его личном послании Дину Раску, — сделает Советы более сговорчивыми при обсуждении проблем Лаоса, запрещения ядерных испытаний и всеобщего разоружения». Он также надеялся, что улучшение отношений с Вашингтоном повлияет на решение Советского Союза относительно военных расходов{11}.

Кеннеди никак не мог принять окончательного решения по саммиту. Провал операции в Заливе Кочинос подавил его перед дилеммой. С одной стороны, он не хотел проявлять чрезмерную заинтересованность во встрече с Хрущевым. Это сыграло бы на руку его внутренним оппонентам, которые критиковали Кеннеди за недостаточно решительную поддержку кубинских контрреволюционеров. С другой стороны, президент опасался, что если в ближайшее время встреча с Хрущевым не состоится, советский лидер расценит колебания Кеннеди как слабость. Кеннеди решил не предпринимать военную интервенцию на Кубу и в Лаос. Как отреагирует на это Кремль? Что подумает Москва о президенте?

Когда перед Кеннеди вставал вопрос принятия решений, он доверялся интуиции. В данном случае инстинкт подсказывал ему, что надо выиграть время. Он дал инструкции госдепартаменту: Томпсон должен убедить Громыко, что президент не намерен отказываться от идеи саммита, однако считает невозможным подготовить его к началу июня. Белый дом знал, что Хрущев готовится к 2-недельной поездке в Центральную Азию. Надо сообщить Громыко, что к 20 мая, дню возвращения Хрущева в Москву, будет принято окончательное решение о саммите{12}.

Перед принятием решения Кеннеди внимательно изучал записи бесед Эйзенхауэра с Хрущевым в 1959 году. В результате Кеннеди пришел к заключению, что, во-первых, советский лидер умен, сообразителен и тверд, а во-вторых, упрям. Для президента эти выводы были менее значимы, чем те, которые он сделал в отношении 70-летнего экс-президента. Эйзенхауэр был бесцветным, его суждения напыщенными. Кеннеди уважал старика, но считал, что его время прошло уже в 1956 году. Записи 1959 года подтвердили его мнение{13}.

Кеннеди желал найти другой путь. До начала саммита он намеревался изложить советскому лидеру свои соображения. Он был слишком нетерпелив, чтобы смириться с неторопливостью обычной дипломатической практики. В этом случае прошло бы слишком много времени и инициатива бы оставалась в руках судьбы или Хрущева. Что собирается сделать или сказать советский лидер? Роль Томпсона во время кубинского кризиса и в целом в проведении внешней политики была значительна, и Кеннеди во многом полагался на него. Однако в апреле 1961 года Кеннеди не был настолько близок с Томпсоном, чтобы использовать его как доверенное лицо в общении с советским руководством. Поэтому Кеннеди обратил свой взор на человека, который в декабре 1960 года передал первое послание новой американской администрации Хрущеву. Это был его брат Роберт.

Где-то в конце апреля 1961 года Джон Кеннеди и его брат выработали личную стратегию успеха в Вене. Некоторым было известно высказывание Роберта о том, что на США смотрят как на бумажного тигра. Джон Кеннеди тоже был обеспокоен тем, что неудача в Заливе Кочинос и неясность ситуации в Лаосе дают основания неправильно интерпретировать намерения США по защите своих интересов за рубежом. Братья, в особенности президент, были одинаково обеспокоены последствиями явно воинственной политики по отношению к Советскому Союзу. Чего можно достичь жесткими действиями, если в конечном итоге вспыхнет война, которую в ядерный век невозможно выиграть. Есть области, где США и СССР могут сотрудничать. Если Кеннеди сможет заставить СССР признать важность одного-двух двусторонних соглашений по контролю над вооружениями и сотрудничеству в космосе, тогда, возможно, Хрущев будет рассматривать хорошие отношения с Вашингтоном как довод в пользу уменьшения поддержки национально-освободительных движений в странах третьего мира. Эксперты по внешней политике, такие как Уолт Ростоу, укрепляли уверенность Кеннеди в том, что есть связь между советской активностью в третьем мире и стратегическим соперничеством сверхдержав. «Если Вы, Никита, хотите улучшения отношений с нами, уйдите из Лаоса» — такова основная идея.