Душа Пандоры - Марго Арнелл

кузнечного мастерства оказался еще одним величественным сооружением с частоколом дорических колонн, созданных древними мастерами. Фриз — горизонтальной полоса наверху стены — была украшена метопами прямоугольными плитами, напоминающими римскую цифру три и скульптурами, повторяющими легенды о Геракле и Тесее. Деми заворожено их изучала, пока Доркас, явно примеряя на себя роль гида, рассказывала ей о Гефесте — с такой небрежностью и непосредственностью, будто говорила об одном из кумиров молодежи, чью историю недавно услышала, а не об одном из олимпийских богов.

— Кто-то говорит, что Гефест в пылу ссоры между родителями, Зевсом и Герой, принял сторону матери, и разозленный Зевс «уронил» его с Олимпа на земли острова Лемнос. Божественная сила родителей его не спасла — повредив ногу, он навсегда остался хромым. А кто-то говорит, что Гефест родился таким — очень хилым и, на взгляд его матери, уродливым, и Гера, не признавшая такого сына, сбросила его в океан.

— Жестоко, — впечатлилась Деми.

— Вполне в духе богов, — справедливо заметила Доркас. — Где бы Гефест ни жил на самом деле — на Лемносе или в океане с приемной матерью Фетидой, он занимался тем, что у него, несущего в себе силу вулкана, получалось лучше всего — ковал. Однажды он создал прекраснейший в мире (а чего еще ожидать от самого искусного кузнеца?) золотой трон. Его отправили Гере, и она, впечатленная роскошным подарком, тут же решила на нем устроиться. И, только она это сделала, на ее запястьях защелкнулись оковы — которые, как оказалось позже, никто во всем Олимпе разомкнуть не мог.

— Месть — весьма популярное для богов блюдо, — покачала головой Деми. — Хотя винить Гефеста я не стану. С такими родителями и враги не нужны.

Доркас одобрительно рассмеялась.

— Зевс понял, что только Гефест способен освободить Геру из ловушки, и подослал к сыну Диониса. А что еще мог сделать бог вина, как не напоить бога огня до почти невменяемого состояния? Дионис доставил Гефеста на Олимп, где тот, добрый от хмеля, освободил свою мать. Поговаривают, с тех пор Гефест и Дионис стали закадычными друзьями, а Гефест помирился — или же примирился — со своими родителями.

— И даже сотворил для своего отца его знаменитые молнии, — кивнула Деми.

Доркас развернулась к ней с глазами, искрящимися от возбуждения.

— Хочешь их увидеть? Ну то есть настоящих молний в руках Зевса показать я тебе не смогу, а вот их подобия — оружие, которые куют Искры Гефеста и которыми сражаются инкарнаты…

Прислушавшись к своим ощущениям, Деми сделала вывод: к оружию она была равнодушна. Однако согласилась — исключительно из вежливости. В памяти вспышкой прорезало не воспоминание, но знание. Стрелы-молнии Зевса… Деми точно знала, как они выглядели. Не помнила, где их видела, но…

Она резко остановилась. Не подумав, инстинктивно схватила за руку идущего рядом Никиаса. Несколько мгновений он изучал ее ладонь на своем запястье со странным, почти оторопелым выражением. Эти эмоции и Деми вывели из равновесия. Неужели его никто никогда не касался? Когда смотришь на левую сторону его лица, что достойна быть запечатленной в «галерее», подобная мысль кажется абсурдной, невозможной. Когда смотришь на правую — вполне убедительной.

Он поспешно стряхнул ее руку, холодно бросив:

— Чего тебе?

— Молнии Зевса… Где я могла их видеть?

На лице Никиаса промелькнуло что-то хищное, роднящее его с василиском.

— Наверху. На поле боя богов и химер.

Доркас ахнула, лицо ее вытянулось и побледнело.

— Ты была н-наверху?

Колени Деми ослабли. Она не помнила себя там, но помнила, что там. А значит, так или иначе, знала, что именно увидела.

Даже хорошо, что ее реальность сложена из разрозненных кусочков, многие из которых становились явными, лишь когда Деми думала о них напрямую. Будь ее мир цельным, живи она памятью о нем все время, сходила бы, наверное, с ума от всех тех ненормальных — для нее, не для этого мира — явлений, с которыми довелось столкнуться.

Вниз Деми так и не пустили — впрочем, и помимо кузни в Гефестейоне было на что посмотреть. На верхнем — и единственном — этаже располагался некий симбиоз тренировочной арены с оружейной. Доркас с воодушевлением продемонстрировала Деми оружие, развешанное на стенах храма. Причудливые, метательные ножи с зазубренными лезвиями, что называли «молниями Зевса», пламенные мечи, клинки Прометея. Солнечные диски Гелиоса, стрелы Артемиды. Сферы Гефеса, в каждом из которых сверкал сгусток огня — словно желток в стеклянном яйце, принявшем форму шара.

— Чертовы химеры до одури боятся огня и света, — воинственно пояснила Доркас.

Стоя у стены, Деми смотрела на тех, на кого могла быть похожа. На Искр давно покинувших ее Грецию богов — Гефеста, Афины, Артемиды. Они сражались друг с другом на мечах, на «молниях», бросали друг в друга пустые сферы, отрабатывая ловкость и меткость. Гибкие, сильные, отчаянные — что девушки, что юноши. Деми мысленно представила себя с оружием в руках и тут же покачала головой. Немыслимо. Просто глупо.

«Что я делаю здесь? Я ведь совсем не такая, как они. Даже с моей амнезией, с моей истинной сущностью, я слишком для них заурядна».

Они не просто люди, не просто инкарнаты с ворохом прошлых жизней за спиной. Они одаренные. А она?

— Не думаю, что я — боец, — сказала Деми с толикой сожаления. — Не чувствую в себе… боевого духа.

Еще одна строчка, которую можно записать в блокнот. Еще один крохотный кусочек пазла.

— Не ты, Деми, но возможно ты, Пандора.

Она кивнула, признавая правоту Доркас. Она должна хотя бы попытаться.

Они вышли на арену с тренировочными мечами наперевес, вызвав чьи-то едкие смешки. Никиас стоял, облокотившись о стену храма. Казалось, он пришел на городскую площадь взглянуть на шоу. Или в цирк — на дрессированных зверей.

Доркас нападала, заставляя ее защищаться. Деми кляла слабость рук и собственную неуклюжесть — ей никак не удавалось совладать с куском дерева, которому придали форму клинка. Она парировала и уклонялась так неловко, что очень скоро стало ясно — при виде пикирующей на нее химеры ей лучше просто… бежать.

Да еще и эти недоуменные взгляды… В Гефестейоне Деми казалась — и себе, и остальным — лишним элементом. В какой-то момент, уворачиваясь от летящего в ее сторону острия меча, она споткнулась на ровном месте. Упала, ободрав колено до крови. За спиной раздалось чье-то красноречивое: «О, боги».

Однако Доркас была упряма — куда упрямее ее самой.

— Способностей в бою на мечах я в тебе не наблюдаю, — откровенно сказала она. — Ты — не Искра Афины Паллады,