Убить волка (СИ) - Priest P大

— Не стоит скромничать.

С реки подул легкий южный ветерок. Воздух после дождя дышал влагой, и казалось, что нигде нет сухого места. Гу Юнь убрал распущенные волосы и молча перевел взгляд на южный берег. Вдруг ему вспомнились недавние разоренные деревни и горы непогребенных костей, и его улыбка померкла.

Чжун Чань заметил, куда он смотрит, и похлопал по плечу.

— Никому не дано предсказать судьбу. Совершенные мудрецы не в силах противостоять течению жизни, что уж говорить про нас, простых смертных. Позволь старику дать тебе непочтительный совет. Обстановка в стране такова, что не только покойный Аньдинхоу, но даже твой дед, император У-ди, не смог бы исправить ситуацию. Мы стараемся изо всех сил, исполняя свое предназначение, и совесть наша чиста. Этого более чем достаточно.

Гу Юнь замер. Его учитель хорошо разбирался в литературе и боевых искусствах, прочел множество книг по военному искусству. Во времена своего ученичества Гу Юнь считал его «бесчеловечным». Но после долгих лет скитаний по цзянху генерал Чжун стал на удивление проще смотреть на вещи.

— Проблема не в том, что наша армия не может дать Западу бой на суше, — продолжил Чжун Чань, — а в том, что наш флот пока слишком слаб. Посмотри на армию Запада: они или нападают с моря, или поднимаются вверх по реке. Они не дураки. У меня были идеи, как в нынешних условиях лучше вести морские сражения, но это нужно довести до ума. Раз ты решил задержаться, давай на досуге более тщательно их обсудим.

Гу Юнь кивнул:

— Я понимаю, что пока наши корабли недостаточно хороши. Во время последней вылазки нам удалось раздобыть западного дракона, чтобы Гэ Чэнь переправил его в столицу и продемонстрировал институту Линшу. Посмотрим, что они скажут.

— Солдат можно вымуштровать, — вздохнул Чжун Чань, — а вот в вопросах вооружения и цзылюцзиня этот старик бессилен. Мне остается лишь надеяться, что молодые люди вроде вас смогут принести нам победу.

Гу Юнь приподнял брови, смутно догадываясь, о ком говорит генерал Чжун.

Подтверждая его догадку, Чжун Чань добавил:

— В юности Янь-ван несколько лет путешествовал со мной бок о бок.

— Да, знаю. Благодарю учителя за доброту.

— Ты знаешь, что он заполучил жетон Линьюань? — спросил Чжун Чань.

Гу Юнь чуть было не выпалил «впервые слышу», но поскольку он все еще чувствовал себя немного виноватым перед учителем, то честно признался:

— Он не говорил мне об этом, но я догадывался... Без влияния Линьюань Ду Цайшэнь и другие купцы не стали бы его столь рьяно поддерживать.

— Вот как, — протянул Чжун Чань. — В юности Янь-ван, как и подобает молодым людям, был горд и высокомерен. Но при всем своем упрямстве он отличался спокойствием и выдержкой, не занимался самолюбованием и не жалел себя. Принц твердо отстаивал свои убеждения, легко отделял добро от зла и ценил такие качества как благожелательность и справедливость. Честно говоря, он был куда приятнее, чем ты в его возрасте.

Гу Юнь промолчал.

Чжун Чань прищурился, а на его губах мелькнула слабая, едва уловимая улыбка. Он продолжил:

— Но, по моему мнению, чрезмерное легкомыслие не всегда идет молодым людям во благо. Из-за пережитых в детстве страданий принцу слишком рано пришлось повзрослеть. Я слышал от девчушки из семьи Чэнь, что это связано с варварским колдовством. Что ты планируешь делать?

Гу Юнь помедлил прежде, чем дать ответ.

— Чан Гэн не виноват в том, что на него пало проклятье Уэргу, — сказал Чжун Чань. — Порой мне кажется, что я чересчур осторожен, а все мои опасения — несправедливы. Будь он обычным человеком, я и слова бы не сказал — пусть поступает, как хочет. Но раз он родился в императорской семье, его судьба тесно связана с судьбой страны. Цзыси, сейчас при дворе надежда на одного Янь-вана. Не стоит забывать, что бывает важна каждая мелочь. Не следует бросать его, но нельзя во всем на него полагаться. Понимаешь?

Гу Юнь понимал, на что намекал генерал Чжун — нельзя позволить Янь-вану заполучить слишком много власти. Лучше при необходимости всеми правдами и неправдами сдержать его амбиции, запугать его силой армии и заставить отступить.

Но Гу Юню не хотелось об этом думать, поэтому он ограничился тем, что пообещал:

— Я позабочусь о нем. Учитель может не беспокоиться.

Чжун Чань нахмурился.

— Я знаю, что мальчик вырос на твоих глазах, и ты глубоко привязан к нему. Но сколько еще ты будешь за ним приглядывать? Девчушка из рода Чэнь пока молода, но через восемь-десять лет ты уже не сможешь на нее рассчитывать. Думаешь, к тому времени разум Янь-вана останется ясным?

— Если мне суждено прожить один единственный день, я буду защищать его, — пообещал Гу Юнь. — Если однажды он действительно сойдет с ума, то я найду на него управу. Десятки тысяч солдат Черного Железного Лагеря все еще несут службу на северо-западной границе. Они не позволят ему бесчинствовать.

Чжун Чань замер, пораженный. Ему почудилось в словах Гу Юня двойное дно.

Пока эти вояки обсуждали его за глаза и попусту тревожились, Чан Гэн и Сюй Лин в сопровождении двадцати солдат добрались до городка Янчжоу в округе Цзянбэй. Поскольку их отряд трудно было выдать за беженцев, они переоделись купцами. По легенде они являлись ростовщиками из Линьань и находились под началом Ду Ваньцюаня. Из-за войны дело их зачахло, и они вынужденно отправились в Цзянбэй. Влиятельные купцы подали прошение Императору, чтобы создать предприятия вдоль Великого канала и трудоустроить беженцев. Хотя пока эту просьбу не удовлетворили, шансы на успех были довольно велики, поэтому торговый дом направил их на север, чтобы разведать обстановку.

Возрастом и внешностью ростовщик из Линьань походил на Чан Гэна. Ду Ваньцюань тщательно все подготовил: к бумагам Чан Гэна при всем желании нельзя было придраться. Они с крайне самоуверенным видом вошли в Янчжоу, зная, что их прикрытие — безупречно.

Именно благодаря Чан Гэну Ду Цайшэня теперь называли богатейшим купцом в стране. Торговый дом получил право направить прошение напрямую в Военный совет, что придавало ему значимости. Разумеется, эти купцы были куда более влиятельными, чем недавно назначенные местные чиновники. Пусть Ян Жунгуй из семейства Люй и Ду Ваньцюань особо не ладили, государственным чиновникам полагалось хоть раз принять купцов. Поскольку Ян Жунгуй вынужден был выказывать им уважение — даже чисто формальное — ему пришлось пригласить Чан Гэна на ужин в трактир «Фэйянь».

С тех пор как иностранцы вторглись в Великую Лян, вся страна пылала, количество празднований и приемов заметно сократилось, а башню Циюань до сих пор не отстроили. Сюй Лина поразило богатое убранство этого заведения. Знаменитый местный трактир «Фэйянь» иногда называли «маленькой башней Циюань». Он не обладал великолепием башни Чжайсин или смотровой площадки в Юньмэне, но выглядел даже лучше, чем башня Циюань.

В столице давно запретили подобные излишества. Это же заведение находилось в достаточно глухой провинции и могло игнорировать указы Императора. Доносившееся с верхних этажей трактира пение слышно было на другом конце улицы. Из здания то и дело выходили или заходили внутрь молодые люди и девушки в богатых одеждах.

Запинаясь, Сюй Лин потрясенно выдавил:

— Ваше Высо... Хозяин, может ли ваше поместье сравниться с подобным великолепием?

Со смешком Чан Гэн покачал головой.

— Разумеется нет. Управляющий вечно норовит израсходовать остаток средств, выделенных на содержание дома, на помощь вдовам и сиротам. Ужасный транжира. Боюсь однажды ему придется продать дом своих предков.

Сюй Лин опешил, когда понял, что речь идет не о пустующем поместье Янь-вана, а о поместье Аньдинхоу. Деньги на самом деле передавались семьям солдат, которые погибли или были серьёзно ранены на службе. Несколько лет назад, еще до начала войны, государственная казна уже была пуста. Император умышленно урезал расходы на армию. Кроме того он постоянно сокращал размер денежного пособия. И без того скудные средства нередко подолгу задерживались в министерстве финансов и военном министерстве. Чиновники постоянно затягивали и усложняли процесс получения пособий, поэтому бывало, что денег совсем не поступало. Если бы Аньдинхоу лично заявился к ним на порог и потребовал причитающееся, то, возможно, дело и сдвинулось с мертвой точки, но в ближайшие годы он не планировал возвращаться в столицу. Поэтому можно было предположить, что, пока он находился на далекой границе, ему неизбежно приходилось расходовать свои личные средства на нужды армии.