Искры - Михаил Соколов

— Все разгромили. Леон вряд ли уцелеет.

Алена посмотрела на нее лихорадочными, горящими глазами и вскрикнула:

— Я говорила!.. Я знала все…

Вдруг она покачнулась, глотнула воздух и упала на пол.

Марья и Игнат Сысоич бросились к ней.

Яков опустил голову. «Все кончено, погибла Аленка», — мысленно сказал он и обратился к Оксане:

— Поедем отсюда. Тут можно сойти с ума.

— Мне некуда больше ехать. Уходи, — сквозь зубы проговорила Оксана.

Яков надел шапку и криво усмехнулся:

— Я ухожу, Оксана. Пусть и моя жизнь будет разбита. Но следующей будет твоя! — угрожающе прошептал он и вышел.

Игнат Сысоич уложил Алену в постель и посоветовал Оксане:

— Скройся куда-нибудь, дочка. Видит бог, этот зверь так от тебя не отстанет.

Оксана стояла возле окна и смотрела на поселок. Там разрывались снаряды и хлопали винтовочные выстрелы. Там был Леон, брат, был Рюмин, все рабочие-кружковцы, с которыми она не раз бывала на собраниях. Быть может, их уже нет в живых, быть может, они пали в неравной борьбе, пали за счастье простого народа. «А я, дочь этого народа, мечтавшая посвятить ему свою жизнь, я стою здесь. Кто же тогда я такая?» — мысленно спрашивала она себя.

И решилась Оксана… Торопливо надев шапочку и перчатки, она застегнула шубку и сказала Игнату Сысоичу:

— Я пошла, батя. Туда, к Леону. — И, прежде чем Игнат Сысоич понял, что она задумала, побежала на улицу.

Игнат Сысоич взглянул в окно, потом выбежал вслед за Оксаной, но ее уже не было, и он вернулся в комнату, ссутулившийся, как бы еще больше постаревший, и кулаком вытер слезы. Потом поднял глаза на иконы, положил на груди широкий крест и зашептал:

— Пошли им, господи, Николай-чудотворец, великому делу помощник, храбрости всякой и силы не покориться злодеям, трижды богом проклятым и отвергнутым народом. Пусть идет. За правду…

6

Войска предприняли две атаки на поселок, но сломить сопротивление не могли и отошли в город. Вано Леонидзе выследил, что войска не оставили никаких заслонов, и, посоветовавшись с Леоном, ночью вместе с Вихряем и его дружинниками внезапным налетом разоружил охрану из нескольких жандармов и захватил вокзал.

Тотчас же по линии железной дороги пошла телеграмма:

«Всем железнодорожникам. Дорогие товарищи! Югоринские рабочие одержали новую победу: взят вокзал. Немедленно шлите помощь. Товарищи телеграфисты, передавайте эту депешу всем Советам депутатов рабочих, всем гражданам. Югоринский совет депутатов рабочих. Штаб восстания».

В полдень приехали вооруженные винтовками рабочие завода Юма во главе с Александровым. Немного их было, всего шестьдесят человек, но одно появление их подняло настроение и боевой дух дружинников, и люди принялись укреплять баррикады с еще большим рвением. Часа два спустя прибыли в классных вагонах вооруженные рабочие соседних станций, а от Луки Матвеича была получена радостная телеграмма с приветствием от шахтеров.

Леон созвал начальников дружин на совет штаба и предложил план захвата столовой железнодорожных мастерских.

— Нечего нам сидеть в поселке, — сказал он. — У них в полку что-то неладно. Действуют все время атаманцы. А восстание начинает охватывать все новые заводы и станции, и тому лучшее доказательство прибывшие на помощь к нам товарищи… Предлагаю Вано Леонидзе и Вихряю атаковать здание столовой. Дружины Ткаченко, Лавренева и Александрова будут одновременно вести обстрел атаманцев.

Против такого предложения никто не возражал. Наоборот, все хотели, чтобы с этого началось наступление на город.

Вечером здание столовой было взято. Атаманцы укрылись в казармах, на противоположной стороне города.

На следующее утро Леон открыл в столовой заседание Совета и сообщил о положений дел. Были назначены делегаты от Совета на ближайшие заводы и хутора с поручением немедленно выехать на места для организации боевых дружин. Рюмин зачитал составленное им обращение к войскам.

Неожиданно раздался взрыв снаряда, звон стекла и треск дерева, и помещение наполнилось дымом и пылью от штукатурки.

Войска начали обстрел поселка и вокзала из орудий. Вновь полетели в небо земля, снег, крыши домов и сараев, опять вспыхнули пожары, и все заметалось в поселке, ища спасения. Около домов бегали дети и, плача, искали родителей, обезумевшие матери искали детей, в степь убегал скот, собаки, над улицами взлетали куры, голуби, а вокруг с грохотом рвались все новые и новые то картечные, то зажигательные снаряды.

Так длилось часа два…

Леон ходил от баррикады к баррикаде, подбадривал дружинников, а сам то и дело посматривал на город, на вокзал — не прибыли ли подкрепления? Но на вокзале слышались винтовочные выстрелы и не было видно ни одного облачка пара от паровоза. И Леон думал: «Бомбы на исходе. Пороху мало, дроби тоже, винтовочных патронов и по пятку не осталось. А сейчас начнется атака. Удержимся ли? Успеют ли шахтеры прийти на помощь?»

Вдруг из переулка показалась Оксана. Она шла в распахнутой шубке, часто спотыкалась и падала и, наконец, увидев Леона, замахала ему рукой.

— Оксана? — изумленно произнес Леон, всматриваясь, и остановился.

В это время со стороны вокзала донесся грохот разрыва снаряда. Оксана упала, полежала немного, потом поднялась и побежала навстречу Леону.

Он улыбнулся, крикнул ей:

— Что ж ты падаешь, когда снаряд уже разорвался?

— Испугалась, — еле вымолвила Оксана. — Полдня я не могу попасть к тебе… Наконец попала.

— Но тебя ведь никто не посылал сюда? Тебя убить могло.

— Ничего… Не могло. Я все время падала.

Леон обнял ее, ласково потрепал рукой по плечу.

— Ух ты, сестренка моя родная! — сказал он, и почему-то все обиды на нее сразу прошли и как-то легче на душе стало.

Оксана, раскрасневшаяся, возбужденная, сказала, засматривая к нему в темные, впалые глаза:

— Лева! Я ушла от Якова. Совсем… Учи меня скорее стрелять. Я тоже пойду на баррикады.

Леон недоверчиво посмотрел в ее зеленоватые глаза, — в них были решимость, а вместе с тем и что-то детски простодушное и наивное.

— Поздно теперь, Аксюта, — сказал он не то с укором, не то с сожалением и, достав ключ из кармана, протянул ей: — Иди лучше домой. Может быть, там батя ждет…

— Батя там с мамой, — перебила его Оксана. — Их выселили из хутора. Семена убили, Федор еле дышит. И Алена при смерти.

Леон потемнел, отступил от нее, потом схватил ее за плечи и глухо спросил:

— Алена при смерти?

— Да. Сердечный удар.

Леон опустился на завалинку чьего-то домика, снял шапку, потер лоб ладонью и тяжко вздохнул.

— Зачем ты… сказала мне сейчас об этом, сестра? — с трудом проговорил он.

Подошел Рюмин и весь просиял, увидя Оксану:

— Оксана, родная…

Оксана строго посмотрела на него, и Рюмин осекся.

Леон, опираясь о завалинку рукой, поднялся, бросил взгляд на противоположную сторону реки и пошел, как больной, улицей поселка.

…Вскоре войска снова повели наступление. На этот раз им удалось занять вокзал, железнодорожные мастерские и обложить поселок со всех сторон.

Леон подсчитал людей, наличие боевых припасов и сказал командирам дружин:

— Товарищи, мы сделали все, что было в наших силах. Дальше может быть лишь разгром… В целях сохранения сил нам придется прекратить военные действия и, пользуясь темнотой, пробиваться на ту сторону реки, за город.

Все выслушали его молча, и только дед Струков сказал:

— А никак нельзя еще хоть до утра продержаться? Воевали, воевали, и так уходить…

Раздался оглушительный взрыв снаряда и разметал баррикаду.

А когда дым рассеялся, Леон поднялся на ноги и увидел в стороне, с окровавленным животом, лежал дед Струков. Поодаль от него повис на баррикаде труп Александрова, Леон проглотил слезы, снял шапку, и все друзья его сделали то же.

— Уходите, товарищи! — низким, грудным голосом сказал он. — Но помните: мы не побеждены. Тяжко это — отступать, но лучше во-время отступить и сохранить силы, чем дать разгромить себя. Пусть это восстание будет началом подготовки нашей к новому, сокрушительному удару по самодержавию… Приказываю немедленно начать пробиваться на противоположную сторону реки.

И дружинники, рассыпаясь по улицам и прячась подле домов и заборов, начали отход к реке.

Леон с друзьями бежал по одной из узких улочек, последней улочке поселка, за которой был лес, а за ним бежали дружинники.

Неожиданно на перекрестке улиц показались казаки и солдаты с ружьями наперевес.

— А-а, вот вы где, хамское…

Офицер не договорил: Вано Леонидзе застрелил его наповал.

— По дворам! — крикнул Леон, поняв, что дружинники попали в засаду, и вместе с Ольгой, Вано Леонидзе и Ткаченко перепрыгнул через низкую загородку и скрылся во дворе.