Мечи против колдовства. Сага о Фафхрде и Сером Мышелове. Книга 1 - Фриц Ройтер Лейбер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В это время Фафхрд, который стоял прежде лицом к Хасьярлу, чтобы обменяться с ним последними перед боем словами, сорвал с головы свою красную маску-мешок, выхватил лязгнувший Серый Прутик из ножен и прыгнул вперед, так же устрашающе топнув при этом.
Затем приятели увидели и узнали друг друга.
Последовавшая за этим пауза была для зрителей еще одним свидетельством грозности каждого противника: один такой ужасающе высокий, другой – превратившийся в воителя из волшебника. Очевидно, они наводили друг на друга ни с чем не сравнимый страх.
Фафхрд отреагировал первым, возможно, потому, что все это время ему чудилось что-то навязчиво знакомое в манерах и речи Черного Волшебника. Он захохотал было смехом Гаргантюа, но в самый последний момент умудрился превратить этот смех в ревущий вопль:
– Обманщик! Болтун! Маг-недоучка! Вынюхиватель заклинаний! Бородавка! Ничтожная жаба!!!
Мышелов, который, возможно, был больше удивлен как раз потому, что отметил и отбросил сходство замаскированного воителя с Фафхрдом, теперь последовал примеру своего приятеля – и как раз вовремя, потому что он тоже чуть было не расхохотался, и загремел в ответ:
– Хвастун! Неумелый уличный забияка! Неуклюжий обхаживатель девушек! Бревно! Деревенщина! Большеногий!!!
Напрягшимся в ожидании зрителям эти колкости показались слегка слабоватыми, однако энтузиазм, с которым они преподносились, больше чем искупал эту слабость.
Фафхрд с топотом продвинулся еще на шаг, выкрикивая:
– О, я мечтал об этом мгновении. Я изрублю тебя от твоих толстых ногтей на ногах до твоего скисшего мозга!
Мышелов отскочил от наступающего Фафхрда, чтобы, спускаясь по ступенькам, не потерять преимущества в высоте; при этом он пронзительно выкрикивал:
– Вот лучший выход для моей ярости! Я выпущу из тебя вместе с кишками каждое твое лживое слово, особенно те, насчет твоих северных путешествий!
Потом Фафхрд воскликнул:
– Вспомни об Уул-Хруспе!
А Мышелов ответил:
– Вспомни о Литквиле!
И они сошлись.
Для большинства жителей Квармалла Литквил и Уул-Хрусп могли быть – и, без сомнения, были – местами, где оба героя раньше встречались в бою, или полями сражений, где они дрались на противоположных сторонах, или даже девушками, из-за которых они вступали в поединок. Но на самом деле Литквилом звали Безумного Герцога города Уул-Хрусп; однажды, чтобы ублажить его, Фафхрд и Мышелов поставили крайне реалистичную и тщательно отрепетированную дуэль, которая длилась добрых полчаса. Так что тот, кто ожидал увидеть долгую и зрелищную схватку, не был ни в коей мере разочарован.
Сначала Фафхрд нанес Мышелову три мощных рубящих удара, каждого из которых было бы достаточно, чтобы перерезать противника пополам; но Мышелов парировал их в последний момент сильным и искусным ударом Скальпеля, так что Серый Прутик со свистом пронесся в дюйме над головой, исполняя резкую хроматическую песню стали, ударяющейся о сталь.
Потом Мышелов сделал три выпада в сторону Фафхрда, сопровождая их скользящим, как у летучей рыбы, прыжком и каждый раз уводя меч из-под ответного удара Серого Прутика. Но Фафхрду все время удавалось уклониться в сторону со скоростью, почти невероятной для такого большого тела, и тонкое лезвие, не причинив вреда, проносилось мимо него.
Этот обмен ударами и выпадами был всего лишь прологом к дуэли, которая теперь перенеслась к бассейну высохшего фонтана и начала казаться по-настоящему бешеной, – зрители были вынуждены не раз отступить назад; а Мышелов сымпровизировал, выдавив небольшое количество своего густого, кроваво-красного вина, когда они с Фафхрдом оказались на мгновение прижатыми друг к другу в свирепой атаке, так что оба приятеля казались теперь серьезно раненными.
В Зале Призраков было три человека, которых не интересовал этот кажущийся шедевр дуэльного искусства и которые практически не смотрели на него. Ививис не была одной из них – она вскоре отбросила назад капюшон, сорвала с себя маску с ведьминым лицом, пробралась поближе и наблюдала за схваткой, криками подбадривая Мышелова. Ими не были и Брилла, Кевисса и Фриска – потому что, услышав удары мечей, девушки настояли на том, чтобы немножко приоткрыть дверь, несмотря на заботливые опасения евнуха; и теперь они все глядели в щель, одна голова над другой; Фриска, которая была посредине, испытывала настоящую агонию при мысли об опасностях, которым подвергался Фафхрд.
Глаза Гваэя были полны сгустков гноя, залепившего ресницы, и сухожилия, с помощью которых принц мог бы поднять голову, уже разложились. Не пытался он и исследовать своими колдовскими чувствами то направление, откуда доносился шум схватки. Он был привязан к существованию только нитью своей огромной ненависти к брату; однако в этой ненависти содержались для него все чудо, вся сладость и все радостное восхищение жизни – этого было достаточно.
Зеркальное отображение этой ненависти в душе Хасьярла было в тот момент достаточно сильным, чтобы полностью подчинить себе все инстинкты и весь голод его здорового тела, все замыслы и образы в его потрескивающих мыслях. Он увидел первый удар схватки, увидел, что носилки Гваэя остались без охраны, а потом, словно перед его глазами полностью встала выигрышная шахматная комбинация, которая загипнотизировала его, сделал свой ход без дальнейших раздумий.
Обойдя место схватки широким полукругом и передвигаясь среди теней быстро, как хорек, он поднялся на три ступеньки у стены и направился прямо к носилкам.
В его мозгу не было ни одной мысли, лишь какие-то туманные, искаженные образы, словно увиденные с большого расстояния, – один из них был образом самого Хасьярла, маленького мальчика, ковыляющего ночью вдоль стены к колыбели Гваэя, чтобы оцарапать того иголкой.
Хасьярл даже не удостоил взглядом рабов-бегунов, а их мозги были настолько рудиментарными, что сомнительно, увидели ли они принца вообще или, по крайней мере, осознали ли, что они его увидели.
Стоя между двумя рабами, Хасьярл нетерпеливо наклонился и с любопытством оглядел своего брата. Ноздри сузились, почувствовав смрад, а рот сжался сильнейшей судорогой, но тем не менее продолжал улыбаться.
Хасьярл вытащил из ножен широкий кинжал вороненой стали и занес его над лицом брата, которое было настолько обезображено болезнями, что его уже практически нельзя было назвать таковым. На отточенных краях кинжала были небольшие зазубрины, направленные в противоположную от острия сторону.
Звон мечей внизу достиг одной из своих кульминаций, но Хасьярл этого не заметил.
Он тихо сказал:
