Канцлер Мальтийского ордена: Вежливые люди императора. Северный Сфинкс. К морю марш вперед! - Александр Петрович Харников

– Ясно. Ну что ж, спасибо за информацию.

И Ганс криво ухмыльнулся.

Я задумался – может, то, что я услышал, сродни превращению холмика, оставленного кротом, в гору[179], и добавил:

– Есть еще один момент, не знаю только, насколько он важен. Но я услышал обрывок фразы о том, что султан Селим якобы согласился пропустить английскую эскадру через проливы в Черное море. А это, если я не ошибаюсь, нынешний правитель Османской империи.

Ганс насторожился:

– Если это так, то сие может означать только одно – Англия готовит какую-то пакость для русских в Черном море. Даже если этого не случится, то все равно о твоих сведениях нужно срочно сообщить в Петербург. Ведь ты знаешь, что говорили древние – praemonitus praemunitus.

– Предупрежден, значит, вооружен, – перевел я фразу с латыни.

Ганс кивнул, а затем налил мне и себе еще по кружке пива. Какое-то время мы цедили его молча, а затем он поднял голову и спросил:

– А какие у них планы на твою особу?

– Ты не поверишь. Хотят меня послать в Америку. Почему меня? А я ведь для них не только ирландец, но и американец. Ведь, согласно легенде, я пару лет жил в Бостоне.

– Ну и зачем ты там понадобился?

– Официальная версия – встретиться там с английскими агентами и передать им некие поручения. А что там будет на самом деле, я узнаю лишь перед выходом в море.

– Не знаешь, куда именно?

– Это мне уже сообщили. В Бостон, Нью-Йорк, Балтимор и Вашингтон.

– Очень интересно. Видишь ли, дружище, у тебя появится возможность совместить, так сказать, приятное с полезным. Ведь тебя наши общие друзья собирались послать именно в Балтимор, и вот по какому делу…

* * *

21 июня (2 июля) 1801 года. Михайловский замок. Санкт-Петербург. Российская империя.

Дарья Алексеевна Иванова, русская амазонка и кавалер ордена Святой Екатерины

С глубоким сожалением мы покинули Кронштадт и вернулись в Питер. Все-таки для меня ближе эта база Балтийского флота, где все связано с морем и кораблями. Причем кораблями парусными. Какие все же они красавцы. Нет, я понимаю, конечно, что век их уже подходит к концу, и скоро флот станет паровым, пахнущим углем.

Но это будет еще нескоро. Папа и дядя Дима с Кулибиным трудятся не покладая рук, чтобы построить паровой двигатель, а самое главное – сделать его надежным и мощным. Вроде у них это получается, но уровень техники в начале XIX века еще не позволяет начать массовое производство паровых двигателей. Россия еще сильно отстает от Британии, которая постепенно превращается в «мастерскую мира». В нашей истории для этого потребовалось ограбить полмира. Весь стартовый капитал – это доведенные до голодной смерти индийские ткачи и ремесленники, китайцы, готовые ради дозы опиума продать все, вплоть до своих детей. К сожалению, люди этого времени еще не знают всего этого. И они с трудом верят в то, что я им рассказываю.

Мне приходится часто беседовать о Востоке с принцем Вюртембергским. Женя – так я его порой называю – хороший мальчик, умный и добрый. Как я поняла, император и Василий Васильевич решили сделать из него наместника России на Дальнем Востоке. Конечно, Женя еще молод, но мужчины здесь довольно быстро взрослеют. К тому же Павел дал ему авансом генеральский чин. Смешно даже – такой молодой генерал, ему бы в футбол гонять и за девочками ухаживать.

Но, с другой стороны, принц, несмотря на молодость, внимательно слушает мои импровизированные лекции по экономике. С чисто немецким старанием он делал записи, задавал мне вопросы, которые показывали, что он не просто запомнил мною сказанное, но и понял основные мысли того, что я ему сообщила.

Еще я заметила, что Женя в меня влюблен. Бедный мальчик – он достиг возраста, когда хочется любить всех красивых девушек подряд. Думаю, что он еще не встретил ту, которая его полюбит и станет его спутницей жизни. Но я не собираюсь разочаровывать Женю, отношусь к нему ровно, но держа на некотором расстоянии. Не знаю, обижается ли он на меня за это или нет, но свои чувства он старается не показывать, хотя это ему не всегда удается.

В общем, война – войной, а чувства – чувствами. Я тоже скучаю по Саше Бенкендорфу, который мне нравится все больше и больше. Надеюсь, что он не станет бегать за актрисками и танцорками, и мадемуазель Жорж не придется вместе с ним уносить ноги из Парижа[180].

Тут возникла другая проблема. За время моего отсутствия роман между Барби и Герой Совиных достиг своей кульминации. Ребята, похоже, заигрались. Ольга, наша медичка, по моему приезду из Кронштадта отозвала меня в сторону, чтобы, как она сказала, «пошептаться о нашем, о девичьем». Правда, девичьим разговор назвать было трудно.

– Даша, слушай, тут вот какое дело… – Ольга мялась, видимо, разговор был настолько деликатным, что она не знала, с чего начать. – Ты, наверное, в курсе, что у Германа и Барбары бурный роман. Со всеми вытекающими из этого последствиями. Ну, ты меня понимаешь…

Я кивнула головой, то, что Гера и Барби, махнув рукой на все, фактически живут, как супруги, мне было хорошо известно. Я все-таки не слепая, да и Барби пару раз не выдерживала и, закатив глазки, рассказывала мне о том, какой Герман нежный и ласковый.

– Так вот, – продолжила Ольги, – пару дней назад ко мне подошла Барбара и, покраснев, как маков цвет, сообщила мне, что у нее задержка.

– Может, приболела. Или еще по какой причине? – спросила я. – Ведь теста у тебя, наверное, нет?

– Теста нет, только нас в техникуме учили обходиться и подручными средствами. Я ее осмотрела, и с вероятностью девяносто процентов могу сказать – наша Барби к концу года подарит Герману сына или дочку…

– Дело у них, конечно, молодое, но тогда ребятам следует как-то узаконить свои отношения. Здесь нравы не такие уж строгие, но все же народ предпочитает, чтобы все было по закону. Надо будет переговорить с Василием Васильевичем, чтобы он уладил это дело. Плохо то, что она папистка и веру свою менять не хочет. Но наш Вась-Вась вроде что-то там удумал и сказал, что все уладит. Да и император благоволит Герману.

– Хорошо, чтобы все так оно и было, – вздохнула Ольга. – Ты, Дашка, смотри, не загуляй. Знаю я, что ты неровно дышишь по нашему жандарму – Сашке Бенкендорфу. Но у тебя, в отличие от нашей пылкой польки, ума хватит не заходить