Последняя война (сборник) - Кир Булычев

— А может, поднимемся на Эверест, — произнес Казик вслух.

— Дался тебе этот Эверест, — сказал Дик, который понял, что Казик опять думает о Земле.

— Ну, на охоту.

— На охоту там нельзя. Я спрашивал Старого. На Земле не охотятся. Не хочу я на Землю.

— И не хочешь посмотреть?

— Посмотреть можно. Только оставаться там не хочу. Мне скучно. Там этого нельзя, этого нельзя… Они все сильные, красивые, как на фотографии. А мы для них грязные.

Казик не стал спорить, потому что понимал, почему Дик так говорит. Это не уменьшало его любви к Дику: так понимание слабостей любимого человека даже делает его ближе. Дик боялся людей с Земли, потому что завидовал им.

— Мы там тоже будем не последними, — сказал Казик.

— Где?

— На Земле. Там наши таланты понадобятся. Мы будем следопытами. В Дальнем космическом флоте.

— Возьмут нас… они с пеленок учатся, — выдал себя Дик.

— Мальчики, — позвала Марьяна. — Мы почему не плывем?

— Проснулась? — Дик поднялся. — А мы решили немножко отдохнуть, потому что трудно плыть будет. Как нога, болит?

— Лучше, — соврала Марьяна.

— Пить хочешь?

— Дай.

Дик принес ей воды в скорлупе. Он подержал ей голову, чтобы удобнее было пить, затылок Марьяны был очень горячим. Дик боялся за Марьяну — у них совсем не было лекарств. Дику всегда нравилась Марьяна, больше всех в поселке. Но он все понимал про Марьяну и Олега и чувствовал в этом несправедливость… Впрочем, не обижался. Раз так хотят, пускай.

Они столкнули в воду островок и начали отталкиваться шестами от мягкого дна. Шесты застревали, и толкать было трудно, потом их все больше стало сносить вниз. Берег удалялся, но тот, другой берег тоже удалялся, потому что река становилась все шире, готовясь влиться в озеро. Шесты перестали доставать дно, и Дик с Казиком принялись грести широкими жесткими листьями, которые утром отыскали на берегу. Течение было сильным, и неясно было, помогает ли гребля. Вроде бы и не помогала.

Они вспотели и устали. Марьяна расстраивалась, что не могла помочь. Одно из бревен отвязалось, и пришлось потерять немало времени, прежде чем связали разорвавшуюся веревку и примотали бревно на место. За это время их унесло еще ниже, справа было озеро — серое и гладкое, по нему были рассеяны темными пятнами островки, образовавшиеся в дельте, за ними серая мгла, дальний берег с воды не был виден.

Их пронесло над мелью, но они не успели за нее зацепиться, потому что Дик слишком сильно нажал на свой шест, шест обломился, и Дик чуть не свалился в воду. К тому же островок — основа плота — весь как-то расползался, и только бревна удерживали вместе массу грязи и корней; за «кораблем» по реке плыл хвост веток и водорослей.

Берега резко разошлись в разные стороны, подул ветер — совсем другой, чем в лесу, свежий, — их качнуло, и ход «корабля» замедлился, река была позади.

— Что случилось? — спросила Марьяна.

— Ничего, — ответил Дик. — Плывем.

— Так даже лучше, — сказал Казик. — Здесь течение медленное. Выгребем.

Но течение все же было, и их тянуло все дальше от берегов, пока они не наткнулись на мель, которая впереди высовывалась из воды плоским, чуть ли не вровень с водой, песчаным островком.

Если не смотреть на ничтожную полоску песка, отделявшую их от простора воды, ощущалось, что они продолжают плыть по озеру. Устье реки, которая вынесла их наружу, было таким широким, что низкая поросль по берегам речных рукавов казалась лишь меховой оторочкой на серой ткани. И была очень далеко. А так как они начали переправу поздно, во второй половине дня, то уже начало темнеть. Они развели на островке костер — хорошо еще, что огня хватило, чтобы согреть воды для Марьяны. Дик и Казик напились прямо из озера, они пили много, нарочно пили много, потому что, если напьешься воды, это помогает против голода. Правда, им не помогло.

Вечером Дик попытался ловить рыбу — у него еще оставалось несколько стрел. Но он никогда раньше не стрелял в рыбу из арбалета и потому промахивался. А бластер он жалел — он не знал, много ли в нем осталось зарядов, и боялся, что тот скоро перестанет стрелять.

Ночь выдалась трудная, потому что ветер усилился и волны начали перекатываться через островок. «Кораблик» покачивался, и приходилось все время подталкивать его шестом на мелководье. А когда волны стали совсем большими, Дик и Казик слезли в холодную воду и удерживали так плот. Марьяна тоже не спала.

Олег с Сергеевым шли налегке, шли быстро и, главное, шли иначе. Изменилось их отношение к дороге. В прошлом году это было путешествие почти невероятное, на которое можно решиться лишь от отчаяния. Смерть Томаса была естественной платой за достижение несбыточной цели, и сам «Полюс» казался таинственным, далеким воспоминанием, реальность которого была сомнительна.

Сейчас они шли по трудной дороге к определенной цели с конкретными намерениями. Главное — дойти как можно скорее и связаться с экспедицией.

Сергеев обыденно и спокойно признавал в пути главенство Олега, и оттого, что старший не старался ничем подчеркивать разницу в годах и опыте, Олег так же спокойно признавал эту разницу. Это было путешествие двух взрослых мужчин.

Они как раз миновали гигантский гриб и шли среди скал, когда Сергеев спросил:

— Ты в самом деле любишь мою Марьяну?

— Мне так кажется, — ответил Олег. Он подумал, что более категоричный ответ будет Сергееву неприятен.

Сергеев словно не заметил дипломатичности ответа.

— Никто из нас не мог подумать, что мы доживем до свадьбы, до свадьбы следующего поколения.

— Мы об этом с ней не говорили, — смутился Олег.

Он вспомнил о Лиз, и ему захотелось спрятать эту мысль поглубже, чтобы Сергеев не увидел ее.

— Если все обойдется, — сказал Сергеев, — поселок этой свадьбы не увидит. Поселка не будет. Его сожрет лес.

Олег обернулся. Ему показалось, что сзади идет слон. Уже начало темнеть, и из-за снежных струй мир был закован в серую мглу. Сергеев шел спокойно. Он полагался на чутье Олега.

— Мне его не жалко, — произнес Олег.

— А мне жалко. Это почти половина моей жизни и большая часть жизни сознательной.

— Ты не хочешь домой?

— Не в том дело. Мы прожили долгие годы в нищете и бессилии, человек с Земли, увидевший нас с тобой, решил бы, что лицезреет обезьян. А я убежден: если мы вернемся домой, то в воспоминаниях останутся победы и моменты торжества, которых ты и не заметил.

— Я был маленький?

— Для тебя было естественно, что мы остаемся людьми, что ты ходишь в школу и ешь ложкой. А знаешь, какой праздник был, когда я сделал первую ложку?