Избранные сочинения в 9 томах. Том 4 Осада Бостона; Лоцман - Джеймс Купер

Через час корабль, как и предсказывал лоцман, благополучно миновал все опасности, которые при дневном свете были не так страшны, и к тому времени, когда начало заходить солнце, Гриффит, за весь день ни на минуту не покидавший палубы, убедился, что на судне устранены все повреждения, причиненные погоней и боем. Оно было приведено в полный порядок и готово встретить нового противника. В эту минуту ему передали просьбу священника спуститься в командирский салон. Поручив командование фрегатом Барнстейблу, который был его деятельным помощником как в бою, так и в работах после сражения, он быстро переменил верхнее платье, забрызганное кровью, и пошел в салон, куда его весьма настойчиво приглашал корабельный священник.

Глава XXXIV

Алеют небеса.

Куда сквозь сумрак меркнущих долин

В тот час, когда заискрилась роса.

Несешься ты один?

Когда молодой моряк, который теперь командовал фрегатом, спустился со шканцев, он с удовольствием убедился, что на корабле все приведено в полный порядок, будто ничего и не случилось. Батарейная палуба была чисто вымыта, на ней уже не оставалось страшных кровавых пятен, а пороховой дым давно перестал выходить из люков и смешиваться с облаками, плывущими над кораблем. Проходя мимо безмолвных батарей, он, хотя и спешил, не мог не заметить ужасных пробоин в бортах фрегата, оставленных неприятельскими ядрами, и к тому времени, как он легонько постучал в дверь каюты, он уже заметил все основные повреждения, нанесенные кораблю в наиболее важных местах.

Дверь отворил корабельный врач. Отступив в сторону, чтобы пропустить Гриффита, он покачал головой с видом специалиста, потерявшего всякую надежду, и тотчас ушел к тем раненым, кому еще мог быть полезен.

Читатель не должен думать, что Гриффит в течение этого полного событиями для совсем не вспоминал о Сесилии и ее кузине. Напротив, даже в самые жаркие минуты битвы его тревожное воображение живо рисовало ему ужас, который они должны были испытывать, и, как только матросов отозвали от пушек, он отдал распоряжение восстановить в салоне переборки и расставить по местам всю мебель. Только более ответственные и настоятельные обязанности не позволили ему лично позаботиться об удобствах пассажиров. Поэтому он знал, что в салоне восстановлен порядок, но никак не ожидал увидеть сцену, свидетелем которой ему теперь пришлось стать.

Между двумя угрюмыми пушками, придававшими убранству помещения весьма странный вид, на широком диване лежал полковник Говард, часы которого были, по-видимому, сочтены. На коленях возле него стояла заплаканная Сесилия; черные локоны в беспорядке падали на ее бледное лицо. Кэтрин нежно склонилась над умирающим стариком, а в ее темных, полных слез глазах вместе с глубокой печалью можно было прочесть тайные угрызения совести. Несколько слуг обоего пола обступили эту безмолвную группу, и по их лицам было видно, что они находятся под впечатлением только что сделанного врачом сообщения. Вся мебель была уже расставлена по местам, словно никакого сражения, еще так недавно совершенно преобразившего это помещение, и не происходило. Напротив полковника, на другом диване, виднелась массивная, широкоплечая фигура Болтропа. Голова его покоилась на коленях командирского вестового, а в руках он держал руку своего друга — священника. О том, что штурман ранен, Гриффит уже слышал, но о положении полковника Говарда узнал впервые. Когда, изумленный этой внезапной новостью, молодой человек несколько пришел в себя, он приблизился к ложу полковника и самым искренним голосом попытался выразить свое огорчение и сочувствие.

— Не говорите ничего, Эдуард Гриффит! — прервал его полковник, движением руки призывая к молчанию. — По-видимому, воля божья, чтобы увенчать торжеством этот мятеж, и не гордыне людской осуждать дела всемогущего! Мой ослабевший разум не может проникнуть в эту глубокую тайну, но нет сомнения в том, что все свершается по воле непостижимого провидения. Я послал за вами, Эдуард, для дела, которое хотел бы видеть завершенным, прежде чем умру. Пусть никто не будет вправе сказать, что старый Джордж Говард забыл о своем долге хотя бы в последние минуты жизни. Вы видите это плачущее дитя у моего ложа? Скажите мне, молодой человек, любите ли вы эту девушку?

— Нужно ли задавать мне такой вопрос! — воскликнул Гриффит.

— И будете ли вы лелеять ее, замените ли вы ей отца и мать, будете ли вы заботливым хранителем ее невинности и слабости?

Гриффит, ничего не ответив, схватил руку полковника и лихорадочно сжал ее.

— Я верю вам, — продолжал умирающий. — Хотя уважаемый мною Хью Гриффит и не сумел привить сыну свои верноподданнические чувства, он не мог не сделать из своего сына человека чести. Я проявил слабость и, быть может, поступил дурно, проча племянницу за моего несчастного покойного родственника, мистера Кристофера Диллона, но мне рассказали, что он вероломно нарушил данное им слово. Зная, что это правда, я отказал бы ему в руке девушки, несмотря на его верность английскому королю. Но он умер, и я тоже собираюсь последовать за ним в мир, где мы будем служить только господу богу. Возможно, для нас обоих было бы лучше, если бы мы больше помнили о своих обязанностях перед ним, служа земным владыкам. Еще одно: хорошо ли вы знаете этого офицера на службе у конгресса, мистера Барнстейбла?

— Я плавал с ним много лет, — ответил Гриффит, — и отвечаю за него, как за самого себя.

Старик попытался приподняться, что ему в некоторой мере удалось, и устремил на молодого человека пронизывающий взор, который придал его бледному лицу строгое и торжественное выражение. Он продолжал:

— Не рассказывайте мне о нем, сэр, как о товарище ваших беспечных удовольствий, а не рекомендуйте его, как легкомысленный друг! Помните, что вы высказываете свое мнение умирающему, который спрашивает у вас совета. Дочь Джона Плаудена была вверена моему попечению, и смерть моя будет легка, если останется хоть сомнение в том, что тот, кому она дарована, человек достойный.

— Он настоящий джентльмен, — ответил Гриффит, — и человек с сердцем столь же добрым, сколь и отважным. Он любит вашу воспитанницу, и, как бы высоки ни были качества мисс Плауден, он ее достоин. Как и я, он тоже любит свою родину больше, чем родину своих предков, но…

— Об этом я больше не думаю, — перебил его полковник. — После того что мне пришлось увидеть сегодня, я верю, что небу угодно даровать вам победу в этой борьбе! Но, сэр, непокорный младший офицер может стать со временем безрассудным командиром. Этот недавний спор между вами…