Память, Скорбь и Тёрн - Уильямс Тэд

Каким-то странным образом, осознала она, дни, проведенные в пути с Саймоном и троллем Бинабиком, оказались чуть не самыми лучшими в ее жизни. Она посмеялась над собой за эти мысли и потянулась сладко, как кошка на подоконнике. Они повидали разные ужасы и самое смерть, за ними гнался страшный ловчий Инген со своими собаками, их чуть не убил гюн, жуткий лохматый великан. Но она была свободна. Притворяясь служанкой, она была более собой, чем когда-либо раньше. Саймон и Бинабик обращались к ней, а не к ее титулу, не к власти ее отца или к собственным надеждам на награды и продвижение по службе.

Ей их обоих не хватало. Ее пронзила внезапная острая боль при мысли о маленьком тролле и неуклюжем рыжеволосом Саймоне, которые бродят по снежным пустыням. В своем беспросветном заточении в Пирруине она почти забыла о них. Где они? Может быть, в опасности? Живы ли?

На лицо ей упала тень. Она испуганно вздрогнула.

— Думаю, мне больше не удержать нашего друга от визита в винную лавку. Нам пора в дорогу. Вы спали?

— Нет, — Мириамель натянула капюшон и встала. — Просто думала.

Герцог Изгримнур сопел, сидя перед камином, охваченный страстным желанием разбить что-нибудь или стукнуть кого-нибудь. Ноги болели, лицо отчаянно чесалось с тех самых пор, как он сбрил бороду. И что за безумец он был, согласившись на это?! А в результате ни на йоту не приблизился к своей цели — найти принцессу Мириамель — с того времени, как покинул Наглимунд. И так все было плохо, а теперь стало еще хуже.

Изгримнур в какой-то момент почувствовал, что близок к решению задачи. Когда след Мириамели привел его в Пирруин и он получил подтверждение от старого пьяницы Гелгиата, что тот оставил ее и этого преступника, монаха Кадраха, здесь, в Анзис Пелиппе, герцог был уверен, что встреча с ними — всего лишь вопрос времени. Несмотря на обременительный монашеский наряд, Изгримнур прекрасно ориентировался в Анзис Пелиппе и мог добраться до любого из его потайных уголков. Скоро, он был уверен в этом, он отыщет ее и доставит дядюшке Джошуа в Наглимунд, где она будет укрыта от сомнительных милостей ее отца Элиаса.

Затем его постиг двойной удар. Действие первого было постепенным: потратив бесконечное множество часов и целое состояние на бесполезные взятки, он постепенно осознал, что Мириамель и ее спутник исчезли из Анзис Пелиппе так бесследно, как будто у них выросли крылья и они улетели. Ни один контрабандист, ни один головорез, ни одна девица легкого поведения не видели их с самого праздника Середины лета. Их с Кадрахом трудно было не приметить: двое монахов, один толстый, второй молодой и стройный, но они исчезли. Ни один лодочник не видел, чтобы их увозили или чтоб они просили отвезти их куда-то. Исчезли!

Второй удар, полученный им сверх его личной неудачи, поразил его, как гром небесный. Не пробыл он в Пирруине и двух недель, как прибрежные таверны наполнились слухами о падении Наглимунда. Моряки весело повторяли рассказы, повествуя о бойне, учиненной таинственной второй армией Элиаса обитателям замка. Рассказы эти доставляли им удовольствие, как неожиданные превратности в судьбе героев старой доброй сказки.

— О моя Гутрун, да защитит тебя Узирис от напасти, — молился Изгримнур, и сердце его сжималось от страха и негодования. — Пусть он сохранит тебя невредимой, жена моя, и я воздвигну ему храм своими собственными руками. И Изорна, сына моего отважного, и Джошуа, и всех прочих…

Он плакал в ту первую ночь в темном переулке в полном одиночестве, там, где никто не мог увидеть рыдающим огромного монаха, где он мог хоть на короткое время побыть самим собой. Он был напуган так, как никогда в жизни.

Как могло это произойти столь быстро? Этот проклятый замок был построен так, чтобы выдержать десятилетнюю осаду! Не было ли предательства изнутри?

И каким образом, даже если его семья спаслась каким-то чудом и он сможет снова найти их, как ему удастся получить назад свои земли, которые Скали Острый Нос украл у него с помощью Верховного короля? Теперь, когда Джошуа разбит, Леобардис и Ллут мертвы, некому будет противостоять Элиасу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Он все равно должен найти Мириамель, спасти ее от этого предателя Кадраха и спрятать в безопасном месте. Хоть это он должен выполнить, не дав Элиасу совершить последнюю подлость.

Вот так, потерпев поражение, он явился, наконец, в «Шляпу и Перепелку», низкопробную таверну, которая была как раз подходящим местом для его страждущего духа. Шестой жбан пива стоял перед ним, пока нетронутый. Изгримнур был полон мрачных мыслей.

Возможно, он задремал, потому что целый день бродил вдоль берега и очень устал. Человек, стоявший перед ним, возможно, простоял так уже некоторое время. Изгримнуру он не понравился.

— Чего уставился? — прорычал он.

Брови незнакомца сошлись на переносице. На его худом лице появилась презрительная усмешка. Он был высок ростом и одет в черное, но герцог Элвритсхолла не счел его вида таким внушительным, как надеялся незнакомец.

— Ты тот монах, что расспрашивал весь город? — потребовал ответа незнакомец.

— Уходи, — ответил Изгримнур. Он потянулся за пивом, глотнул и, почувствовав себя бодрее, сделал еще глоток.

— Ты тот, что всех расспрашивал о других монахах? — снова начал незнакомец. — О высоком и невысоком?

— Может быть. А ты кто и что тебе за дело до меня? — проворчал Изгримнур, вытирая рот тыльной стороной ладони. Сердце его щемило.

— Меня зовут Ленти, — сказал незнакомец. — Мой господин желает говорить с тобой.

— А кто твой господин?

— Неважно. Пошли. Нам пора.

Изгримнур рыгнул.

— Я не собираюсь встречаться ни с какими безымянными господами. Если ему нужно, пусть приходит сам. А теперь уходи.

Ленти наклонился к Изгримнуру, упершись в него взглядом. На подбородке у него были прыщи.

— Ты пойдешь со мной сейчас, толстый старик, если не хочешь от меня получить, — зашептал он яростно. — У меня нож.

Увесистый кулак Изгримнура заехал ему прямо в то место, где сходились брови. Ленти отлетел назад и рухнул, как будто ударенный убойным молотком. Несколько посетителей засмеялись и отвернулись, продолжая свои неприятные беседы.

Через некоторое время герцог наклонился над своей жертвой в черном и вылил ему на лицо пива.

— Вставай, парень, вставай! Я решил пойти с тобой к твоему хозяину. — Изгримнур шкодливо ухмыльнулся, увидев, как Ленти сплевывает пену. — Мне было что-то плоховато, но сейчас, благодаря святой руке Эйдона, мне стало гораздо лучше!

Телигур исчез из виду, а трое путников продолжали свой путь на запад по Прибрежной дороге, следуя ее извилистому курсу через ряд плотно застроенных городков. Сенокос был в полном разгаре, как на холмах, так и внизу, в долине. Копны торчали повсюду, как головы разбуженных людей. Мириамель слушала певучие голоса крестьян и шутливые возгласы крестьянок, бредущих через высокие травы с бутылками и кошелками с обедом для работников. Жизнь казалась простой и счастливой, о чем она не преминула сказать Динивану.

— Если вы думаете, что работу, которая начинается еще до рассвета и заканчивается к ночи, когда приходится целый день надрывать спину в полях, можно считать счастливой и простой, то вы правы, — отвечал он, щурясь от солнца. — Но отдыхать почти не приходится, а когда урожай плохой, то не хватает еды. И, — сказал он, ехидно улыбаясь, — большая часть урожая уходит на оброк господину. Но, видимо, такова воля Божия. Конечно, честная работа предпочтительнее попрошайничества или воровства, по крайней мере в глазах Матери Церкви, если не в глазах некоторых нищих и большинства воров.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Отец Диниван! — воскликнула Мириамель, несколько шокированная. — Это звучит… Не знаю… кощунственно, наверное.

Священник засмеялся:

— Великий Боже наградил меня еретической натурой, моя леди. Следовательно, если Он сожалеет об этом даре. Он вскоре призовет меня назад к Себе и все исправит. Но мои старые учителя согласились бы с вами. Мне часто повторяли: вопросы мои свидетельствуют, что дьявольский язык болтается в моей голове. Ликтор Ранессин, когда предложил мне стать секретарем, сказал моим учителям: «Лучше пусть дьявольский язык спорит и задает вопросы, чем молчащий язык лежит в пустой голове». Некоторые из самых правильных деятелей Церкви находят, что с Ранессином трудно иметь дело. — Диниван нахмурился. — Но они ничего не понимают. Он лучший человек на свете.