Толкование Евангелия - Борис Гладков

Итак, приведенными мнениями святого Григория Богослова, святителя Иоанна Златоуста и архиепископа Сергия вполне опровергается лжеучение о спасении крестною смертью Христа всех людей без их личного участия в том. Но все-таки и эти мнения не дают прямого ответа на вопрос язычников: зачем Бог принес Себе в Жертву Своего Сына за грехи людей, если мог просто простить людям все их грехи?

На этот вопрос профессор В. Несмелов («Наука о человеке». Т. 2, 4) дает приблизительно такой ответ. Грех, совершенный человеком, навсегда остается при нем; человек может покаяться, осудить свое прошлое и начать новую жизнь, подчинив свою волю воле Божией; он может быть прощен Богом за такое раскаяние и возрождение; он может быть освобожден от наказания, какое заслужил грехами своими; но он все-таки остается грешником, хотя и прощенным, ненаказанным. Как же такой грешник может вступить в Царство Небесное, приготовленное только для праведников? Очевидно, для этого надо не только простить грешника, но и снять с него грехи его прошлой жизни, надо сделать так, чтобы их не было. Но это – не во власти самого грешника; он может больше не грешить, но вернуть прошлое не может. Это может быть совершено только Всемогущим Богом. И это совершено Господом нашим Иисусом Христом. Он добровольно страдал на кресте и умер, конечно, не за свои грехи, ибо их не было, а за чужие, за грехи всего мира. Он принял на Себя чужие грехи; и Он мог поступить так потому, что Он был не только совершенный Человек, восстановивший Собою утраченные людьми образ Божий и подобие Ему, – Он был и Бог, Творец мира, создавший человека и, следовательно, властный и снять с него грехи, сделать так, чтобы их совсем и не было. И он совершил это чудо божественной любви к людям Своею крестною смертью: Он снял с людей их грехи и принял их на Себя; но не со всех людей Он снял их и потом постоянно снимает, а только с тех, которые, вследствие покаяния и возрождения к новой жизни, удостоились прощения грехов их прошлой жизни.

Развивая мысли профессора Несмелова, я нахожу, что догмат искупления объясняется притчей о брачном пире. По обычаю, существовавшему при дворах восточных царей, приглашенные на царский пир должны были надевать одежды, предлагаемые от царя; в своей же одежде никто не мог войти на царский пир. Ссылаясь в Своей притче на этот обычай, Христос вступление в Царство Небесное сравнил со входом на царский пир. Как к царю земному на его пир нельзя было войти в своей одежде, так и в Царство Небесное нельзя войти человеку, который хотя и покаялся и удостоился прощения, но все-таки загрязнен грехами прошлого. Чтобы впустить его в Царство Небесное, приготовленное для праведников, надо снять с него грехи его, надо сделать так, чтобы их не было, надо как бы переодеть его в одежду праведности, предложенную ему Царем. Человекам это невозможно; но так как Богу… все возможно (Мф 19:25–26), то понятно, что только один Бог может совершить такое освобождение грешника от его грехов, такое, так сказать, переодевание его в одежду праведников. И это совершает Сын Божий, Своею крестною смертью пострадавший за чужие грехи. Судя даже по-человечески, всякий человек, неповинно, но добровольно пострадавший за чужую вину, понесший за эту вину наказание, вправе требовать, чтобы виновный, за которого он пострадал, был освобожден от ответственности. Тем более воплотившийся Сын Божий, добровольно пострадавший за грехи людей, принявший на Себя ответственность за их грехи, вправе освободить их от заслуженного ими наказания, вправе снять с них их грехи и, так сказать, переодеть их в одежду праведности. И сделать это может только Он. Вот почему Он и говорил, что страдания Его на кресте необходимы для искупления многих. И мы принимаем этот догмат сознательно, а не только потому, что логической необходимостью вынуждены верить каждому слову Господа.

Оканчивая на этом исследование вопроса о личности Христа, я не вхожу в подробное обсуждение догматического учения Православной Церкви о единосущии Сына с Отцом и о Его предвечном рождении от Отца. Эти догматы засвидетельствованы Самим Господом нашим Иисусом Христом. Поверим же Ему, что Он в Отце и Отец в Нем, что Он и Отец – одно, и что Он был прежде основания мира; поверим всему этому, хотя бы это и было не вполне доступно нашему ограниченному уму; поверим потому, что всякое слово Господа истинно.

Итак, изучив учение, жизнь и дела Иисуса Христа, отвратив от себя соблазн креста, постигнув, насколько это доступно нам, самопожертвование Христа для спасения мира, ответим Ему на предложенный Им вопрос (что вы думаете о Христе?) так, как ответил Апостол Фома: Ты – Господь мой и Бог мой!

Приложения

1. Когда Иуда ушел с Тайной Вечери?

Некоторые толкователи Евангелия полагают, что Иуда-предатель оставался на Тайной Вечери до самого установления Христом Таинства Евхаристии и даже причастился Святых Таин. Мнение свое они основывают на церковном песнопении, которое поется в Великий Четверг и в котором говорится, что Иуда небесный хлеб в устех носяй… Но с таким мнением нельзя согласиться.

Из повествований Евангелистов мы знаем, что в этот пасхальный вечер Иисус Христос омыл ноги Апостолов, обличил предателя, установил Таинство Евхаристии и обратился к Апостолам с последними прощальными наставлениями. В начале вечера было двенадцать Апостолов, но, по свидетельству Евангелиста Иоанна, во время вечера Иуда ушел. Спрашивается: когда именно ушел Иуда? До установления Таинства Евхаристии или после? Ел ли он тот хлеб, указывая на который Иисус сказал: Сие есть тело Мое? Пил ли он вино из той чаши, указывая на которую Христос сказал: Сие есть кровь Моя?

Евангелисты Матфей, Марк и Лука, повествуя вообще весьма кратко о Тайной Вечери, говорят только об изобличении Иуды и установлении Таинства Евхаристии, а об омовении ног и прощальной беседе Иисуса с Апостолами, равно как и об уходе Иуды, ничего не говорят, и оканчивают свои повествования словами: И, воспев, пошли на гору Елеонскую (Мф 26:30; Мк 14:26, то же и Лк 22:39). Поэтому, если основываться только на первых трех Евангелиях, то можно заключить, что все Апостолы остались с Иисусом до конца вечери, – что по окончании ее, воспевши, все пошли на гору Елеонскую, и что лишь после того Иуда отделился от них и пошел к первосвященникам за стражей; а из этого – прямой вывод, что Иуда присутствовал на вечери от начала до конца, а следовательно, был при установлении таинства и из рук Иисуса причастился Святых Таин.

Но, ввиду очевидной неполноты сказаний первых трех Евангелистов о происходившем на Тайной Вечери, следует обратиться к Евангелию Иоанна, который, как известно, дополнял упущенное первыми Евангелистами и умалчивал о том, о чем они подробно рассказали. Евангелист Иоанн повествует, что во время пасхального вечера Иисус омыл ноги Апостолам и по этому поводу говорил им о смирении, и что затем последовало обличение предателя и уход Иуды (Ин 13:30). Об обличении Иуды рассказали и первые три Евангелиста, а потому если и Иоанн говорит о том же, то, конечно, с целью пояснить, что первые Евангелисты упустили сказать об уходе Иуды; делая же такую поправку, он должен был с точностью указать и время ухода его. Затем, ничего не говоря об установлении таинства, подробно рассказанном первыми Евангелистами, Иоанн прямо переходит к прощальной беседе и начинает свое повествование о ней словами: Когда он (то есть Иуда) вышел, Иисус сказал… (Ин 13:30–31).

Таким образом, из сопоставления сказаний всех четырех Евангелистов становится очевидным:

1) что Иуда присутствовал при омовении ног;

2) что он удалился тотчас же после обличения его и обращения к нему Иисуса со словами: что делаешь, делай скорее (Ин 13:27); и

3) что при прощальной беседе он не присутствовал.

Теперь постараемся определить, когда именно последовало установление Таинства Евхаристии.

Читая Евангелие Иоанна (13:1–30), приходишь к несомненному заключению, что обличение Иуды последовало вслед за наставлением о смирении, сказанном Иисусом по поводу произведенного Им омовения ног, так как это обличение находится в неразрывной связи с тем наставлением, служа как бы продолжением его. Следовательно, если установление таинства не могло последовать между омовением ног и обличением Иуды, то следует прийти к заключению, что оно последовало или до омовения ног, или после ухода Иуды.

Евангелист Иоанн говорит, что омовение совершено во время вечери, и что для этого Иисус встал с вечери (Ин 13:2, 4). Но что же происходило в самом начале, пока еще Иисус не встал с вечери для омовения ног? Ответ на этот вопрос надо искать в Евангелии Луки; там сказано, что был между Апостолами спор… кто из них должен почитаться большим (Лк 22:24). Спор этот не мог возникнуть по поводу занятия ими мест за столом, так как они не первый раз возлежали с Иисусом и, вероятно, занимали места по установившемуся между ними обычаю; не могли они спорить и о старшинстве в Царстве Мессии, так как такой спор уже был разрешен Иисусом. Скорее всего, спор этот возник по вопросу о том, кто из них должен, за отсутствием слуги, исполнить в этот вечер рабские обязанности, омыть участникам вечери запыленные ноги; это доказывается и дальнейшими словами Евангелиста Луки, удостоверяющего, что, обратившись к Апостолам по поводу этого спора, Иисус, между прочим, сказал: кто больше: возлежащий, или служащий? не возлежащий ли? А Я посреди вас, как служащий. Слова – а Я посреди вас, как служащий – произнесены были, очевидно, после омовения Иисусом ног Апостолам, а самое омовение произведено после спора Апостолов. Но по какой бы причине ни произошел этот спор, во всяком случае следует признать, что Апостолы заспорили в самом начале вечера. Он не мог возникнуть после омовения ног, так как после показанного Иисусом примера смирения подобные споры не могли бы иметь места. Этот спор не мог возникнуть и после установления Таинства Евхаристии, так как это таинство уравняло всех Апостолов. А если самое начало вечери было занято спором Апостолов, за которым должно было последовать омовение ног; если непосредственно за омовением ног последовало наставление о смирении, а за этим наставлением – обличение предателя и уход его, то очевидно, что установление таинства не могло произойти в самом начале вечери, до омовения ног. Следовательно, таинство установлено после ухода Иуды.