Утопия у власти - Михаил Геллер

Маклакову и Ленину «трагическое положение» представлялось в образе потерявшего управление автомобиля. Михаил Горбачев воображает себе катастрофу иначе. «Складывалась довольно странная картина, — писал он в 1987 г. в „Перестройке“. — Крутится огромный маховик могучей машины, а передачи от нее на рабочие места буксуют или очень слабы приводные ремни». Образ маховика, колеса, обеспечивающего равномерность вращения вала машины, преследует Михаила Горбачева. В октябре 1985 г. в Москве становится известно, что, посетив МХАТ, новый тогда еще генеральный секретарь пообещал главному режиссеру Олегу Ефремову: «Вот подождите, раскручу маховик, тогда...» В июле 1986 г., разговаривая с жителями Приморского края, Горбачев объясняет: «Каждый на своем месте должен прибавить дисциплины, ответственности, творчества, производительности. Вот тогда мы свой советский маховик раскрутим». Осенью 1987 г. генеральный секретарь подбадривает жителей Мурманска: «Мы честно говорим, что трудно будет еще какое-то время. Но если мы раскрутим маховик, то я вам скажу: много прибавится в стране хорошего». Примерно в это время Горбачев пишет «Перестройку», в которой называет одну из глав: «Маховик перестройки набирает обороты» — настаивая: «Надо раскручивать и раскручивать маховик перестройки». Весной 1988 г., в годовщину прихода к власти, Горбачев подводит некоторые итоги своей деятельности, беседуя с московскими рабочими. Он доволен: «Почти три года прошло после апрельского пленума. Тяжело было. Но маховик раскручивается, и дело двинулось...»

Настойчивое, обязательное появление образа «маховика» в бесчисленных выступлениях Горбачева позволяет говорить о различном отношении к «трагическому положению» нынешнего генерального секретаря и Ленина в 1922 г. Вождь революции был поражен таинственным поведением автомобиля, которым он правил, не понимая, почему машина ему не подчиняется. За несколько месяцев до фатального удара болезни Ленин усомнился в себе — шофере. Горбачев уверен в своих «шоферских» качествах, его интригует причина, по которой маховик замедлил темпы передачи движения «могучей машине». Мощь машины, ее безграничные возможности не вызывают сомнения у генерального секретаря. Достаточно лишь «раскрутить маховик», толкнуть, «прибавить», как выражается Горбачев, в работе. Ленин выражал сомнение в себе. Горбачев уверен, что виноваты — другие.

Для него, конечно, нет сомнений в трагичности положения. Об этом стали открыто говорить сразу же после (смерти Брежнева. Андропов первым сказал о многочисленных «нерешенных проблемах», накопившихся в годы правления предшественника. Михаил Горбачев идет дальше.

Очень уже немолодой человек рассказал журналисту о «шоковом впечатлении», которое произвело на его поколение заявление Сталина в 1936 году о том, что «социализм у нас в основном построен». Лично я, вспоминает рассказчик, «человек отнюдь не мягкий, плакал навзрыд». — От радости? — спросил журналист. — Что вы! — возразил рассказчик. — «Я тогда только вернулся из своей вятской деревни, заброшенной в глуши лесов, отрезанной бездорожьем от мира. Там в избах грязь, тараканы, из-за отсутствия керосина пришлось вернуться от лампы к лучине. Но я вроде бы ничего этого не замечал — ведь нам впереди светил маяк, светлое будущее, которое мы строим своими руками. Пусть нам придется трудиться с напряжением всех сил еще пять, десять лет, все равно мы своего добьемся! И вдруг оказалось: то, что меня окружает, — это и есть социализм, правда, построенный лишь в основном. Никогда — ни до, ни после — не переживал я такого разочарования, такого горя».

Прошло полвека. Социализм был достроен окончательно. Он стал, по определению экспертов по марксизму-ленинизму, «развитым», «зрелым». В июле 1988 г. Горбачев констатировал, что по сравнению с 1936 г. мало что изменилось в деревне: «По сути дела, нам нужна общенациональная программа строительства на селе жилья, школ, больниц, дорог и объектов коммунально-хозяйственного и бытового обслуживания, связи, торговли — в общем, всего того, без чего не может жить и нормально трудиться современный человек». Но не менее катастрофическим является положение в городе.

Перечень слабостей, бед, недостатков, дефицитов занимает во всех выступлениях Горбачева, начиная с. первой речи в качестве генерального секретаря, все больше и больше места. Он старается уравновесить картину, напоминая об успехах, подлинных (достижение военно-стратегического паритета с США) или иллюзорных (рост процента потребления мяса). Впрочем, сама необходимость «перестройки», которую он проповедует, делает осью своей политики, опровергает разговоры о «равновесии». Историк Юрий Афанасьев резюмирует ситуацию: «Шуточное ли дело — на исходе 70 лет строительства прийти к выводу, что его надо перестраивать в основании».

Синодик бед, перечисляемых генеральным секретарем, бесконечен, охватывает буквально все стороны советской жизни и деятельности. Устарела структура производства: «Известно, например, что мы больше всех производим стали, а металла у нас хронически не хватает... Доля пластмасс, керамики и других прогрессивных неметаллических материалов в их общем объеме пока еще невелика...» Производимая продукция ненадежна, очень плохого качества: «Есть серьезные отставания в смысле надежности и, особенно, в том, что мы называем емким словом „качество“...» Оборудование «уже не соответствует современному уровню потребностей прогресса». В 1988 г. Горбачев объявляет: «И сегодня страна в расчете на единицу национального дохода продолжает расходовать слишком много топлива, электроэнергии, металла». Он настаивает на «и сегодня», поскольку об излишнем расходовании материалов генеральный секретарь говорит уже в самых первых своих выступлениях. Горбачев не перестает повторять список болезней, переходя от экономики, где все плохо, к быту трудящихся, где все еще хуже: «Мы... не смогли реализовать возможности социализма в улучшении жилищных условий, продовольственного снабжения, организации транспорта, медицинского обслуживания, образования, в решении других насущных проблем». Другие «насущные проблемы», не названные в этот раз, перечисляются в других выступлениях: неправедный суд, коррупция, пьянство, «социальная несправедливость», выражающаяся в росте нищеты, в увеличении разрыва между богатыми и бедными.

Экономисты, проталкиваясь в двери, раскрытые для них генеральным секретарем, приносят в печать детали, живописующие состояние советской экономики. Цифры настолько красочные, настолько убедительные, что ЦРУ, базировавшее, видимо, свои анализы и прогнозы на официальной статистике, не хочет им верить. Рапорт ЦРУ, например, настаивает на том, что утверждения Абеля Аганбегяна, одного из консультантов генерального секретаря, будто бы реальный рост советской экономики в 1980—85 гг. был равен нулю, преувеличены. Как говорится в отчете, цифры Аганбегяна носят «политическую окраску», рождены желанием «выделить достоинства Горбачева по сравнению с его предшественниками». Поскольку все, что происходит в СССР, носит «политическую окраску», упоминание о ней тавтологично. В данном случае следует, видимо, говорить о «политической окраске» суждений ЦРУ. Абель Аганбегян видел отставание советской экономики еще в 1965 г., когда его суждения распространялись лишь в узком кругу специалистов. Положение при Горбачеве не улучшилось: прирост национального дохода в 1987 г. составил 2,3% по сравнению с 4,1% в предыдущем году. В первом квартале 1989 г. прирост национального дохода был по официальным данным на 5% выше аналогичного периода 1988 г., во втором квартале рост соответственно составил 2,1 %, в третьем — ноль процентов. Лондонский «Экономист», комментируя эти данные, замечает, что следует учесть традиционное завышение советской статистикой цифр на 2-3%, ибо она не учитывает скрытую инфляцию. Летом 1989 г. «Правда» опубликовала статью, констатировавшую: «Нашей экономической перестройке исполнилось 50 месяцев. Такого отрезка времени хватало для восстановления разрушенных войной стран, преодоления последствий великих кризисов, выхода из смертельных пике кредитно-денежных систем. На нашем дворе экономический кризис, и финансовая система терпит катастрофу». Осенью 1989 г. заместитель премьер-министра, руководитель экономической реформы Леонид Абалкин признавал: «Наше экономическое положение из месяца в месяц продолжает ухудшаться». Итоги первой половины 1990 г. свидетельствуют об усилении экономического кризиса: национальный доход сократился по сравнению с соответствующим периодом 1989 г. на 1%, производительность труда на 1,5% и т. д.

Сегодня экономисты говорят о реальном положении в стране. Николай Шмелев констатирует: советская экономика все еще не принимает научно-технический прогресс. Промышленность сегодня отвергает до 80% новых апробированных технических решений и изобретений. А крупнейший советский физик, академик В. Гинзбург с восторгом рассказывает, что во время пребывания в США его вез профессор чикагского университета, у которого в машине был «телефон, по которому можно разговаривать с любым обладателем обыкновенного телефона в США и Европе». «Сам видел», — добавляет академик, подтверждая чудо своим авторитетом. Советские граждане могли не знать цифр сокращения производства предметов потребления — но результаты они ощущали на своей шкуре. Теперь они получили статистическую информацию: в 1928 г. 60,5% всей продукции составляли предметы потребления. В 1940 г. эта доля упала до 39%. К 1980 г. она уменьшилась до 26,2%. И все еще продолжает сокращаться»