Проклятие могилы викинга - Фарли Моуэт

Охотники взяли каяки и пошли на Север, а Кунар остался в становище с женщинами, детьми и стариками. И случилось так, что, когда мужчины ушли, сверху по реке нагрянула орда индейцев-иткилитов, и они напали на становище эскимосов.

Была жестокая резня. Индейцы перебили половину женщин и детей. Если бы не Кунар, они убили бы всех.

Кунар сидел неподалёку от становища, сидел один — такой у него был обычай. Услыхал он вопли женщин и детей и бросился к чумам. В руках у него был его большой нож, на голове рогатая шапка, и солнце играло на его железной рубашке.

Он накинулся на индейцев и рычал, будто бурый медведь из тундры. И нож его мелькнул как молния и стал красный, и он мелькал и становился красный много раз.

Иткилиты не могли устоять против Кунара. Он убил многих, а кто остался в живых, кинулись к своим каноэ и уплыли вверх по реке. Да только прежде чем им скрыться из виду, один из них обернулся и пустил стрелу из своего длинного лука, и стрела эта попала в Кунара, ниже края железной рубашки, и впилась в живот.

Когда вернулись наши мужчины, у многих жены и дети были уже похоронены, а уцелевшие женщины их оплакивали. Айрут и обоих детей Кунара тоже убили. А сам он лежал в чуме и ни с кем не говорил. Он своей рукой вытащил стрелу, что впилась ему в живот, но рана была чёрная и зловонная.

Он ни с кем не говорил, пока к нему не подошёл шаман. Сперва Кунар произнёс страшные заклятия. Потом попросил шамана Киликтука принести ему дерево и крепкие, упругие рога мускусного быка. Киликтук все принёс, и Кунар сказал, какую форму придать дереву, а какую — рогу и как их соединить. Киликтук все так и сделал, и в руках у него оказался такой самый лук, как я вам показал.

И тогда Кунар заговорил:

— Это — дитя смерти. Прими его от меня в дар. Возьми его и пойди в леса, где живут иткилиты, и убивай их всюду, где они ходят и где спят. Пусть во всем этом краю не останется в живых ни одного иткилита.

И, сказав так, умер.

Тело его отнесли на высокое место, недалеко от Реки Людей и рядом с ним положили все его вещи, даже его большой нож, которому цены не было. А потом над ним построили дом, построили из камня — он говорил, что так строят дома на его родной земле.

Там Кунар и лежит. Его дом вы и видели прошлым летом.

И ещё про тот лук. Мы не пошли с ним на юг, не стали мстить. Такого обычая у нас нет. Но мы сделали много таких луков, и, когда нам нужно было мясо, мы убивали оленей. А иткилиты больше не показывались в наших землях — дитя смерти очень их напугало.

Так мы жили в довольстве и сытости, и скоро эскимосов стало многое множество. Дитя смерти служило нам ради жизни, и это было хорошо. Никогда никто не приносил нам такого бесценного дара, и как знать, может, если б мы его сохранили, мы все ещё были бы большим племенем, а ведь сейчас нас осталось совсем мало. Пройдёт ещё немного зим — и никого из нас не останется.

А теперь устал я. Старый стал, скоро спать буду. Теперь идите, старый я…

13. ПЛАНЫ МЕНЯЮТСЯ

Задумчивые, сосредоточенные возвращались Анджелина и мальчики от Илайтутны. В глазах Анджелины блестели еле сдерживаемые слезы. Ей так живо представилась трагическая судьба Кунара, словно все это случилось только вчера.

Рассказ старика растревожил их всех, но особенно глубоко задел Питъюка. Он молчал, и его всегда весёлое лицо омрачала затаённая скорбь. Под вечер друзья забеспокоились и попробовали как-то его подбодрить.

— Ведь Кунар умер давным-давно, — напомнил Эуэсин.

Питъюк поднял голову, посмотрел хмуро, как никогда.

— Я не про Кунар думал. Про ихалмиутов. Это мой племя. Я, когда рос тут, часто мясо не был, и дети умирал, и старый люди голодный сидел. Вот я думал, что шаман рассказывал. Раньше много люди был, много олень, никто голодный не сидел. Теперь мало люди, мало олень, и, может, скоро все голодный станем. Вот как будет, если никто не помогает.

— Это дело властей — помогать людям, когда они голодают, — сказал Джейми. — Плохо, что никто про твоё племя ничего не знает, Питъюк, только несколько торговцев. Спорим, власти даже не знают, что есть на свете такое племя. А вот мы, когда поедем на юг, мы все про него расскажем и про то, что с ним делается.

Эуэсин безжалостно охладил пыл Джейми:

— Думаешь, нас кто-нибудь станет слушать? А что случилось с чипеуэями, забыл? Сколько раз белых просили помочь, а часто они помогали? Народ Питъюка чужой твоему народу. Даже если белые нам поверят, им ничего не стоит забыть.

— А я им не дам забыть! — с вызовом крикнул Джейми. — Уж я постараюсь, чтоб не забыли. Я такой шум подниму, на весь свет, и тогда придётся им что-нибудь да сделать!

Но Эуэсин стоял на своём:

— А как ты это сделаешь? Ты ведь всего-навсего один человек, и за тобой охотится полиция. Кто станет тебя слушать? Я-то знаю, каково сейчас Питъюку, а ты не знаешь, Джейми. Ты мой лучший друг, и ты друг индейцев и эскимосов, но ты никогда не поймёшь, каково нам.

Горечь, которую Джейми впервые слышал в голосе Эуэсина, безмерно поразила его. Он не сразу нашёлся что сказать, его опередил Питъюк:

— Эуэсин правда говорил. Я рассказывать буду про ихалмиут. Ты хорошо слушай, Джейми. Раньше они сильный племя был, много оленина у них был, весь зима охотились на белый лисица. Раз в два зима самый сильный мужчина везли большой груз белый лисица на берег торговцу. Назад везли ружьё, патрон, капкан. Очень далёкий путь, трудный, два месяц ехали, три ехали. Такой путь только с полный желудок ехать можно. Только охотник с полный желудок может бежать много сотня миль по тундра за белый лисица. Потом давно-давно, я ещё тогда не рождался, мужчина повезли большой груз белый лисица торговцу. Приехали на берег, а торговец говорит, белый лисица теперь не надо. Ничего не стоит. Мужчина поехал назад, ничего не привёз — ни ружьё, ни патрон. В тот зима десять люди, двадцать люди умер, потому что не было пуля, нечем было зимой убивать олень. И тогда нет сил зимой охотиться на лисица. И каждый год меньше олень стало. Больно много олень белый люди на юге убивал. Тогда эскимосы, хочешь не хочешь, сиди в становище, и все до весна голодный. Четыре, пять лет назад Оухото и три мужчина опять поехал на берег. Говорил торговцу — патроны надо, никак нельзя без патроны. Торговец смеялся, говорил, вези много мех. Эуэсин правда сказал. Белый люди помогает только белый люди. Мой отец белый, но, может, я про это забуду. Лучше пускай мой отец эскимос.

Впервые с тех пор, как Джейми приехал на Север, он ощутил, что между ним и жителями этого края зияет пропасть. И ему стало страшно.

— Послушайте, — в отчаянии сказал он. — Белые ведь не все такие. Разве мой дядя Энгус такой? И там, подальше к югу, ещё много таких, как он. Говорю вам, если б только они знали, что здесь творится, они бы послали помощь. Нет, мы заставим власти что-то сделать… — докончил он упавшим голосом: он видел, что Эуэсин и Питъюк ему не поверили. Он почувствовал себя глубоко несчастным и очень одиноким. Он отчаянно ломал голову: как одолеть это отчуждение?