Конец «Русской Бастилии» - Александр Израилевич Вересов

Мусе письмо. В конверт был вложен листочек со стихами, немножко нескладными, но очень искренними. Назывались они «К товарищам по школе». И начинались так:

Друзья, суровая дорога

Пред нами в будущем лежит.

Борьбы, труда, лишений много

На ней нам встретить предстоит.

Друзья, высокое служенье

Нас за стенами школы ждет, —

Лучи святого просвещенья

Нести в заброшенный народ,

Призвать его к добру и правде,

Дорогу к счастью указать!

В заводском поселке листок со стихами передавали из дома в дом. Их читали многие. Одни одобряли это не слишком удачно срифмованное произведение. Другие говорили, что Чекаленок всегда был чуть-чуть «с заумью».

Дорога к счастью — как ее искал Николай! Он сознавал, что без свободы, без правды счастья нет.

Свое будущее Чекалов представлял себе вполне отчетливо. Он закончит семинарию, станет сельским учителем. Но все обернулось по-другому.

В Гатчине будущие учителя надумали выпускать рукописный журнал. Поначалу журнал был совершенно безобидным. Потом в нем заговорили о том, что глубоко волновало семинаристов, — все о тех же дорогах к счастью.

Журнал стал своего рода общим дневником семинарии. На его страницах делились мыслями, спорили. Издателем, редактором и самым усердным автором был Николай Чекалов.

Каждый новый номер читался в классе, главным образом, на уроках закона божьего. Семинарский батюшка, поглаживая бороду, толковал Евангелие. А семинаристы в это время потихоньку листали страницы журнала.

Вот тут-то он и попался на глаза священнику. Тот заглянул через плечо читавшего и, будучи дальнозорким, огласил вслух начало весьма хлесткой статейки.

К общему недоумению, притча о волхвах стала вдруг перемежаться рассуждением о гнете самодержавия.

Журнал был в руках батюшки. Он успокоил своих питомцев, пообещав вернуть его после прочтения.

Никакого шума по поводу неожиданного открытия в Гатчине не поднимали. Чекалова втихомолку из семинарии исключили. Его лишили права поступления в средние и высшие учебные заведения Российской империи.

Теперь об учительстве нечего было и думать.

С зеленым деревянным сундучком оказался он в Петербурге. Посредине большой площади на тяжелом коне сидел чугунный царь и укоризненно смотрел на выгнанного семинариста.

Извозчики с высоких козел размахивали кнутами, покрикивали на пешеходов. На булыжной мостовой гремели телеги ломовиков. Людские толпы лились по широким улицам.

Николай прислушивался к шуму города.

В тот день и пригодился Чекалову адресок, данный когда-то дядей Игнатом. До Московской заставы бывший семинарист шел пешком. Сразу за Обводным каналом начиналось Горячее поле — место свалок, дымившееся прелым навозом и грязью. В стороне неровными рядами тянулись деревянные и полукаменные домишки.

Наступали сумерки. Петляющая, кривая улица уходила в темь.

В подвале, с окном, мимо которого все время мелькали ноги прохожих, его встретил мужчина с всклокоченными волосами. Он не стал слушать Николая. Налил ему в свою тарелку желтую квасную тюрю и велел есть. Сам улегся на скамье под окном, и заснул раньше, чем гость успел расправиться с тюрей.

Рано утром в темноте хозяин растолкал задремавшего у стола Николая.

— Пойдем.

— Куда?

— На «Скороход». Мастер мне давеча говорил: подручные нужны.

Чекалов не мог взять в толк, как новый знакомый догадался, что он ищет работу. Или уж самый его вид все рассказал?

Так получилось в жизни Чекалова: учился в одной школе, попал в другую. То была суровая рабочая школа. Фабрика «Скороход» с ее высокими кирпичными цехами обувала всю Россию. Ботинки потербургской выделки носили повсюду. Это была самая большая сапожная фабрика в стране.

За Московской заставой скороходовцев только в шутку именовали «сапожниками». Они были зачинщиками многих стачек. Когда на соседнем заводе произошла страшная беда — в ковш с расплавленной сталью упал рабочий, — скороходовцы первыми остановили свои машины и сказали:

— Бастовать!

Грозно, морем в непогоду, шумела рабочая окраина. За несколько дней до того, как Чекалов появился на фабрике, «Правда» напечатала статью «Письма из ада» об издевательствах скороходовских мастеров над рабочими.

Николай с первых дней присматривался к этому аду. Душные мастерские, куда не заглядывает солнце. Верстаки, над которыми с утра до ночи трудятся сапожные подмастерья…

С ребяческих лет Чекалова тянуло к людям гордым, которые, выпрямясь во весь рост, шли навстречу опасности. Таких он повстречал и на «Скороходе».

Большевиков среди рабочих было немного. Но к их голосу прислушивались. Кое-кто знал шлиссельбургского «слесаря-чудодея». Это помогло Николаю стать к ним ближе.

Обидно было, что здесь, как и в заводском поселка Чекалова считали слишком молодым для «настоящей работы». Прошло немало времени, прежде чем ему поручили доставку «Правды» в мастерские. Он поднимался часа в четыре утра, пешком, через спящий город спешил на Ивановскую, где печаталась газета, а к гудку с припрятанной пачкой был уже в скороходовской проходной.

Когда на фабрике рабочие стали устраивать больничную кассу и понадобился надежный и грамотный человек, чтобы ведать ею, скороходовцы сами назвали Чекалова. Больничную кассу признавали и хозяева. Только не всё они знали о ней.

Болезнь обрекала мастерового на нищету, нередко на гибель. Не только лекарства — хлеба в несчастье не на что было купить. Поэтому рабочие и решили собирать понемногу, по грошику, на черный день.

Вот эти деньги скороходовцы и доверили Чекалову. Худощавого, сильно горбящегося молодого рабочего приветливо встречали в мастерских. По своей выборной, «мирской» должности Николай часто бывал в рабочих казармах, в общежитиях, передружился со всей заставской беднотой.

Больничная касса вскоре стала явкой для фабричных большевиков-подпольщиков. Через Николая уславливались о часе и месте собраний, через него передавались все важные вести.

Тогда-то у Чекалова появилось второе имя — товарищ Виктор. Оно было нужно, чтобы случаем не обмолвиться его настоящим именем, не провалить явку.

Миновало немного времени, и товарищ Виктор получил первое серьезное партийное поручение. Оно было передано через скороходовских большевиков, но исходило от городской партийной организации. Надо было установить связь с политическими заключенными Шлиссельбургской крепости. Кому же и заняться этим, как не Чекалову, шлиссельбуржцу родом.

Связь следовало установить со всею осторожностью. Главное — найти пути для передачи на остров сообщений и нелегальной литературы.

Вот почему товарищу Виктору пришлось во второй раз свести знакомство с Мариной Львовной.

Чекалов добросовестно искал заказанного ему «Фауста». Среди типографских рабочих и переплетчиков, людей наиболее грамотных, насчитывалось особенно много большевиков. И все-таки задача оказалась трудной.

Были перерыты все полки у букинистов на Литейном проспекте. По адресам, полученным в лавках, Чекалов перезнакомился со многими книголюбами. У одного из них он увидел разыскиваемого «Фауста».

Конечно, ни за какие деньги эта редкость не продавалась. Но книголюбу предложили чуть